Алистер Маклин - Два дня и три ночи

– Замолчи, идиот, – ответил рассерженный голос откуда-то сзади. – Ты что, хочешь, чтобы...

– Будьте спокойны, капитан, – отвечал этот тип, ни на секунду не спуская с меня глаз. – Он – мой. Мы с ним здесь, у радиорубки. Правда, у него нож. Но я сейчас отберу.

– Ты уверен? Ты не упустишь его? Ну давай... – Капитан говорил как человек, удовлетворенно потирающий руки в предвкушении десерта. Судя по акценту, это был австриец или немец. – Но будь внимателен, – продолжал он. – Этот нужен мне живым. Жак! Генри! Крамер! Все сюда! Быстро!

– Живьем, – сладким голосом уточнил стоящий передо мной человек, – значит, не совсем мертвым. – Он снова пососал ранку на руке. – Если ты будешь паинькой и сам отдашь ножик, я кое-что предложу тебе...

Я не стал слушать его ни секунды. Я знал все, что он может мне предложить: сейчас я должен развесить уши и задуматься о своей судьбе, а он в это время обрушится на меня всем телом и повалит на палубу, после чего матросам только и останется, что отскабливать меня от досок. Если, конечно, на этом корабле есть матросы, способные драить палубу.

Я не стал мудрить. Шагнув вперед, я блеснул ему в глаза лучом фонарика. Он моргнул, и этого мгновенья мне хватило, чтобы лягнуть его в место, которое столь многофункционально, что может быть использовано еще и как болевая точка.

Это был не настоящий удар. Моя нога болела как сломанная, а темнота не позволяла точно рассчитать движения. Это было пол-удара, четверть удара. Но и этого должно было хватить. После такой атаки любой человек уже катался бы с диким воем по палубе. Но только не он. Он устоял на ногах, хотя и переломился в пояснице и, поддерживая рукой низ живота, как будто вправлял паховую грыжу.

Насколько я сведущ в медицине, паховая грыжа не слишком стимулирует ее обладателя к резким движениям. Следовательно, на несколько минут я был свободен от моего опекуна на этом корабле.

Я шагнул в темноту, зашел за угол радиорубки и лег плашмя на палубу.

В это время у ступенек появились люди. Три или четыре фонаря начали обшаривать палубу. Интересно, кого они ищут?

Чтобы сбежать с корабля, мне нужно было как минимум попасть к корме. Я решил переждать, пока проход к ней освободится. С тем же успехом я мог бы ожидать второго пришествия. Они отрезали мне все пути.

Теперь, когда маскироваться уже не имело смысла, кто-то включил большие фонари, и яркий, ослепляющий свет залил весь корабль. Странно, что, попав в подобную ситуацию, муха не боится оказаться черной точкой на белом потолке. Я вжался в палубу и попытался представить, что бы на моем месте сделала отважная муха. Но в голову лезли мысли о мухобойках, свернутых в трубочку газетах и прочей гадости. Очевидно, я был трусливой мухой.

А Стикс и компания уже приближались к радиорубке. Их крики и проклятия свидетельствовали о том, что найден раненый, который, судя по отсутствию криков и проклятий, ни кричать, ни проклинать был все еще не в состоянии.

Я услышал, как властный голос с немецким акцентом прорычал:

– Заткнитесь все! Кудахчете, как в курятнике. Жак, ты взял автомат?

– Конечно, капитан.

Жак ответил тоном, который при других обстоятельствах показался бы вполне миролюбивым, но я понимал, что речь идет отнюдь не об автомате с газированной водой.

– Иди на корму, – прозвучал приказ, – стань лицом к баку. Мы пойдем на носовую палубу, пройдем цепью к корме и выгоним его на тебя. Если он не захочет сдаться сам, стреляй по ногам. Я намерен с ним пообщаться. И сними автомат с предохранителя.

Я напрасно восхищался кольтом, этим пугачом, этой детской игрушкой, способной выплюнуть только одну пулю за один раз. То ли дело автомат Жака. Я почувствовал, как снова инстинктивно сжимаются мышцы моего правого бедра, и сделал вывод, что теперь я вполне бы мог стать живым методическим пособием на лекциях по теории условных рефлексов. Хотя, судя по развитию событий, если мне и придется общаться со студентами-медиками, то только на кафедре патологоанатомии.

– Капитан, а если он прыгнет за борт?

– Сообрази сам, Жак.

– Конечно, капитан.

Я сообразил быстрее Жака. Мне не хотелось прыгать в воду под пули его автомата. Что же делать? Молиться? Но за то время, что мне осталось, я не успею прочитать даже «Отче наш».

Я тихо перевернулся в сторону правой стены радиорубки. Это было чуть дальше от места, с которого капитан Стикс подавал этим людям, короткие, отрывистые, но пока, к счастью, не слишком эффективные приказы. Стараясь преодолеть все расстояние одним махом, я оказался у рулевой рубки. Освещение здесь было достаточное, и я сразу же нашел то, что надеялся найти: ящик с осветительными ракетами. Двух быстрых движений хватило, чтобы перерезать веревки, закрепляющие ящик на палубе. Потом я вытащил из кармана большой целлофановый мешок, снял с себя куртку и прорезиненные спортивные брюки, которые были надеты на водолазный комбинезон, и, запаковав их в мешок, привязал все к поясу. Это было не слишком удобно, но необходимо. Без обычной одежды мне не обойтись. Если бы я хотел привлечь внимание не только обитателей «Нантесвилля», но и жителей порта, откуда я плыл и куда у меня забрезжила надежда вернуться, самым лучшим способом было бы показаться им на глаза в водолазном комбинезоне. Впрочем, так же эффективно было бы раздеться донага.

Нагнувшись, я выволок ящик к дверям рулевой рубки. Нужно было выпрямиться, и я не стал медлить – теперь или никогда. Ящик весил около двадцати килограммов, но я не почувствовал веса. В этот момент, словно цирковой силач на арене, поднявший рекордный вес, я был весь как на ладони на глазах у зрителей, освещенный тысячей прожекторов... Я не ждал аплодисментов и зрительского обожания. Наверное, я был бы очень скромным артистом. В ту же секунду, когда ящик полетел за борт, я скрылся за каким-то брезентовым чехлом. Уже прячась, я сообразил, что не проткнул отверстия в ящике и теперь не знаю, утонет ли он. Весело будет, если он всплывет. Впрочем, после такой ночи моя голова вполне похожа на ящик. Вот только Жак может не поверить.

На главной палубе раздался крик, примерно в семи – десяти метрах от мостика. Я испугался, что кто-то заметил меня. Но еще через секунду из-за борта донесся спасительный всплеск. Жак, слава Богу, тоже не был глухим.

– Он прыгнул в воду! Правый борт у рубки! Фонарь, быстро!

Браво, Жак! Как приятно работать с профессионалами: всего лишь три короткие фразы – и вся информация передана: что случилось, где, и, наконец, что теперь делать. Прочесывающие палубу мужчины бросились на мостик, пробежав мимо моего укрытия.

– Ты видишь его, Жак? – Стикс говорил быстро, но его голос звучал спокойно.

– Пока нет.

– Через пару минут вынырнет. Надолго воздуха не хватит. Крамер, двоих в шлюпку! Возьмите фонари. Ищите его. Генри, приготовь ящик с гранатами. Карло, быстро на палубу, включи правый прожектор!

Шлюпку я почему-то не предвидел. Гранаты понравились мне еще меньше. По телу пробежала нервная судорога. Я знал, как печально воздействует на человека даже небольшой подводный взрыв. Раз в двадцать печальнее, чем на суше. И все же мне придется прыгнуть в воду. Разве что предварительно расправиться с прожектором. Он торчал сантиметрах в шестидесяти над моей головой, и силовой кабель проходил совсем рядом. Я приложил к кабелю лезвие ножа, но вспомнил о гранатах и снова отвел его. С таким же успехом я мог просто вскочить и закричать: «Эй, ребята, я здесь!» Вряд ли они поверили бы, что прожектор погас просто потому, что устал светить.

Пора! Прихрамывая, я проскочил сквозь рулевую рубку, вышел на этот раз к левому борту и, соскользнув по трапу, побежал в сторону бака. Здесь никого не было. С места охоты раздался крик и через секунду автоматная очередь. Наверняка это Жак. Интересно, что он там заметил. Может быть, ящик все же всплыл на поверхность и Жак решил, наконец, прикончить меня. Мысленно я пожелал ему удачи. В любом случае, пока они заняты мной там, здесь у меня остаются кое-какие шансы на спасение.

«Нантесвилль» стоял на якоре, державшем его с левого борта. Перемахнув через борт, я спустился на канате, который наспех, но достаточно прочно привязал к поручню, по корпусу вниз, встал ногами в якорный клюз и схватился за цепь. Не знаю, сколько мне осталось жить, но до последнего дня я буду жалеть о том, что судьи мирового легкоатлетического первенства не включили в этот момент свои секундомеры. Это был бы, вне всякого сомнения, новый мировой рекорд по спусканию на якорной цепи. Не помню только, кто был предыдущим чемпионом.

Вода была холодная, но я ведь не случайно надел комбинезон. Море волновалось, я сразу же почувствовал сильное приливное течение. Это было кстати. Я поплыл вдоль левого борта, девяносто процентов времени находясь под водой. Пока что я никого не заметил, и, казалось, пока что никто не заметил меня. На пере руля я нашел свой акваланг и ласты прицепленными там же, где я их оставил. Если бы мне рассказали о чудаке, который пытается надеть акваланг прямо в воде при волнующемся море, у меня нашлось бы достаточно слов. Чтобы дать оценку его умственным способностям. Но если бы вслед за этим поступило уточнение, что этот самый чудак пытается надеть свой акваланг, находясь в воде по левому борту «Нантесвилля», в то время как с правого борта несколько человек, вооруженных гранатами, ищут его, я назвал бы эту выходку с аквалангом не слишком эффектным акробатическим трюком.