Синтия Хэррод-Иглз - Концерт для скрипки со смертью

– Что это, ранка? Или ожог – хлороформовый ожог или нечто в этом роде?

– О, нет, это не свежая отметина, – ответил Камерон. – Это больше похоже на мозоль или натертость – посмотрите на пигментацию, и волосы растут здесь нормально, вот, глядите. Что бы это ни было – оно хроническое.

– Хроническое? Я бы назвал это отвратительным, – заметил Сид.

– Я хочу сказать, что это пятно находится на этом месте уже давно, – любезно разъяснил Камерон. – Можно сделать его снимок? Отлично. Ну, теперь, Билл, ты увидел все, что хотел? Тогда давайте уберем ее отсюда. Я чертовски замерз.

Через короткий промежуток времени, проследив, как тело подняли на носилки, накрыли и вынесли, Камерон приостановился на полпути к выходу.

– Билл, я полагаю, что тебе понадобятся отпечатки зубов, прикус и дентальное описание? Не думаю, что из ее зубов ты узнаешь что-нибудь серьезное – очень хорошие зубы. Флюорид может уничтожить ответы на многие вопросы.

– Спасибо, Фредди, – с отсутствующим видом ответил Слайдер.

Кто-то будет разыскивать ее. Родители, соседи, любовник – определенно. Точно, любовник! Он смотрел на пустую грязную комнату. Почему здесь, ради всего святого?

– Приехали ребята снимать отпечатки, шеф, – сказал ему на ухо Атертон, выдергивая его из этой темноты назад к жизни.

– Хорошо. Пусть Хант и Хоуп начнут снимать показания. Конечно, никто не скажет, что он что-нибудь заметил – в этом месте такого ждать не приходится.

Вот и начинается долгое дело, подумал он. Допросы и показания, сотни показаний, и почти все они будут показаниями Трех Мудрых Обезьян, еще одной великолепной кучей отрицательных советов.

В детективных романах, печально подумал он, всегда есть некто, кто, желая всего лишь поставить свои часы по сигналу точного гринвичского времени, выглянул в окно и увидел машину с запоминающимся номером, которой управлял высокий одноногий ярко-рыжий мужчина с черной повязкой на глазу и зигзагообразным шрамом через всю щеку. Я бы сказал, что он не джентльмен, инспектор, потому что на нем были коричневые ботинки.

– Было бы неплохо поручить Косгроуву собрать показания, – говорил в это время Атертон. – По крайней мере, он говорит на их жаргоне.

Свинцовое небо, чей цвет Слайдер расценил было как просто предрассветную серость, осталось тусклым на весь день, породив непрерывный холодный и омерзительный дождь.

– Вся жизнь в январе находится на нижнем пределе активности, – заявил Атертон, – за исключением, конечно, Огненной Земли, где все нищенствуют круглый год. Булочку с сыром или булочку с ветчиной, шеф? – В каждой руке он держал по булочке и слегка покачивал ими, как фокусник, демонстрирующий свои самые честные намерения.

Слайдер посмотрел на булочки с сомнением.

– Вот то, что свисает сбоку, и есть ветчина?

Атертон повернул булочку, чтобы рассмотреть ее получше, и розовый свисающий язык неаппетитно перевернулся, напоминая своим видом поношенный белый жилет, который неосмотрительно постирали вместе с дешевой линяющей красной рубашкой.

– Ну, вроде бы да. Хорошо, тогда так, – уступил он позиции, – булочку с сыром или булочку с резиной?

– С сыром.

– Этого-то я и боялся. Никогда бы не подумал, что вы из тех, кто пользуется разницей в чине, шеф, – проворчал Атертон, передавая бутерброд. – Просто смешно, как способ приготовления сандвичей вытаскивает из нас наружу кальвиниста. Если вы получаете от сандвича удовольствие, значит, вы согрешили.

Он на секунду остановил взгляд на склоненной голове и печальном лице своего начальника.

– Я могу улучшить ваши чувства к булочкам, – мягко предложил он. – Могу рассказать кое-что про пирог со свининой.

Уголок рта Слайдера дернулся вверх, но это было лишь на секунду. Атертон оставил Слайдера в покое и продолжил поглощать свой ленч, просматривая одновременно газеты. В дневном выпуске «Стандард» оказался абзац, в котором говорилось:

Тело обнаженной женщины было обнаружено в пустующей квартире в районе Уайт-Сити-Эстейт в Западном Лондоне. Полиция ведет расследование.

Коротко и глупо, подумал Атертон. Он хотел было передать газету Слайдеру, но решил все же не портить тому и без того плохое настроение еще больше. Он хорошо знал Слайдера и знал также и Айрин настолько, насколько только мог кто-нибудь захотеть узнать ее, и потому догадался, что прошлой ночью она доставила Слайдеру порядочно неприятностей. Айрин, подумал он, была для него самого отличным предупреждением против женитьбы.

Атертон вел счастливую холостяцкую жизнь в так называемом «артизанском» коттедже с террасой в месте, которое «яппи» нынче называли Западным Хемпстедом – по той же логике, по которой Баттерси они называли Южным Челси. В коттедже было по две комнаты на обоих этажах, кухня была выдвинута в узкий садик, обнесенный высокой стеной, и все это хозяйство было им модернизировано до такой степени, что первоначальные владельцы коттеджа, посетив его с помощью машины времени, наверное, смущенно извинились бы и отступили, дергая себя за волосы.

Здесь он жил с пушистым, но жутко линяющим красивым кастрированным котом с невообразимым именем Эдипус. Недостаток места служил ему оправданием и поводом никогда не увлекаться всерьез ни одной побежденной им девушкой. Влюблялся он часто, но никогда надолго, что, как он сознавал, было чертой его характера, достойной осуждения. Результат его побед всегда был одним и тем же – как только он овладевал девушкой, так тут же терял к ней интерес.

За исключением Эдипуса, он любил, вероятно, одного только Слайдера. Конечно, отношения между ними были наиболее важными и продолжительными в его взрослой жизни, и в каком-то плане это даже походило на семью. Они проводили очень много времени в компании друг друга и должны были работать вместе и вместе добиваться успешного результата этой работы. Атертон знал о себе, что он немножко не на своем месте в полиции – свисток без свиста. Он думал о себе, как о человеке, который может и должен сделать карьеру, как об энергичном и предприимчивом человеке, который должен быстро продвигаться, но сознавал, что его интеллектуальная любознательность работает против него самого. Он был чересчур начитан, слишком интересовался правдой ради самой правды, слишком мало склонен был подстраивать усилия под достижение тех результатов, которые были нужны или вероятны для успешной карьеры. Он никогда не был достаточно подготовлен к тому, чтобы занимать ведущее положение – он «оставлял необлизанным то, что должен был облизать», и в нем не хватало изящества и грации, столь присущих людям из высших слоев.

В этом аспекте он и Слайдер были схожи, но по разным причинам: Слайдер был упорным, старательным и усердным потому, что это просто было заложено в его натуре – он вовсе не был этаким «интеллектуальным орешком». Но Атертон не просто признавал Слайдера отличным полицейским и хорошим человеком, он любил его и был даже привязан к нему; и он ощущал, что Слайдер, который был замкнутым человеком и нелегко заводил дружбу, в каком-то смысле зависит от него, от его суждений и его привязанности. Это были очень хорошие взаимоотношения, и работалось им хорошо, и, если бы не Айрин, думал Атертон, они могли бы сблизиться еще больше.

Айрин не любила Атертона за то, что он, по ее мнению, отбирал у ее мужа то время, которое Слайдер должен был проводить с ней. Он был уверен, что она смутно подозревает, будто именно он отвлекает ее Билла от дома и задерживает допоздна на каких-то диких оргиях. Один Бог знает, что бы он сделал на самом деле, если б ему представился случай! Сам факт, что Слайдер мог жениться на такой женщине, как Айрин, был очень значительным аргументом не в пользу Слайдера, и Атертон, порой с трудом, старался это не замечать. Это также означало, что их взаимоотношения ограничивались только службой, что было, а может, и не было, хорошо.

Слайдер, ощутив на себе взгляд Атертона, поднял глаза. Слайдер был человек невысокого роста, с открытым и честным лицом, голубыми глазами и густыми мягкими плохо причесанными каштановыми волосами. Джейн Остин, – чьим почитателем среди прочих считал себя и Атертон, – могла бы написать, что Слайдер имел мягкое выражение. Атертон думал, что это потому, что лицо Слайдера было просто зеркалом его характера. Это, кстати, было одной из причин, по которым он любил Слайдера. В этом темном и запутанном мире было хорошо знать человека, который был именно тем, чем казался: скромный, порядочный, честный и трудолюбивый человек, может быть, даже излишне добросовестный. Легкая нахмуренность Слайдера была внешним признаком его желания лично скомпенсировать все неприятности этого мира. Атертон иногда ощущал желание защитить его, но иногда ощущал и раздражение: у него было чувство, что человек, столь мало удивлявшийся безнравственности окружающих, не должен был бы в такой степени быть озабоченным ею.