Кирилл Шелестов - Погоня

Впрочем, многие наши директора держались того убеждения, что победа, как на войне, далась ценою общих усилий: одни стреляли, другие вели переговоры, третьи сидели в засаде, — словом, сражались все. Каждый охотно рассказывал о том, как много он выстрадал в эти тяжкие дни гонений.

— Между прочим, «дубль вэ» означает сортир, — неожиданно подал голос Пахом Пахомыч, по обыкновению невпопад.

— Вова, это ты бугра привез? — воззвал к Храповицкому Плохиш, тыча пальцем в Пахомыча. — Скажи ему, что не надо тут по фене ботать и тюремными наколками рисоваться. Он привык в камере блатовать, а здесь простые пацаны собрались, не засиженные, они такой базар не вкуривают. Между прочим, на него обезьян в суд подал! Алименты требует.

Многие прыснули — розыгрыш с женитьбой Пахома Пахомыча на обезьяне в наших кругах считался одной из самых удачных выдумок Плохиша.

— Не боись, Пахомыч! Немтышкин тебя отмажет, — обнадежил его Виктор. — Докажет, что не твой обезьяныш.

— Отмажем, отмажем, — пообещал Немтышкин, протирая очки. — Главное, чтобы Пахом Пахомыч перестал оружие на своей даче бросать где попало. А то замочит кого-нибудь, а пистолет под кусточком оставит, даже не закопает. Дурная привычка, честное слово.

— Ствол — это мелочь, главное, чтоб жена Соня не узнала, какой он тут бурный секс с обезьяном устраивал, — подал голос Храповицкий. — Иначе некого отмазывать будет, сиротой обезьяныш останется!

Гости покатывались от смеха. Порой у меня возникало ощущение, что я в сотый раз смотрю один и тот же спектакль, в котором наизусть знаю диалоги и реплики актеров. Впрочем, некоторые изменения в декорациях и составе исполнителей на сей раз наблюдались. Например, отсутствовали Вася, Паша Сырцов и Пономарь, зато появилось множество новых людей, таких как Немтышкин или Матросов, иных я вообще видел впервые. Да и мое место было теперь не подле Храповицкого и не в группе приближенных, а в середине застолья — поближе к проституткам.

Храповицкого выпустили в среду. Я прилетел в Уральск рано утром, специально чтобы его встретить. Но когда я подъехал к тюрьме, то увидел Виктора и Плохиша с охраной, маму Храповицкого и группу родственников с детьми, Марину с цветами, Олесю с собакой, толпу сослуживцев и просто знакомых. Гвардейцы Храповицкого, воспрявшие и бодрые, гоняли нахальных журналистов. От такого стечения народа мне сделалось не по себе. Я развернулся и уехал.

Вечером я ему позвонил и поздравил. Разговаривал он со мной дружелюбно, но с холодком, должно быть, так герои фронта общаются с тружениками тыла. Чувствовалось, что в деле своего освобождения он ожидал от меня большего. Мое возвращение в холдинг не обсуждалось. В конце беседы он проявил великодушие и пригласил меня в кемпинг. Я обещал приехать, и приехал. Встретившись, мы обнялись. Он пошутил насчет моей перевязанной головы, и я что-то ответил. И шутка и ответ не отличались остроумием.

Храповицкий встал и поднял руку, призывая к молчанию. Все сразу затихли. Кто-то услужливо передал ему микрофон. Он оглядел застолье блестевшими черными глазами.

— Я благодарен вам всем, — со значением проговорил он, — за то, что не убежали и не предали. Мы вместе воевали, и мы вместе победили. Спасибо. Я хочу выпить за вас, но сначала предлагаю вместе исполнить песню «День Победы»!

Грянул взрыв приветственных возгласов. Музыканты заиграли известную мелодию, Храповицкий сурово сдвинул густые брови и затянул, гости нестройно подхватили. Я незаметно выскользнул из-за стола в большую смежную комнату, служившую Плохишу кабинетом. Сюда мы обычно удалялись узким кругом во время гулянок, чтобы выкурить сигарету с марихуаной и поговорить о том, что не предназначалось для общего слуха. Растянувшись в кресле, отдыхая от шума и напряжения, я осознал, что совсем отвык от подобных сборищ. Кстати, аквариума в помещении уже не было: он куда-то пропал вместе с пестрыми глупыми рыбками. На его месте красовалось чучело лисицы с разинутой пастью не очень хорошего качества. Вероятно, это был охотничий трофей Плохиша, а может быть, и его братвы, отнявшей чучело за долги у какого-нибудь таксидермиста.

Между тем веселье за стеной продолжалось полным ходом. За песней последовали тосты, затем опять хором громыхнули что-то военное и завершили криками «ура».

Потом был объявлен перекур. В комнату, где я находился, ввалилась возбужденная толпа, возглавляемая Храповицким и Ваней. Сегодня узкий круг был так широк, что большинству избранных пришлось топтаться вдоль стен и у входа. Ваня плюхнулся в кресло и тут же принялся рассказывать скабрезный анекдот. Храповицкий сел рядом со мной и приятельски хлопнул по колену. Плохиш пустил по кругу две папиросы с анашой. Курили все: и кто умел, и кто не умел.

— Что у тебя в сумке? — спросил Храповицкий, дождавшись, пока Иван домучит анекдот и сам, первый, зальется смехом. — Зачем ты ее повсюду с собой таскаешь, презервативы, что ли, на всю компанию закупил?

Я действительно не выпускал из рук спортивную сумку.

— Деньги, — коротко ответил я.

— Откуда у тебя деньги? — снисходительно улыбнулся он.

— Это не мои, а ваши. Мне Виктор давал на твой выкуп. Вчера в налоговой полиции вернули.

— Отдали все-таки? — обрадовался Виктор. — А я уж боялся, что накрылись наши бабки. То-то я смотрю, сумка знакомая.

— Сколько здесь? — заинтересовался Храповицкий. — Постой, дай угадаю. — Он встряхнул сумку, не открывая. — Лимона полтора зеленью?

— Миллион, — сказал я.

Прокатился завистливый вздох. Храповицкий обиженно скривился.

— Что как мало? Не стыдно на моей свободе экономить?! — он показал Виктору кулак.

— Там больше было, — невозмутимо отозвался Виктор. — Лимона четыре или пять, я уж точно сейчас не помню. Андрюха не донес.

Я невольно дернулся, так и не привыкнув спокойно реагировать на его шутки. Храповицкий усмехнулся:

— Не ври, змей. Андрюха у нас честный. Не то что Пахом Пахомыч?

— А я че? Нечестный, что ли? — надулся Пахом Па-хомыч.

— Конечно, нечестный, — с готовностью встрял Плохиш. — Обезьяна обманул. Ребенка ему заделал и бросил. Я уж молчу про то, как ты у пацанов крысишь.

— Я не ворую! — возмутился Пахом Пахомыч.

— То есть как не воруешь?! — в свою очередь возмутился Плохиш. — Зачем же ты в камере под вора косил? Братве втирал, что ты вагонами у Вовы с Витей прешь. Люди тебя уже в натуре короновать собрались, малявы за тебя по зонам рассылали! Выходит, ты блатным пургу прогнал?

Пахом Пахомыч пытался оправдываться, но, как обычно, лишь усугублял свое положение, вызывая новые приливы смеха.

— У меня идея, — повернулся Храповицкий к Виктору. — Давай Андрюхе премию дадим! В связи с его уходом на пенсию.

— А он, кроме вреда, что-нибудь нам принес? — деловито осведомился Виктор.

— Вот деньги принес. Ну и вообще, много лет с нами проработал, пожилой человек, голова перевязана, ничего не соображает, ему лекарства нужны.

— Ладно, — сдался Виктор. — Согласен. Выдай инвалиду.

Храповицкий открыл сумку, достал две пачки по десять тысяч долларов и протянул мне.

— Держи, — сказал он. — Это от нас с Виктором.

— Много, — возразил я.

— В натуре много, — хмыкнул Плохиш.

Если в его голосе и был сарказм, то заметил его я один.

— Бери, бери, — ободрил меня Храповицкий. — Пригодится. Лисецкий тебе, между прочим, привет передавал.

— Ты с ним виделся?

— Вчера встречались. Сам мне позвонил, пригласил, я не стал отнекиваться. Часа два слушал, какие подвиги он ради меня совершал. Оказывается, это ему я всем обязан: и жизнью, и свободой. Нет у меня лучше друга, чем он.

— Может, и правда нет.

— Чего ж ты его сюда не позвал? — вмешался Иван Вихров.

— Обойдется, — усмехнулся Храповицкий. — Не надо было задом крутить.

— Да брось, Вова! Что было, то прошло!

— Не прошло, — покачал головой Храповицкий.

— Не один Лисецкий задом крутил, — заметил Виктор.

— Разберемся, — пообещал Храповицкий и опять обратился ко мне: — Ты еще не надумал, куда подашься?

— Не знаю. Хочу сначала немного отдохнуть.

— А может, рванем куда-нибудь на пару недель, а? — загорелся он. — Всей кампашкой? Куда-нибудь на острова? Поныряем с аквалангом, телок возьмем. Вань, ты как?

— Нет, мне сейчас не реально, — замотал головой Вихров. — Дел по горло. А вот ты отдыхай, самое время. А то скоро и у тебя работенки прибавится.

— Какой еще работенки?

Иван сделал хитрую мину и заговорщицки понизил голос.

— Эх, не хотел я прежде времени говорить, да еще при всех... но уж так и быть! Готовься, Вован, к переезду! Забираем тебя в Москву. Уломал я папку, дал он мне свое слово.

— А что в Москве делать?

— Он еще спрашивает! Большие дела делать, Вова, хватит здесь ерундой заниматься, в индейцев с налоговой полицией играть. Нам проверенные люди нужны, будем под тебя особую структуру создавать. Помнишь, я тебе обещал? Половина всех экспортных продаж газа через тебя пойдет, сообрази?! Опа! Глядите, братцы, как у нас сразу глазки загорелись! Впечатляет проектик? Думаю, к новому году все документы согласуем, и папа приказ подпишет. Так что готовься проставляться, да гляди, опять ненароком не загреми куда не следует, а то знаю я тебя! — он пихнул Храповицкого в бок и погрозил ему пальцем.