Галина Романова - Черная корона

Отчитывались они виртуозно, потихоньку начав обманывать супруга и хозяина по мелочам. Татьяна прикарманивала часть денег в обмен на молчание. Она не выдавала Владу, когда той приходило в голову просто погулять, обходя супермаркет стороной. В один из таких прогулочных дней и встал на ее пути этот необыкновенный теремок, возле которого она подолгу простаивала.

В нем не было ничего необыкновенного и примечательного. Подобных на этой тихой улице набралось бы с десяток. Но этот ей нравился по непонятной какой-то причине. Заставлял останавливаться каждый раз и жадно пожирать все здесь глазами, будто так вот можно было впитать в себя чужую, наверняка счастливую и беззаботную жизнь.

Очень аккуратный невысокий забор окружал старый запущенный сад. Кряжистые яблони теснили к дому четыре смородиновых куста. Из-за крыши дома торчала макушка старой груши. Клумб никаких не было. Цветы росли сами по себе. Где-то вырывались из травы и устремлялись в небо остролистые ирисы. Возле смородины облюбовали себе место заросли пионов. А чуть ближе к забору, в тени, Владе удалось рассмотреть садовые ландыши. И трава повсюду, трава. Такая мохнатая, такая сочная и высокая. Она, кажется, даже пахла как-то по-особенному, не травой, а вечным цветением. И еще, быть может, свободой.

Да, именно! Влада едва не задохнулась от волнения, поняв наконец, почему ее так тянет сюда.

Вольная воля чувствовалась здесь в каждом углу!

Ничем не стесненная, росла трава. Никто не загонял в клумбы цветник. Не стремился урезонить старые деревья, напирающие на дом. И даже рыжий кот на подоконнике вел себя абсолютно свободно. В его хитром прищуре ощущалась вольготная сытость.

Он ведь со временем стал ее любимцем — этот здоровенный котяра. И Влада даже расстраивалась, когда он не возлежал на широком подоконнике.

Сегодня рыжий был на месте. Увидел ее, широко зевнул и тут же принялся умываться, елозя по крупной мордахе мохнатой лапой. Влада улыбнулась. Отошла чуть в сторону, там возле березы имелась скамеечка, на которую она обычно присаживалась минут на десять, не больше. Села, пристроив сумочку на коленках, и с тревогой принялась осматривать территорию за невысоким заборчиком.

Ее всегда пугало, что хозяева что-нибудь здесь изменят в ее отсутствие. Спилят яблони, к примеру. Или выкорчуют пионы, что совсем заглушили смородину. Но больше всего ее страшило то, что траву пустят под газонокосилку.

За их двухметровым забором, например, не было ни одного клочка земли, где бы одна травинка переросла другую. Все высаживалось, косилось, подстригалось и обрывалось строго по правилам. И она этим правилам следовала тоже, чтобы не вызвать недовольства Игоря Андреевича. Ненавидела и следовала, следовала и ненавидела.

— Здесь все угнетается, Таня, — обронила она однажды по неосторожности, глядя в окно на свой сад. — Все, включая розовые кусты.

В старом саду за невысоким забором гнета не ощущалось. И запущенным он мог показаться лишь на первый взгляд. А потом…

А потом приходило понимание, что в этой хаотичной вольности есть свой не обременяющий никого и ничего порядок. Здесь просто никто и ничто друг другу не мешает. И все всех устраивает. Смородина безропотно соседствует с пионами. Ландыши наслаждаются благодатной тенью яблонь. Ирисы стремятся к солнцу, при случае скрываясь в траве от палящих лучей. И рыжего кота никто не гонит с подоконника, хотя он всякий раз, забираясь на свою любимую лежанку, наверняка цепляет петли на дорогой занавеске.

Владе казалось еще, что в доме этом непременно должны жить очень хорошие, добрые люди. Жить в полной гармонии друг с другом и в ладу с самими собой. Они уж точно не стали бы скандалить из-за уродливой чайной кляксы на чистой скатерти. Не тащили бы за волосы в темную кладовку под лестницей только за то, что ее нож трижды за ужин упал со стола. И уж точно не обезопасили бы себя изуверским способом от дележа имущества при возможном разводе, как это сделал однажды с ней Игорь Андреевич.

Там живут хорошие люди, решила напоследок Влада, поднимаясь со скамейки. И они ни за что не подумают о ней гадко и плохо, если и обнаружат ее неослабевающий интерес к их обители. Обители вольнодумцев…

— Слышишь, что говорю тебе, или нет?! — визгливый голос Леночки перекрыл гул стиральной машины. — Эта чокнутая снова здесь ошивается.

— Почему сразу чокнутая, Ален?

Он с трудом оторвал взгляд от мелькающих на мониторе цифр. Выглянул в окно, увидел очень красивую и очень печальную женщину. В очередной раз пожалел ее, посочувствовал ее печали и снова уставился в компьютер. Ему было некогда разговаривать с Леночкой. Некогда бередить душу, пытаясь понять, что заставляет незнакомку подолгу просиживать напротив его окон на скамеечке. Некогда, некогда, некогда…

Зато у Леночки времени было предостаточно. Времени, здоровья и злого задора, обильно сдобренного ревностью.

— Слушай, милый, а это она не к тебе сюда день за днем таскается, а? Ведь как на службу, каждый день. Как на службу. Придет, усядется, все осмотрит, а потом Рыжему улыбается. Нет, если не к тебе, то точно чокнутая. Чего молчишь, ответь что-нибудь!

Она не отстанет ни за что. Такая у его Леночки натура. Хочешь не хочешь, а хотеть надо, любила она повторять со смешком. Свободен ты, нет, но разговору с ней удели время. Бороться с этим было невозможно. Вот и сейчас. С тщательно завуалированным раздражением он задвинул клавиатуру под крышку стола. Развернулся на вращающемся кресле в ее сторону и вежливо поинтересовался:

— Что ты хотела бы услышать от меня, Алена?

— О господи, начинается! — взорвалась она тут же, запрыгнув на диван с ногами. — Ненавижу, когда ты такой!

— Какой?

— Снисходительно-вежливый, мать твою! — Она нацелилась кончиками пальцев себе в грудь, которой было слишком много, на его взгляд. Слегка потюкала ими и прошипела с яростью: — Думаешь, я никому, кроме как тебе, не нужна, да?! Думаешь, ты один такой добродетельный нашелся? Или простить мне не можешь, что ушел от жены своей сирой?!

— Ну при чем тут Элла?

Он и правда удивился, как удивлялся всякий раз ее умению начинать за здравие, а заканчивать за упокой. Предметом теперешней беседы вроде бы изначально была незнакомка, что регулярно усаживалась на скамейку подле их дома.

С чего вдруг Алене приспичило перескакивать на тему подло брошенной им жены? Главное, зачем? Все уже выяснили несколько лет назад. Он — для себя. Она — для себя и за него тоже. К чему снова ворошить старое? Снова хочет сделать ему больно или в очередной раз пытается вывести его из себя? Так с последним бесполезная затея, а первое…

Первое давно покрылось уродливыми шрамами, напоминающими коросту.

— У меня достоинств масса, милый! — продолжала живописно раздувать крохотные ноздри точеного носика Леночка. — Захочу, завтра переселюсь из этой халупы кое-куда покруче. Что скажешь?

Он давно уже перестал бояться ее угроз. Давно перестал бояться одиночества. Леночка благополучно вытравила из него его застарелый страх. Более того, она сделала то, чего не сумел сделать ни один психоаналитик.

С некоторых пор он стал вожделеть одиночества! Так-то вот, господа профессионалы. Вы бились, бились, а она за вас все это сделала своим неприятно высоким, визгливым голосочком.

И еще ему хотелось бы — да, да, это правда — утром пройтись босиком по росе. Постоять и послушать, как с тупым стуком в саду осыпаются никому не нужные яблоки с боками, покрытыми, будто конопушками, черными точками. Как мягко шуршат по траве, откатываясь от того места, куда только что шлепнулись. И еще очень хотелось услышать ему, особенно в последние несколько недель, как лопаются почки на деревьях. Как пахнут горьковато и сладко. И понаблюдать, как из липкого кокона выползают крохотные нежные листья, как матереют потом, стареют, осыпаются к ногам. Все это было рядом, день за днем, год за годом, но почему-то проходило незамеченным…

— Что скажешь? — снова вторглась в его мысли Леночка, взметнув темные кудряшки.

— Переселяйся. — Он улыбнулся и неосторожно снова глянул в окно.

— А-а-а!!! Я так и знала!!! — Она уловила его взгляд и, конечно же, расценила все по-своему. — Я так и знала, что эта тетка ходит к тебе! Ходит и ждет. Ходит и ждет.

— Ну откуда ты знаешь, чего она ждет? — снова совершенно искренне удивился он. — И вообще, что ты можешь о ней знать, Алена?!

— А ты?! Ты знаешь?!

— Я? Я нет, — сказал он и тут же покраснел, как последний идиот.

— Врешь! — пригвоздила его Леночка и тут же презрительно плюнула в его сторону. — Провалился бы ты к чертям собачьим и с домом своим убогим, и со всей своей лабудой под названием «высокие чувства». Жаль, идти мне пока некуда, а то бы…

— А как же тот дом, что покруче?