Анна Данилова - Красивая, богатая, мертвая…

– Хочешь сказать, что признаки спланированного убийства налицо?

– С уверенностью могу сказать одно – этот человек на свободе и следит за нашими действиями. И при удобном случае проникнет в дом твоего друга, чтобы оставить там еще что-нибудь. Может, вторую сережку или документы на машину, на дне которой следы крови Виноградовой…

– Что-то ты расфантазировался, Сережа, честное слово!

– Сама посуди. Если это не Родионов и не Туманова, не Ольга со своим помощником, то кто?

– Посмотрим, что с Ольгой…

– А Глаша где? Караулит твоего друга?

– Караулит, – краснея, ответила Лиза. – И все-таки, Сережа, если кто-то имел зуб на Ирину и собирался ее убить, то почему убил таким сложным способом?

– Да я тоже постоянно думаю об этом. Не верится мне, что убийство предумышленное. На самом деле смахивает на ДТП… Вот только откуда тогда в доме Родионова следы кроссовок со следами почвы, соответствующей почве с места преступления? Я даже рассматривал знаешь какую версию? Предположим, Ирину сбили прямо на глазах Родионова…

– Понимаю, что ты хочешь сказать. Но в том-то и дело, что ее сбили, а потом убили довольно далеко от дома. Ну не могла ни Ирина, ни Дмитрий дойти туда пешком. И не потому, что далеко, а потому, что не вижу в этом никакого смысла, объяснения. Я понимаю, если бы там остались следы протекторов его машины… Нет, там был другой, третий человек, который, убив Ирину, потом, перепугавшись, избавился от колес…

– Ладно, не ломай голову. Подождем вечера, может, Денис порадует новостями. А сейчас пойдем пообедаем.

20 июня 2011 г.

Калитка была не заперта, и Глафира вошла. Красивый, уютный двор, позади беседки, где перед смертью Ирина, нервничая в ожидании новой жизни и такси, выкурила не одну сигарету, красная кирпичная стена, увитая оранжевыми розами. Все ухоженное, такое, какое и было, вероятно, когда хозяин жил дома, когда на него еще не повесили убийство невесты.

Глафира заметила, что на розах, да и на самой беседке капли воды. Это значит, что кто-то недавно все полил. Людмила. Продолжает работать и надеяться на то, что хозяин выпутается и все вернется в свое русло. Что ж, умно.

Вот только почему калитка открыта? А вдруг зайдет кто?

Глафира тоже не позвонила, вошла так, как вошел, вероятно, в свое время преступник, сказал что-то находящейся в растрепанных чувствах Ирине, возможно, предложил ее подвезти. Вот почему она оказалась в чужой машине, которой и была потом раздавлена. А эта версия абсолютно исключает несчастный случай, дорожно-транспортное происшествие. Убийство – вот что это такое. Но кто этот человек? Мужчина? Женщина?

Вопросы, вопросы…

Конечно, проще всего было свалить убийство на Дмитрия. Он был взбешен, пьян и собирался порвать с ней. Возможно, Ирина, учитывая ее способность в критических ситуациях распускать руки, набросилась на Дмитрия, может быть даже, отвесила ему оплеуху, мол, не кричи на меня… Или вообще вцепилась ему в волосы, как это сделала, разбираясь с Женей. И тогда Дмитрий ударил ее чем-то тяжелым, вырубил ее. Остановил первую попавшуюся машину, заплатив хозяину круглую сумму, погрузил туда находящуюся в бессознательном состоянии Ирину, вывез за деревню, уложил на дорогу и…

Нет, нет, не-е-ет!!!

Он не такой. Он не мог. Он не чудовище, убившее женщину.

Значит, кто-то другой.

Глафира поднялась на крыльцо, открыла дверь. Она не звонила, не стучала, не барабанила в калитку и дверь, желая попасть в дом незаметно, чтобы увидеть или услышать, как тут течет жизнь в отсутствие хозяина. Вдруг Людмила что-то скажет интересное, разговаривая с кем-то по телефону. Да мало ли что здесь может происходить…

Первое, что поразило Глашу, – это запах. Умопомрачительный запах готовящейся еды. Так пахнет в хороших домах, где по вечерам семейство собирается за столом, где ведутся повседневные, полные забот или радостей беседы, где на плите стоят горячие кастрюли и сковородки… Словом, где живет сама жизнь.

Где-то совсем близко раздавались голоса. Женские голоса. Глафира, тихо ступая, пошла на звуки. Дошла до кухни и остановилась в нескольких шагах, встала таким образом, чтобы ее не было видно. Один голос принадлежал Людмиле, второй тоже показался знакомым.

– Думаете, что все так плохо? – Голос Людмилы звучал тихо, было похоже, что она плачет.

– Куда уж хуже? Сколько дней его уже держат в изоляторе! Ведь не бандит какой, уважаемый человек, могли бы оставить его дома, знают же, что он не сбежит. Однако не отпустили до сих пор. Уж не знаю, что они там себе думают, но что подозрение с него не сняли – это точно.

– А я не верю в то, что он убил Ирину. Но верю, что настоящего убийцу найдут, а Дмитрия Сергеевича отпустят. Еще и извинятся перед ним. Ни за что ни про что схватили, как преступника! У них что, глаз нет? Видно же, что человек положительный, что не убийца.

– А ты откуда знаешь?

– Вы странная такая, Маргарита… Извините, не знаю вашего отчества.

Глафира покачала головой – ну, точно, второй голос принадлежал Маргарите Мусинец. Но где ее машина? Что, перестраховалась на всякий случай и оставила где-нибудь на соседней улице?

– …Николаевна, – подсказала ей Мусинец. – И что же во мне такого странного?

Она напирала, разговаривала грубоватым, нахальным тоном. Вела себя как хозяйка с прислугой.

– Как вы не понимаете, что я, можно сказать, жила в этом доме. Вместе с ними. Я видела их отношения, видела вообще, как они живут. Уж могу сказать, что за человек Дмитрий Сергеевич. Он добрый, милый, редкий! Может, у себя на работе он и кричит на кого, без этого, думаю, не обходится, тем более что у него в подчинении находится столько человек, но здесь, дома, он вел себя идеально. Спокойный, уравновешенный, доброжелательный. Если честно, я вообще не понимаю, зачем вы приехали сюда, зная, что он в изоляторе? Что его дома нет?

– Поговорить с тобой.

– Вы не могли знать, что застанете меня здесь. После того как Дмитрия Сергеевича задержали, я бываю тут не каждый день. Только когда надо полить сад или приготовить еду.

– И для кого же вы это, интересно, готовите?

– Как для кого? Для Дмитрия Сергеевича, конечно! Вот вернется он, откроет холодильник, а там пусто… Как вы думаете, ему это понравится?

– Хочешь сказать, что ждешь его в любую минуту?

– Ну… да.

– Думаешь, я не понимаю, что ты готовишь не столько для него, сколько для себя?

– В смысле?

– Выслуживаешься ты перед ним, вот для чего готовишь! Боишься место потерять.

– И это тоже, – совсем уж тихо произнесла Людмила.

– Ладно, я скажу тебе, зачем я приехала. Дела у твоего хозяина плохи. Все улики против него. Скоро будет суд, и его наверняка посадят… Ну, чего плачешь-то? Вытри слезы!

– Он не виноват, – ревела уже в голос преданная своему хозяину Людмила. – Не виноват! Вот увидите!

– Это суд решит. А ты покамест подумай о себе, дорогуша. Я приехала сюда исключительно из гуманных целей. Хочу вот тебя к себе пригласить. Платить буду на пятьсот евро больше, чем тебе платил твой Дмитрий Сергеевич. Ну, как, по рукам? Вот прямо сейчас сворачивай свои борщи-отбивные, собирайся, и поедем ко мне. Я покажу тебе, где ты будешь теперь работать. Конечно, жить ты у нас не будешь, у нас все-таки не дом, а квартира. Хотя и большая… Вот дом закончим строить, тогда переберемся, а пока…

– Вы так уверенно об этом говорите, словно я уже согласилась с вами поехать. А я не поеду. Вот когда Дмитрий Сергеевич меня отпустит, когда скажет, что я ему больше не нужна, что дом, к примеру, продается или что-нибудь в этом духе, вот тогда…

– Ты дура, что ли?

Глафира слушала, как Мусинец разговаривает с домработницей, и у нее руки чесались, так хотелось ворваться в кухню и взашей выгнать нахалку. Но что-то сдерживало ее, словно то главное, ради чего она приехала, еще не прозвучало.

– Вы еще не наняли меня, а уже так грубо разговариваете. Говорю же, вы совсем не знаете Дмитрия Сергеевича. Вот он ни разу на меня голоса не повысил, ни разу не отругал так, чтобы меня унизить.

– А Ирина?

Возникла пауза, Глафира выглянула, чтобы посмотреть на женщин, и первое, что увидела, это лицо Маргариты. Она вперила в Людмилу такой взгляд, что удивительно, как несчастная, убитая новостями женщина устояла на ногах.

– Что – Ирина?

– А Ирина на тебя кричала?

– Не сказать чтобы кричала, но часто бывала раздраженной.

– А может, это ты ее… того?

– Вы что такое говорите? Послушайте, вам лучше уйти. Я ведь молчать не стану, и когда Дмитрий Сергеевич вернется… – Людмила, подстегиваемая обидой, теперь говорила сильным и громким голосом, – расскажу, как вы тут врали мне, что его посадят! И как меня обвиняли! Уходите! Идите-идите! Странно, что вы вообще приехали сюда, зная, что хозяина нет. И как только у людей совести хватает! Если не уйдете, я вызову полицию! Меня в деревне хорошо знают и поверят больше, чем вам.