Белинда Бауэр - Черные Земли

— Кому и чего не говорить?

Все испуганно оглянулись на бабушку. Из-за леса ног Дэйви не видел ее, но узнал по голосу.

— Кому и чего не говорить? — повторила она с подозрением.

И тут Дэйви услышал щелканье. Медленные отрывистые звуки приближались, приближались и вдруг стихли, а толпа вокруг расступилась, явив красного, запыхавшегося Льюиса.

Льюис едва мог дышать. И тут заметил отца.

— Папа!

— Тише, Льюис, мы разговариваем.

— Да папа же!

— Льюис, ступай домой.

Отец отвернулся от него, и толпа снова сомкнулась, оставив Льюиса за бортом, — так амеба избавляется от продуктов своей жизнедеятельности.

Отец Ронни-Скелетика, мистер Тревел, держал в руках газету. Льюис увидел фотографию. Фотография была плохая, но Льюис мигом узнал человека. Эти красные губы ни с чем было не спутать. Льюис набрал воздуха в измученные легкие и крикнул что есть сил:

— МУДАКИ!

Слово отлетело от стен, и все разом и раздраженно развернулись к нему. Льюис ткнул пальцем в картинку:

— Это он! Он сейчас на плато!

Наступила растерянная тишина, и Льюис воспользовался ею:

— Со Стивеном!

Эйвери положил руку ему на плечо, и Стивен вздрогнул было, но тут же изобразил, будто пожимает плечами. И решил, что на сей раз победа осталась за ним.

— Ни в чем, — ответил он и отвернулся, чтобы не видеть этого странного блеска в глазах Эйвери.

Вместо этого он взглянул вниз, туда, где у подножия плато прятался в тумане Шипкотт. Не разглядев даже церковного шпиля, Стивен почувствовал себя совсем одиноким.

Повернувшись подрагивающей спиной к маньяку, Стивен продолжал крутить в голове кусочки пазла. Некоторые он узнавал: широкая улыбка Билли, карта с пунктирными отметками, овечий зуб, выкопанный тупой лопатой, «На упаковке было написано, что это филе». Он написал хорошее письмо. Кусочки покачивались и рассыпались, Стивен не знал, откуда начать. Он решил найти уголок и начать с него — как обычно в пазлах.

И имя этому уголку — злость.

Он думал, что страх поглотил его целиком, но злость внезапно вытеснила все. Злость удерживала Стивена, как якорь, отгоняла страх, придавала сил.

Льюис теперь в безопасности. Стивена кольнула совесть, он вспомнил, каких слов наговорил напоследок другу, но тут же заставил совесть замолчать. Он добился чего хотел. Он своими руками натворил всех этих дел, так что нужно было в первую очередь позаботиться о Льюисе.

Теперь оставалось лишь самому убежать от маньяка, который, заглотив его же собственную наживку, каким-то невероятным, фантастическим способом телепортировался из тюрьмы и явился сюда убить его.

Гарри Поттер с бензопилой.

Стивен хихикнул и вздрогнул одновременно и почувствовал, как желчь подкатила к горлу.

Он сглотнул, чувствуя слабость. Если бы он действительно хотел убежать, то не упустил бы этого шанса. Но ведь он сам задумал всю эту историю. Заставил все эти колесики вертеться. Теперь они завертелись так быстро, что ситуация вышла из-под контроля, и все же Стивен чувствовал жгучее, непреодолимое желание не бросать их окончательно. Все эти мысли, планы, выкопанные ямы, письма… Отказаться от всего этого? Сейчас, когда он совсем близко? Мысль была столь невыносима и одновременно столь притягательна, что Стивен почему-то вдруг вспомнил про поцелуй с языком и Шанталь Кокс.

Казалось бы, чего проще: разжать пальцы и избавиться от удачной находки, которую так долго нес, — толком даже не разглядев. Но упрямство, три года продержавшее его на плато, несмотря на мозоли, дождь и жаркое солнце, это самое упрямство проталкивалось вперед, оттесняя тревогу, побеждая инстинкт самосохранения.

Сейчас, когда он остался с убийцей один на один, в голове его пульсировала, отогнав все остальное, единственная мысль: он слишком долго к этому шел. Слишком близко подобрался. Слишком многое преодолел. Потратил слишком много сил. И теперь должен узнать. Обязан узнать.

И поэтому, вместо того, чтобы ударить Эйвери лопатой и броситься наутек, Стивен повернулся к нему и улыбнулся.

— Да фиг с ним. — Он пожал плечами. — А что, бутерброды еще остались?

Стивен смотрел, как туман ползет к ним по верхушкам вереска. Вот он уже в пятидесяти, в сорока футах, и ползет так лениво, что вроде бы почти не движется. К десяти утра настанет настоящее лето.

Эйвери расстелил для него второй полиэтиленовый пакет — так близко, что почти прижался к нему. Стивен чувствовал чужое тепло сквозь джинсы и окровавленную рубашку и с трудом сдерживался, чтобы не отодвинуться.

Он смотрел на остатки бутерброда в руках Эйвери и понимал, что нужно как можно скорее заговорить.

— Вы здесь живете?

— Нет. А ты здесь?

— Ага. В Шипкотте. Там, — Стивен ткнул в туман. — внизу.

Эйвери равнодушно угукнул и в упор посмотрел на Стивена:

— Говорят, здесь трупы зарыты.

Стивена будто ударило током. Сердцу стало тесно, он ощутил треск и покалывание.

Эйвери ухмыльнулся:

— Все хорошо?

— Ага. Трупы. Жуть.

Стивен снова сосредоточился на помидорном ломтике — не торопясь засунул его в рот, облизал пальцы и стал жевать, не ощущая вкуса. Он ждал, пока сердце перестанет колотиться о грудную клетку, но оно не утихало.

Именно этого он хотел. Именно этого ждал. И даже спрашивать не пришлось. Трупы. Ужас боролся в нем с предвкушением открытия.

— Ну да, — сказал Эйвери. — Один парень убивал детей и здесь закапывал. Я слыхал.

— А, да. Я тоже слыхал. — Угомонится это сердце или нет? Даже Эйвери наверняка слышит его стук.

— Он их душил.

Стивен кивнул, стараясь ничем себя не выдать.

— И насиловал. — Эйвери понизил голос: — Даже мальчиков.

Стивен закашлялся — помидор застрял в горле.

— Их потом всех нашли?

— Нет.

Перед глазами поплыло. Не «Вряд ли» или «Не думаю».

Просто «Нет».

— Несколько до сих пор здесь.

Несколько.

Пол Баррет. Мэриэл Оксенберг. Уильям Питере.

— Да? — сказал Стивен. — А где?

Вот так прямо и спросил. Как самую обыкновенную вещь.

Эйвери отвел глаза от Данкери-Бикон и взглянул на него:

— А тебе это зачем?

Время замедлилось, образуя странный водоворот, — причины, по которым Стивен интересовался этим вопросом, едва не сбили его с ног. Вращающееся колесо судьбы и застывшая земля на одиноких костях маленького мальчика.

— Да так, — проскрипел Стивен сжавшимся горлом. — Я просто подумал… Если бы вы собирались похоронить здесь кого-нибудь — где бы вы его закопали?

Он хотел произнести это непринужденно, но даже для его собственных ушей вопрос прозвучал чересчур громко, повис в неподвижном утреннем воздухе. Стивена замутило. Стало зябко и страшно.

Эйвери внимательно смотрел на него, и Стивен выдержал взгляд, надеясь, что убийца не разглядит в его глазах черной ямы, на дне которой плещется страх.

Тишина между ними натянулась так, что — Стивен готов был поклясться — скрипнула от напряжения.

Затем Эйвери пожал плечами:

— Ну, где-нибудь. Здесь. Откуда я знаю?

Он коротко оскалился и порылся в сумке:

— Хочешь пить?

Стивену хотелось его убить.

Он вскочил, схватил лопату и шагнул прочь, но Эйвери перехватил древко:

— Она мне понадобится.

Блекло-зеленые глаза неожиданно заледенели, суля опасность. Стивен понял, что проиграл. Эйвери знал о нем все. Эйвери читал его мысли, как рекламный щит. Ярко-красные губы растянулись в кривой ухмылке.

Стивен вскрикнул, точно прикоснувшись к чему-то темному и склизкому.

Он оттолкнул древко к окровавленному плечу Эйвери и бросился бежать.

Оказавшись на тропе, он услышал позади топот Эйвери — близко, чересчур близко, эх, надо было бежать раньше, тогда у него было бы преимущество! Что-то ударило его по спине, и Стивен, задохнувшись, упал.

Эйвери ухватил его за шкирку и приподнял словно шелудивого щенка. Стивен заскреб ногами по земле, нащупывая опору, и почти устоял, но качнулся вбок и упал на колени у ног маньяка.

Все еще держа Стивена за ворот, Эйвери наклонился, чтобы подобрать лопату. Новый, наблюдающий со стороны разум Стивена подсказал: именно лопатой его ударили в спину. Лопатой дяди Джуда. Его собственным оружием.

Потому что он всего лишь глупый маленький мальчик. Не снайпер, не полицейский и даже не взрослый. Ему хотелось поиграть во взрослого — и вот чем это закончилось. Смертью на плато в новенькой красной футболке с надписью «Агнец» на спине. Об этом и напишут в газетах — не о громкой победе, а о жалкой одинокой смерти несчастного маленького ягненка. Смерти, которая оставит от него две буквы на карте и нечеткое фото в газете. Еще и фотографию выберут какую похуже. Ту, школьную, что стоит у мамы на каминной полке, — он там вылитый беженец. Уж точно не таким он представлял себя с утра, надевая свою лучшую футболку.