Элмор Леонард - Ла Брава

— Она известна как Джини или как Джин?

— Как Джин. Джин — как бишь ее? Черт, я привык называть ее Джини Брин, и все тут. Атлантик-бульвар, — всполошился Морис, тыча пальцем в окно. — Осталось полмили. Перестраивайся. — Он опустил стекло, приготовившись давать указания.

— Джин Симмонс?

— Нет, не Симмонс. — Морис отвернулся, следя за машинами, катившими в крайнем правом ряду. — Я скажу, когда будет можно.

— Джинн Терни? — «Лаура». В этой роли он видел ее, просиживая перед телевизором в гостиной миссис Трумэн. — Как пишется ее имя?

— Джин. Как еще оно может писаться? Д-ж-и-н. Джин Харлоу умерла.

Ла Брава поглядел в зеркальце заднего вида, следя за фарами чуть приотставшего от него, видимо никуда не торопившегося автомобиля.

— Джин Крейн?

— Нет, не Джин Крейн. Приготовься, — предупредил его Морис— Не сразу, а после вон той машины, через одну. Надеюсь, у тебя получится.

Они припарковались в Делрей-бич позади одноэтажного здания на Норт-Ист-стрит, обошли его кругом и вышли к главному входу. Снаружи заведение смахивало на стоматологическую клинику: перекрытия из темного дерева, штукатурка— все по дешевке. С виду прочно, но пуля пробьет насквозь, а ламинированная дверь не задержит взломщика. Ла Брава, бывший охранник президентов и прочих важных шишек, по привычке автоматически прикинул на глазок безопасность этого убежища. Ох, как же его достала эта привычка! В оранжевом свете фонаря они с трудом разобрали прикрепленную к двери карточку размером три на пять дюймов:

Кризисный центр

Скорая психотерапевтическая помощь

округа Саут

Они позвонили в дверь и стали ждать. Морис пофыркивал от нетерпения. Дверь открыла длинноволосая блондинка лет двадцати, и Морис с порога заявил:

— Я приехал за миссис Брин.

— Вы мистер Золя? Здравствуйте, я — Пэм. Девушка впустила их, заперла дверь и повела, плавно поводя широкими бедрами, стянутыми тесными джинсами, через пустую приемную по коридору. Ла Брава, оглядевшись по сторонам, вынес окончательный приговор этому заведению, сироте окружного бюджета: кругом было столько пятен и копоти, словно люди являются сюда только за тем, чтобы извергать на стены свою блевотину и тушить о них сигареты. На грязно-желтой стене виднелись трещины и вмятины, следы ударов. Ла Брава легко мог представить, как пациенты яростно прокладывают себе путь на свободу. Они подошли к двери в палату и чуть приоткрыли ее — внутри было темно.

— Она здесь. Спит.

Морис сунул голову в щель:

— А почему она на полу?

— На матрасе, — поправила его Пэм. — С ней все в порядке, вела себя хорошо. Копы, которые ее доставили, описали ее состояние как «шатается, речь невнятная». Похоже, она не понимала, где находится.

— Были какие-нибудь проблемы? Нарушение общественного порядка? — уточнил Морис.

— Нет-нет. Никаких обвинений выдвинуто не будет. Просто она шла по улице с выпивкой в руках.

— С выпивкой? По улице? — хмуро переспросил Морис.

— Копы сказали, она вышла из бара на Палметто. Они заметили ее на обочине со стаканом в руке,

а когда подошли к ней, она запустила в них этим — в смысле, выплеснула на них спиртное, а не бросила стакан. Похоже, она была вдрызг пьяна, потомуто они и привезли ее сюда. — Пэм махнула рукой в сторону двери. — Вы бы зашли к ней. Проснется и увидит знакомое лицо.

— Лучше поскорее забрать ее отсюда, — откликнулся Морис, но в комнату все-таки прошел.

Ла Брава отправился дальше вслед за Пэм. Они оказались в помещении, залитом флуоресцентным светом, площадью примерно пятнадцать на двадцать футов. На полу два матраса, между ними металлическая парта, вдоль стены ряд металлических стульев, противоположная дверь заперта на двойной засов. Пятен и следов от сигарет здесь было в десять раз больше. Ла Брава заметил тощие щиколотки с подсохшими волдырями— молодая светлокожая негритянка спала на матрасе перед столом. Чуть подальше, на одном из металлических стульев сидел пьяница, наклонив голову набок, точно цыпленок, — грязный от жизни в подъездах, давно знакомый ему тип уличного бродяги с мягким беззубым ртом. Рядом с пьяницей вытянулся, точно оцепенев, немолодой мужчина: рубашка застегнута на все пуговицы, ладони плоско прижаты к костлявым бедрам.

— Вы когда-нибудь видели орла? — окликнул он Ла Браву.

— Уолтер! — остановила его Пэм, устроившаяся за металлической партой и перебиравшая там какие-то бланки и кое-как нацарапанные записки.

— Да, видел, — вежливо ответил Ла Брава.

— У него были волосы?

— У того, которого я видел, были перья.

— О! — буркнул тот и повернулся к Пэм. — А вы когда-нибудь видели орла?

— Прошу прощения, Уолтер, но мне сперва надо закончить с Эрлом, — сказала ему Пэм. — Договорились? Ведите себя хорошо. — Она снова уставилась в свои записи и спросила:— Эрл, если я позвоню этой Эйлин, она приедет за вами?

— Она не умеет дом в чистоте держать, — заворчал пьяница. — Вы бы видели, что творится на кухне… Я ей говорю: Господи Иисусе, ты бы хоть порошок какой купила. Не могу я в такой грязи жить.

Пэм оглянулась на Ла Браву, который так и стоял в проходе:

— Садитесь. Чувствуйте себя как дома.

Он выбрал последний стул в ряду, через два сиденья от пьяницы, который бессильно согнулся, упав грудью на скрещенные ноги. С трудом сфокусировав взгляд, пьяница спросил его:

— Мы знакомы?

— Не уверен, — ответил Ла Брава. — Может, когда и встречались. Что у вас за проблемы?

— Понимаете, не хочется идти в суд пьяным. Мало ли что — войду, и вдруг мне станет нехорошо.

— Я уже сказала вам, Эрл: против вас нет никаких обвинений, — напомнила ему Пэм. — Вы когда-нибудь пили лосьон для бритья или что-нибудь в этом роде?

— Никогда в жизни. Только самогон, иногда винишко. Эйлин, когда я живу у нее, она умеет пунш готовить— бурбон, кубик льда, а потом насыпать сахару, примерно чайную ложечку, и…

Из соседней комнаты донесся вопль, переросший в поток непристойностей, — он нарастал, угасал, вновь усиливался, и Ла Брава вопросительно посмотрел на Пэм, ожидая ее реакции.

— Все в порядке, — заверила его Пэм. — Это одна из наших клиенток. Она проходит через катарсис, отрабатывает все сама. Не беспокойтесь, она под присмотром.

— Клиенток? — повторил Ла Брава.

Девушка улыбнулась очень естественно и мило. Слишком уж она молода и отзывчива для такой работы. Вероятно, не больше года как окончила курс психологии.

— Так мы называем тех, кого к нам доставляют. Они не являются пациентами до тех пор, пока их не направят в то или иное заведение. У нас они пребывают лишь временно.

— В таком случае я пошел. — Пьяница приподнялся с места, наткнулся на вновь впавшего в ступор соседа, оттолкнулся от него, едва не наступил на лежавшую на матрасе девушку, однако успел восстановить равновесие. Подойдя к дальней двери, он принялся греметь засовами.

— Будет вам, Эрл, сядьте и ведите себя хорошо, — попросила его Пэм. — Вам придется побыть тут, пока вы не протрезвеете и не придете в себя.

Эрл отвернулся от двери, тяжело привалившись к ней спиной:

— Пока не приду в себя? Черт, я разве не в себе, нет?

— Не совсем, — сказала Пэм, строго поглядывая на него из-за парты, точно молоденькая учительница на свой класс. — Садитесь, закончим нашу работу.

Пьяница двинулся в обратный путь, спотыкаясь о стулья, едва не упал на оцепеневшего соседа, но тот даже не шевельнул руками, все так же плоско лежавшими на его бедрах. Девушка со стертыми ногами легонько застонала, перевернулась на спину, свет ударил ей в глаза, веки ее затрепетали, но не разомкнулись.

Ла Брава посмотрел на девушку, и Пэм пояснила:

— Гаитянка. Напилась и вышла на федеральное шоссе. Водитель заметил ее, свернул в сторону и врезался в другой автомобиль, одному из водителей — ему или другому, не знаю точно — наложили на голову шов в двадцать стежков.

— Черт, а мне в госпитале ветеранов Луисвилля шестьдесят четыре стежка наложили, — вмешался пьяница. — Один парень схватил бутылку, разбил ее и осколок вонзил прямо мне в ногу. Во, видали? Прямо вот сюда. Шестьдесят четыре стежка, а потом док перестал считать, как он сказал.

— Здорово, — подхватил Ла Брава. — Сильно он тебя порезал, а? — Он видел, пьяница уже заглотил наживку.

Он ощутил чье-то присутствие за спиной и обернулся — это Морис пришел за ним.

— Тащи сюда фотоаппарат.

Понизив голос, Ла Брава переспросил:

— Ты уверен? Им это может не понравиться.

— Сделай одолжение, лапочка, — обратился Морис к девушке за партой. — Отопри еще разок дверь — мой приятель сбегает за фотоаппаратом.

Пэм проводила его к задней двери— пусть потом постучит, и она снова откроет, пообещала она.

Значит, Морис все-таки хочет сфотографировать свою приятельницу— теперь Ла Брава знал это наверняка, — запечатлеть ее с опухшими глазами и отекшей физиономией, а наутро предъявить ей снимок: «Вот так ты выглядишь, красотка, когда напьешься». Думает, от стыда она бросит пить. Однако, если женщина и впрямь склонна к запоям, это напрасная трата времени. Лучше уж сфотографировать Эрла, когда он демонстрирует свой шрам. Снять его снизу: Эрл сидит, закинув ногу на ногу, подтянув вверх одну штанину и выставив лодыжку с блестящим шрамом в форме полумесяца, тычет в него грязным ногтем, усмехаясь беззубым ртом — пьяный, расплывшийся в счастливой, самодовольной усмешке.