Роберт Голдсборо - Пропавшая глава

- Забавно все-таки, - произнес он, уставившись в потолок. - Не зайди я в четверг вечером в бар "Каули" и не пропусти перед этим несколько стаканчиков водки - я бы до сих пор был убежден, что Чарльз Несноснейший сам вышиб себе мозги.

- А что заставило вас передумать? Биллингс закатил глаза.

- Господи, можно подумать, что вы сами не понимаете! Мне всегда казалось, что частные сыщики должны быстрее соображать. Тем более, что вы у самого Ниро Холмса-Вулфа служите. Неужто вы до сих пор не набрели на мало-мальски приличную улику?

- Возможно.

- Ну вы даете, - ухмыльнулся Биллингс. - А теперь пораскиньте мозгами: я вхожу в "Каули", а тихоня Отт, который никогда прежде и не здоровался со мной, вдруг ни с того, ни с сего набрасывается на меня, едва ли не в открытую обвиняя в расправе над Чайлдрессом. Абсолютно не похоже на него. Это ни о чем вам не говорит?

- Объясните, пожалуйста, - ухмыльнулся я в ответ.

Биллингс расхохотался.

- Гудвин, вы так же нуждаетесь в моих объяснениях, как саудовский шейх - в песке. Ладно, черт с вами. Чайлдресс в своей статье, которую напечатал "Книжный бизнес", заклеймил Фрэнка Отта позором, причем, на мой взгляд, возвел на него напраслину. Мне там тоже изрядно досталось, хотя я к тому времени уже ушел из "Монарха" и устроился на новую работу. Отту в этом смысле повезло меньше: ему из собственного агентства податься было некуда. Вы со мной согласны?

- Вы хотите сказать, что он убил Чайлдресса, обставив дело так, будто тот покончил с собой? - спросил я.

Биллингс поерзал на софе и ответил, назидательно ткнув в мою сторону указательным пальцем:

- Это вы сказали, а не я. И не скажу. Однако со стороны кажется, что для спасения своего реноме и положения в литературном сообществе Отту ничего другого не оставалось, как попытаться дискредитировать своего обидчика. Самоубийство подходит для этого идеально - кто потом вспомнит и воспримет всерьез нападки психически неуравновешенного человека?

- Допустим, что вы правы, - произнес я. - Но зачем тогда Отту понадобилось прилюдно нападать на вас и устраивать такую некрасивую сцену?

- Ага! - торжествующе воскликнул Биллингс. - Вот в том-то и дело. Он, конечно, не был уверен наверняка, что встретит меня в "Каули", хотя я бываю там едва ли не каждый вечер. Так вот, избавившись от Чайлдресса, Фрэнк Отт решил не останавливаться на достигнутом. Для полной победы ему оставалось ещё расправиться со мной. Он ненавидел меня лютой ненавистью за то, что я первый указал на вопиющие недостатки в произведениях Чайлдресса.

- И поэтому он встал и безропотно получил от вас зуботычину? - фыркнул я.

Биллингс воздел обе руки с растопыренными в виде буквы "V" пальцами точь-в-точь, как Ричард М.Никсон.

- Совершенно верно! Он забросил наживку, а я заглотал её вместе с крючком и удочкой. Он меня нарочно спровоцировал, отлично зная, чем это кончится! А я попался как последний дурачок. Потом, правда, я поступил по-умному. Отправился на следующее утро в "Вестман и Лейн" к своим боссам и честно повинился. Они все поняли и простили... А теперь, мистер Гудвин, закончил Биллингс, вставая, - мы должны с вами распрощаться.

Я с радостью продефилировал к дверям.

Когда я вышел из подъезда Кейта Биллингса, в нашем особняке уже вовсю обедали. Не желая портить Вулфу аппетит, ввалившись посреди трапезы, я завернул в забегаловку на Первой авеню, где посетителей потчуют лучшими во всем Нью-Йорке горячими сандвичами с индюшатиной; так, по крайней мере, утверждала алая надпись с восклицательным знаком на огромном белом плакате, красовавшимся над стойкой. Угнездившись на высоком табурете перед стойкой, я заказал себе это фирменное блюдо - не обижать же хозяев! - в сочетании со стаканом молока, и принялся размышлять над происходящими событиями.

Дебра Митчелл клялась и божилась, что кровь Чарльз Чайлдресса пролила коварная ревнивица Патрисия Ройс; Белинда Микер была в не меньшей степени убеждена, что Чарльза прикончила её кузина, Кларисса Уингфилд; и вот теперь Кейт Биллингс уверенно указал негодующим перстом на Франклина Отта. Вне подозрений пока оставались Кейт Биллингс, мисс Митчелл и Уилбур Хоббс, но я не сомневался, что со временем ни одного из них не минует чаша сия.

Каждая из перечисленных выше личностей имела вполне вескую причину, чтобы отправить Чарльза Чайлдресса к праотцам, однако, если Дебру Митчелл, Патрисию Ройс и Клариссу Уингфилд объединяли мотивы сугубо личного характера, то Кейт Биллингс, Франклин Отт и Уилбур Хоббс имели на Чайлдресса зуб, так сказать, сугубо профессионального свойства - всем им здорово досталось от покойного в разносных статьях, которые появились в "Манхэттен Литерари Таймс" и в "Книжном бизнесе".

Хорошо, признал я, пусть этот малый и не был столпом морали, но у кого из этой шестерки могло хватить духу расправиться с ним с помощью его же собственного пистолета?

Поначалу я решил, что ни у кого. Затем, запустив зубы в сочную мякоть вкуснейшего пирога с черникой, я подумал так: отвергнутая женщина по ту сторону Гудзона, она же мать-одиночка, ещё одна отвергнутая женщина, не желавшая, правда, этого признавать, третья, безнадежно и безответно влюбленная женщина и наконец - злобные обличительные статьи, способные если не уничтожить человека, то погубить его карьеру. Такова была часть наследства, оставленного Чарльзом Чайлдрессом. А ведь в Нью-Йорке, напомнил я себе, людей ежедневно убивают по куда менее серьезным причинам.

Убедив себя таким образом, что каждый из шестерки имел достаточные основания оборвать земное пребывание Чайлдресса, я принялся играть в "Угадай убийцу". В первый раз воображаемый шарик остановился в ячейке напротив имени Патрисии Ройс. Почему, я сказать не мог, просто что-то в ней меня настораживало. Характеризуя её Вулфу, я назвал её "вывихнутой", но куда больше, чем её чудаческие манеры, меня беспокоило совсем другое - эта женщина определенно что-то скрывала. Может, она и вправду была влюблена в Чайлдресса, как пыталась убедить нас Дебра Митчелл? Поначалу мне так не показалось, но за темно-синими глазами писательницы явно таилось нечто загадочное.

Я мысленно перебрал в голове остальных; на сей раз мой выбор пал на Уилбура Хоббса. Такой ни перед чем не остановится, чтобы отомстить за свою поруганную честь, решил я. Тем более, что Чайлдресс вполне мог продолжить свои гибельные для него разоблачения. Словом, чем дальше, тем яснее я представлял, как Уилбур нажимает на спусковой крючок своим холеным указательным пальцем. Да ещё и злорадно усмехается при этом.

Пробежав следующий круг, шарик остановился на Франклине Отте. Вполне возможно что причиной тому послужил мой недавний поход к нему: побывав в его роскошной квартире, я воочию убедился, сколько мог потерять агент в результате разрушительных нападок Чайлдресса.

Я уже начал было прокручивать шарик и дальше, но спохватился: если так пойдет и дальше, то электрического стула не миновать всем шестерым. А вдруг права Лили - и все они на самом деле сговорились, чтобы покончить с обидчиком? В глубине души я в это не верил, но и полностью со счетов не сбрасывал.

Покончив с трапезой, я выбрался на Первую авеню и, наслаждаясь солнечным деньком, неспешно зашагал в сторону Тридцать пятой улицы. Дойдя на нашей улицы, я свернул направо и в двадцать пять минут четвертого уже поднимался на крыльцо нашего особняка.

В кабинете никого не было, что меня несколько удивило: Вулф в это время Вулф обычно громоздился за столом. На моем столе лежала записка от Фрица: наш шеф-повар и домоправитель отправился добывать продовольствие и обещал вернуться в половину пятого.

В кабинете ничего не изменилось, если не считать стопки писчей бумаги в углу стола Вулфа. На верхнем листе было напечатано:

"Новая встреча. Детектив про Орвилла Барнстейбла, написанный Чарльзом Чайлдрессом".

Ага, значит, рукопись все-таки доставили, сообразил я.

Однако отсутствие Вулфа было необъяснимо. Я позвонил в оранжерею, подумав, что какие-то срочные дела могли вызвать Вулфа туда раньше времени, однако Теодор поведал мне противным скрипучим голосом:

- Арчи, сейчас половина четвертого. Мистер Вулф никогда не бывает здесь в половине четвертого. - И положил трубку.

Чувствуя себя полным идиотом, я заторопился наверх и постучал в дверь спальни Вулфа. Никто не ответил. Я забарабанил снова, затем с колотящимся сердцем толкнул дверь и вошел.

Вулф сидел в кресле у окна с закрытыми глазами, неподвижный как изваяние. С одним лишь исключением: его губы сосредоточенно работали, попеременно втягиваясь и выпячиваясь. Их размеренному ритму позавидовал бы швейцарский хронометр. Я застыл в дверях, не произнося ни слова. Впрочем, в такие минуты Вулф все равно ничего не слышал. По прошествии четырнадцати минут (я не поленился и засек время по своим наручным часам), глаза Вулфа открылись. Если он и удивился, увидев меня, то вида не показал.