Человек, который умер смеясь - Хэндлер Дэвид

— Говорят, он всерьез взял себя в руки, — уверила меня агентесса. — Вроде бы стал другим человеком.

— Думаешь, он решил насолить Гейбу?

Она многозначительно хмыкнула.

— Думаю, это вполне вероятная версия.

— И он расскажет всю правду про их драку?

— У него это в контракте на книгу прописано. Слушай, Дэй сейчас вообще никому не нужен. А с честной книгой он вернется в обойму — Карсону попадет, к Донахью[23]. Вон, посмотри, как у Сида Сизара неплохо вышло[24]. Даже видеокассету с программой домашних тренировок выпустил. Ну что, Хоги? Сказать им, что ты заинтересован?

— А почему ты про меня-то вспомнила?

— Он хочет серьезного и незаурядного автора.

— Вот я и спрашиваю, почему ты про меня-то вспомнила?

— Да брось, Хоги. Хочешь с ним встретиться?

— Не стоит. Ну какой из меня литературный негр?

— Опыта у тебя нет, но может быть, эта работа как раз и поможет тебе снова начать писать. Выберешься из дома, займешься делом. И работа не пыльная. Просто пару месяцев посидишь возле его бассейна с магнитофоном. Можно даже имя твое не упоминать. Ну, что скажешь?

Я все еще сомневался. Санни Дэй хотел добиться сочувствия и понимания американцев. Он хотел, чтобы его снова полюбили. Я не был уверен, что хочу ему в этом помогать. Мне он казался самой настоящей свиньей. Плюс мне не очень-то хотелось становиться литнегром. Что бы там ни писали на книжных суперобложках, не бывает никаких честных мемуаров. Есть только то, что запомнила о своей жизни знаменитость, а память не то чтобы лжет, но она ограждает и защищает человека от мучительной правды. Литнегра привлекают, чтобы стиль изложения знаменитости, анекдоты из жизни и всяческие задушевные откровения казались искренними и правдивыми, даже если они таковыми не являются. А еще литнегр должен сделать так, чтобы знаменитому «автору» понравилась книжка, чтобы он или она согласились на рекламное турне по ее продвижению — тогда у издателя будут шансы окупить миллионные вложения. Я всегда относился к работе литнегра как к простатиту — думал, что уж со мной-то этого никогда не случится. Не факт даже, что у меня получится. Я не очень-то хорошо умею общаться с людьми — я и писателем-то стал, чтобы держаться от них подальше. Плюс мне сложно не выпячивать собственное эго. Нет, ну я пытаюсь. но оно все равно выпячивается.

Но особого выбора не было. Я сидел дома один и уже начал разговаривать с парнем из рекламы чистящего средства для унитазов. Дела шли паршиво. Так что я разрешил агенту послать Санни экземпляр «Нашего семейного дела». Она сказала, что отправит курьера прямо в отель «Эссекс-Хаус». Санни как раз приехал в город, чтобы поучаствовать в «прожарке» Мики Руни.

— Попытка не пытка, — сказала она.

— Попытка не пытка, — согласился я.

Через три дня мы с Лулу улетели в Лос-Анджелес. Летели мы первым классом. Как бы у Санни ни обстояли дела с финансами, он всегда летал первым классом. У Лулу даже было собственное сиденье рядом со мной, хотя из переноски ей вылезать не разрешалось. Полет был так себе. Резиновая еда, раздражительная стюардесса. Весь Средний Запад накрыло тучами. Когда-то меня полеты возбуждали, но это давно прошло. Хотя теперь меня ничего в мире не возбуждает — ну разве что бейсбол.

Большую часть полета я потратил на чтение полной сплетен неавторизованной биографии «дуэта веселых тусовщиков, который смешил Америку все пятидесятые» под названием «Ты — единственный». Она вышла в конце шестидесятых, и там полно было историй о ревности, оскорбленном самолюбии и стычках между Гейбом и Санни. А еще о деньгах и о том, как они их тратили — например, на первые же серьезные гонорары пошли и купили одинаковые красные «кадиллаки» с открытым верхом, причем расплатились десятидолларовыми купюрами. Или о том, что у Санни было пятьсот пар обуви, и он надевал каждую один раз, а потом кому-нибудь отдавал. Но мне в основном хотелось узнать, как автор объяснил их драку. По его версии, Санни, заядлый игрок, кому-то задолжал кучу денег и использовал дуэт как нечто вроде векселя, заставляя Гейба выступать с ним бесплатно в казино в Лос-Анджелесе, принадлежавшем мафии, под угрозой вылета из шоу-бизнеса с «волчьим билетом».

Меня эта версия не убедила. Может, что-то подобное и имело место, но я сомневался, что разругались они именно из-за этого. Вообще в шоу-бизнесе такие договоренности обычное дело. По словам Мерили, в бродвейских театрах еще и не такое бывало. Вряд ли из-за подобной истории партнеры катались бы по ковру в ресторане «Чейсенс».

Кроме того, если б это была правда, Санни не обещал бы теперь рассказать взаправдашнюю правду.

Мне предстояла непростая работа. Не очень-то почетная, но если я не справлюсь, придется задуматься, не пора ли идти учиться на стоматолога. Тут недостаточно просто связать в единое целое самые смешные байки от Санни, надо еще и вызвать у читателя симпатию к нему. Для этого нужно его понять — а чтобы понять, придется заставить его мне открыться. В этом-то и состояла моя задача. И все-таки, чем больше я свыкался с этой мыслью, тем больше верил, что смогу сделать из мемуаров Санни нечто особенное. Я же не какой-нибудь там заурядный литнегр.

Я же предупреждал, это все мое эго.

Большой Вик ждал меня в аэропорту. На нем была ветровка и кепка с эмблемой «Доджерс», а в руках он держал картонку с надписью «ХОГ» — ну мало ли, вдруг я его не узнаю.

— Санни у психотерапевта, — сказал он, беря переноску с Лулу. Она тихо зарычала. — Сказал, вернется к обеду. Так что есть время устроиться.

Мы встали на длинную движущуюся дорожку к зоне выдачи багажа.

— И давно вы на Санни работаете? — спросил я его.

— Уже одиннадцать лет, — Вик говорил на одной ноте, будто декламировал заученное наизусть. — Он заметил меня, когда я играл за университетскую команду, и прочитал про то, что я пошел в морскую пехоту вместо профессионального спорта. Когда я вернулся, про меня написали в «Таймс». Тогда он позвонил и предложил работу. Меня ведь во Вьетнаме ранили.

У меня в голове металлическая пластинка.

— Сильно жить мешает?

— Иногда голова болит. Когда ветрено, удается ловить радиопередачи.

Я молча смотрел на него.

— Это Санни так шутит, — пояснил он.

— А, ну да, конечно.

— А вы воевали, Хог?

— Нет, я был против войны.

И я тоже.

— Тогда зачем вы пошли в морскую пехоту?

— Чтобы ее закончить, — просто ответил он.

Я взял свои чемоданы и две упаковки «Обеда с макрелью „Девять жизней“» для кошек — как это меня ни смущало, Лулу только этими консервами и питалась. У тротуара стоял серый лимузин «Линкольн» с индивидуальной номерной табличкой «ЕДИНСТВ». На ветровом стекле развевалась штрафная квитанция. Вик сунул ее в карман и убрал вещи в багажник. Я сел впереди, рядом с ним.

Аэропорт Лос-Анджелеса перестроили к Олимпиаде, и делал это явно крупный специалист по архитектуре муравейников. Зато теперь из него стало гораздо проще выбираться. Вик без проблем выехал на трассу Сан-Диего. Он сидел прямо, развернув мощные плечи и крепко держа руль большими руками, на которых спорт оставил множество шрамов. Мы поехали на север. Погода была самая лучшая, какая только может быть в Лос-Анджелесе. Прошел дождь, а потом ветер прогнал тучи и смог в море. Теперь небо было ярко-синее, а воздух прозрачным, так что можно было разглядеть снег на горе Болди. Пригревало солнце, и все казалось чистым, блестящим и новым.

Я опустил окно.

— Ничего, если я выпущу Лулу из переноски?

— Давайте.

Я открыл дверцу переноски. Лулу радостно выбралась наружу, задние лапы уверенно поставила прямо мне в пах и приподнялась, чтобы высунуть длинный черный нос в окно.

— Значит, вы его телохранитель? — спросил я, только чтобы что-нибудь сказать.

— Я делаю все, что нужно. Вожу машину. Хожу по поручениям. Напоминаю, куда ему нужно сходить. Ну и охраняю, да. Конечно, Санни теперь не так часто на публику выходит. Оно того не стоит. Его слишком часто донимают. Ему нужно контролируемое окружение. Он почти каждый вечер дома. Санни любит читать книги по самоусовершенствованию. Ему Лео Бускалья[25]очень нравится. А то еще мы берем фильмы напрокат из видеосалонов. Он обожает Пола Муни. А еще Джона Гарфилда, Джимми Кэгни…