Алан Брэдли - Здесь мертвецы под сводом спят

И конечно же Лена. Я заслуживала большего со стороны их обеих.

Путь домой в Букшоу совершился в абсолютном молчании. Мы не задержались на церковном дворе, чтобы выслушать слова утешения, как обычно делают. Из-за происшествия с Леной викарий и Синтия быстро усадили нас в «роллс-ройс», тайком пожав руки под прикрытием стихаря и украдкой похлопав по плечу.

Поскольку большая часть прихожан искали позицию, откуда будет лучше видно, как снимают Лену, – кто-то даже вышел во двор, хотя окно и его пленницу торопливо завесили брезентом, – незаметно уехать было легко.

Когда Доггер отъезжал от ворот кладбища, мы проехали в нескольких футах от инспектора Хьюитта с блокнотом наготове, допрашивавшего Макса Брока. Ходят слухи, что, покинув сцену, Макс начал пописывать «подлинные» истории для скандальных журнальчиков, и я готова поспорить, что он почерпнул множество полезных подробностей со своей церковной скамьи в первом ряду.

Инспектор не посмотрел на меня даже мельком.

Решили, что Ундина вернется в Букшоу вместе с Адамом и Тристрамом в «лендровере» ее матери. Тетушка Фелисити было возразила, но отец настоял. В первый раз за день он заговорил.

– Оставь девочку в покое, Фелисити, – сказал он.

Я не знала, что Ундина успела рассмотреть, и поскольку Доггер мигом увлек ее в ризницу еще в самом начале, мне не подвернулась возможность это выяснить.

Мы приехали в безмолвный дом. Отец дал миссис Мюллет выходной до конца дня, и ее не пришлось уговаривать.

– Я оставила достаточно мяса в холодильнике, – прошептала она Доггеру. – Пудинги и остальное в кладовке. Проконтролируй, чтобы они поели.

Доггер вежливо кивнул.

Адам и Тристрам припарковались у парадной двери через несколько секунд после нас. Все трое с Ундиной они были увлечены серьезной беседой, кажется, о стрекозах.

– В Сингапуре намного больше разных видов, чем в Англии, – вещала она. – Намного больше сотни, но, разумеется, я отношу к ним и равнокрылых стрекоз.

Она уже знает, что случилось с ее матерью? Наверняка должна знать, наверняка тетушка Фелисити сказала ей.

Маленькой девочке будет трудно расти без ее драгоценной Ибу. Кто знает? Может, со временем она сможет оценить по достоинству парочку советов.

В вестибюле наша компания разделилась, все разошлись по своим комнатам. Первым ушел отец, медленно поднимаясь по ступенькам. Я хотела пойти за ним, утешить его, но, честно говоря, не знала, как это сделать.

Может быть, со временем я найду противоядие от горя. Но сейчас я могу только молча жалеть его.

Поскольку меня совершенно не интересовали равнокрылые стрекозы и я не была голодна, я отправилась прямиком в лабораторию, чтобы покормить Эсмеральду, которая, похоже, совсем по мне не скучала. Она набросилась на еду, не обращая на меня ни малейшего внимания.

Кажется, прошла вечность с тех пор, как я была наедине с собой.

Впервые за всю мою жизнь я не знала, что делать. Не хотела читать, не хотела слушать музыку, да и химия тоже не могла мне помочь.

Я достала спичку из коробка и лениво зажгла огонь под бунзеновской горелкой. Опираясь локтями на скамью, я уставилась в переменчивое пламя – желтое, оранжевое, пурпурное, синее, чувствуя себя далеким наблюдателем из-за края Вселенной, следящим за рождением галактик.

Есть только я и больше ничего. Остальное не существует.

Свет и тепло: вот в чем дело.

Секрет звезд.

Но когда начинаешь задумываться об этом, понимаешь, что свет – это энергия, и тепло тоже.

Так что, если задуматься, энергия – это великая штука, начало и конец всего, исток всех вещей.

Пламя мигнуло, как будто поддразнивая меня. Я секунду погрела ладони и выключила газ.

Пуф! Конец Творения!

Уничтожено без малого двенадцатилетней девочкой с косичками.

Вот и все.

Не особенное утешение, но другого мне неоткуда взять.

Я не слышала, как дверь открылась и как Доггер вошел в комнату. Могу только предположить, что он не хотел потревожить меня.

– О! Доггер! А я тут сижу и размышляю.

– Удивительно прекрасно времяпрепровождение, мисс Флавия, – заметил Доггер. – Я часто занимаюсь тем же самым.

В этот момент я могла бы спросить Доггера, о чем он размышляет, вспоминает ли хоть иногда о том, как спас жизнь отцу и как его заставили работать на Перевале адского огня, строить Дорогу смерти.

Не то чтобы я не осмеливалась, скорее я не хотела, чтобы эти тени омрачили его бдительную душу. Бог ведает, они достаточно омрачают его сны.

До сегодняшнего дня я никогда не задумывалась о том, какую мучительную боль может вызвать в нем один вид железнодорожных путей.

Великое благо, что в самые тяжелые для нашей семьи времена Доггер ни разу не страдал от ночных кошмаров. Он – скала. В будущем я постараюсь, чтобы наши беседы были занимательными и не затрагивали железную дорогу.

– Доггер, – спросила я, – сколько времени требуется, чтобы человек истек кровью?

Доггер взялся за подбородок указательным и большим пальцами.

– В среднем человеческое тело содержит около галлона крови. У женщин ее немного меньше, чем у мужчин.

Я кивнула. Звучит разумно.

– А сколько, например, надо времени, чтобы женщина истекла кровью до смерти?

– Полное обескровливание, – ответил Доггер, – может произойти меньше чем за минуту. Разумеется, это зависит от размера и здоровья субъекта и от того, какие сосуды были перерезаны. Вы думаете о мисс Лене?

Я не могла это скрывать.

– Да, – сказала я.

– Могу уверить вас, что она умерла очень быстро.

– Она страдала?

– Сначала да, – ответил Доггер. – Но вскоре наступило бессознательное состояние и затем смерть.

– Спасибо, Доггер, – поблагодарила я. – Мне надо было знать.

– Понимаю, – сказал Доггер. – Я так и подумал.

– Как отец? – поинтересовалась я. Мне внезапно пришло в голову, что отец размышлял о том же, о чем и Доггер.

– Справляется, – ответил Доггер.

– И все?

– Да. Он хочет видеть вас в девятнадцать ноль-ноль.

– Всех?

– Нет, мисс Флавия. Только вас.

Меня охватил ужас.

Отец дождался конца похорон, чтобы наказать меня за то, что я вскрыла гроб Харриет. Я по глупости ожидала, что обретение ее давно утраченного завещания каким-то образом сделает его счастливым, но он не дал ни малейшего знака, что его тревоги облегчились.

На самом деле теперь, когда я об этом подумала, он выглядел еще более встревоженным, более молчаливым, чем когда-либо ранее, и это меня испугало.

Как мы будем жить дальше? Харриет мертва и похоронена, и у отца не осталось ни капли надежды. Кажется, он сдался.

– Что мы будем делать, Доггер?

Это вопрос показался мне разумным. После всего, что ему довелось пережить, Доггер разбирается в безнадежных ситуациях.

– Ждать завтрашнего дня, – сказал он.

– Но что, если завтра будет еще хуже, чем сегодня?

– Тогда мы подождем послезавтрашнего дня.

– И так далее? – уточнила я.

– И так далее.

Хорошо иметь ответ, даже если не понимаешь его. Должно быть, у меня был скептический вид.

Было еще рано; до девятнадцати часов далеко. С тем же успехом можно ждать еще девятнадцать тысяч лет.

Что мне делать до этого времени?

Ответ пришел ко мне мгновенно, как часто бывает, когда ты в растерянности.

В обычной ситуации я бы сидела и ждала, грызла ногти, считала часы и нервничала. Но не сегодня, нет.

На этот раз я возьму контроль над ситуацией, до того как контроль возьмут надо мной. Я не стану ждать до семи часов. Зачем? Мне надоело быть пешкой.

Кроме того, надо многое обсудить. Поскольку половина наказания заключается в его ожидании, только тем, что я явлюсь раньше, я уже уменьшу свой приговор вдвое. Мне не особенно хочется исповедоваться в своих грехах перед отцом, но чему быть, того не миновать. Лучше разделаться с этим поскорее.

Я спустилась по лестнице, и пусть ощущение в моем сердце не было чем-то вроде счастья, оно было близко к нему.

Я легонько постучала в дверь отцовского кабинета. Ответа не было.

Приложила ухо к двери, но гулкость пустой комнаты подсказала мне, что его там нет. Маловероятно, чтобы он пошел наверх; в конце концов, разве Доггер только что не разговаривал с ним?

Быстрая прогулка по западному крылу дала знать, что его нет в гостиной, где Фели сидит за роялем, молча уставившись в ноты; нет в библиотеке, где Даффи сидит на полу, скрестив ноги, и листает огромную Библию.

– Закрой за собой дверь, – сказала она, не поднимая глаз.

Я только что снова прошла мимо отцовского кабинета, когда услышала звук, от которого я оцепенела.

Я часто слышала этот звук в еженедельных выпусках радиопередач о Филипе Оделле, частном детективе, и сразу же его узнала: это взвели курок пистолета. Его принесли из оружейного музея.

Моя кровь заледенела.

Каким бы безрассудством это ни могло показаться – сейчас я с трудом верю, что я это сделала, – но я распахнула дверь и вошла.