Вернер Штайнберг - Шляпа комиссара

Он нажал кнопку под столом.

Грисбюль услышал тихое жужжанье; сразу затем в кабинет вошел молодой человек, чья одежда разительно отличалась от одежды Хебзакера. На Хебзакере был поношенный костюм, а молодой человек был одет по последней моде; костюм его, казалось, только что вынула из шкафа помешанная на опрятности экономка или час назад доставил портной. Все было как на подбор - ботинки, носки, костюм, галстук, шелковый платочек в боковом кармане - все, кроме лица, одутловатого и потому казавшегося грязным,

Хебзакер сделал легкое движение рукой, представляя вошедшего:

- Господин Вильденфаль, мой юрисконсульт. Я не веду переговоров без свидетелей.

Это было ясно.

- Я понимаю, - сказал ассистент и дружелюбно улыбнулся.

Но когда господин Вильденфаль скромно подвинул стул, стоявший в углу, и, сев на почтительном расстоянии, положил на колени блокнот, Грисбюль не сомневался, что Хебзакер, или Вильденфаль, или кто-то по их поручению вторично встречался с Альтбауэром - нет, не Хебзакер, вероятно, Вильденфаль! Речь шла, видимо, о размерах компенсации, поскольку при первой беседе - так полагал ассистент - Хебзакер вряд ли связал себя каким-либо обязательством: она должна была лишь проверить, насколько Альтбауэр уступчив. Этим и объяснялась ярость, с какой тот обрушился на Даллингера. А вторая встреча, продолжал рассуждать Грисбюль, состояться здесь не могла: Альтбауэр уехал. Кто знает, где они встретились; но в таком случае не исключалось, что они были на даче Брумеруса. Эти размышления длились лишь долю секунды.

- Да, Альтбауэра убили, - сказал Грисбюль.

- Вы явились, чтобы сообщить мне это? - спросил Хебзакер. В его голосе слышалась насмешка.

- Нет, - ответил Грисбюль.

- А зачем же?

Он идет прямо к цели, подумал ассистент. Значит, все-таки похож на быка!

- До меня дошли какие-то слухи, - сказал Грисбюль, - что вы, господин Хебзакер, хотели войти компаньоном в одну фирму вместо Альтбауэра.

- Верно, - сказал Хебзакер, - поэтому-то Альтбауэр и был у меня.

Грисбюль удивился, и его версия опять пошатнулась, когда Хебзакер так откровенно признал факты.

- Вы поставили ему невыгодные условия? - спросил Грисбюль.

- Нет, - ответил Хебзакер, - пристойные.

- Альтбауэр, - продолжал Грисбюль, - будто бы сказал, что вы хотели его «выпихнуть». Это ведь должно означать в лучшем случае невыгодные условия - как по-вашему?

- И пристойные условия, -сказал Хебзакер, - бывают порой жесткими и могут показаться другому невыгодными.

- Вам они не показались невыгодными? - спросил Грисбюль.

- Нет, - сказал Хебзакер и воздержался от объяснений.

Но ассистент не ослабил натиска, он осторожно спросил:

- А не могло ли так быть, что без вашей помощи из этого предприятия ничего не вышло бы?

Но тут вдруг послышался очень невыразительный голос Вильденфаля:

- Я советовал бы, господин Хебзакер, не отвечать на этот вопрос. У нас нет оснований отвечать.

Хебзакер пренебрег предостережением. Он преспокойно заметил Грисбюлю:

- Это не только можно сказать, а нужно сказать! - И лишь потом обратился к Вильденфалю: - Понимаете, произошло убийство, и я не хочу, чтобы мое имя трепала полиция, тут дело серьезное, и я отвечу на все вопросы, почему же нет!

Он прав, мелькнуло в голове у Грисбюля. Для него это самая умная тактика. Вильденфаль промолчал: довод Хебзакера, видимо, убедил и его. И сразу же у Грисбюля мелькнула другая мысль: Хебзакер парализовал его! Как спрашивать дальше, если тот отвечает без всяких околичностей? Можно было предвидеть, что вот-вот наступит момент, когда Хебзакер поднимет брови и спросит его: а вам, собственно, что до этого? Ведь, по сути, вся эта деловая история действительно его не касалась, она не имела никакого отношения к убийству, и он, Грисбюль, очутился вдруг в том же положении, что сперва Гроль, а потом Метцендорфер: он гнался за призраком! Ему почудилось, что старая шляпа закачалась еще грознее, чем прежде…

Он наклонился к столу и сказал:

- В момент убийства, господин Хебзакер, на даче находился второй человек. Как вы думаете, кто бы это мог быть?

Уныло тащилась пестрая колымага Грисбюля по взгорью и вдоль берега Инна. Ассистент не обращал внимания на красоты природы. Он вынужден был признать, что Хебзакер мягко выбил у него карты из рук, одну за другой. Грисбюлю вообще не удалось пустить их в ход.

- Мать честная, молодой человек, - ответил он насмешливо, - за кого вы меня принимаете?

Это «мать честная» так и не выходило у Грисбюля из головы и злило его больше, чем его поражение. Все-таки он нашелся и ответил:

- Я? За хорошего редактора газеты и хорошего журналиста.

Это явно пришлось по вкусу Хебзакеру, он криво улыбнулся, поглядел на Грисбюля снизу вверх и прибавил:

- И за хорошего политика! Это вы забыли!

- Разумеется! - спокойно, но с внутренней злостью признал ассистент. - Это я забыл!

Хебзакер удобно откинулся в кресле и терпеливо поучающим тоном заметил:

- Такие вещи нельзя забывать, господин ассистент! Мои сотрудники этого никогда не забывают, не правда ли, господин Вильденфаль?

И молодой юрист, в первый раз введенный в игру, подтвердил с покорностью ягненка:

- Да, господин Хебзакер, мы этого действительно никогда не забываем! Ведь эти три качества связаны между собой, и только с учетом их можно понять, что вы за фигура!

Грисбюль подумал, что Хебзакер сейчас резко ответит своему юрисконсульту: такое подхалимство трудно было вынести; Грисбюль ошибся.

Посмотрев на него своими маленькими быстрыми глазками, Хебзакер сказал:

- Возвратимся к вашему вопросу, господин Грисбюль! После того как Альтбауэр побывал у меня, я потерял к нему всякий интерес. Вы правы: беседа приняла для Альтбауэра, - он сделал движение рукой, - так сказать, уничтожающий оборот. Он был вне себя от ярости, когда покидал эту комнату, и не помнил вообще ни о чем. Он не знал даже, какую компенсацию получит. Конечно, я составил примерный расчет, но я поостерегся о нем заговаривать. И вот вы, господин ассистент, полагаете, что я, мягко выражаясь, следил за его дальнейшими ходами. Позвольте же вам сказать: нет! Они не имели для меня никакого значения. Старый договор, на который он напирал, утратил силу. Если Альтбауэр что-то и получил бы, то лишь потому, что он кое-что сделал во Франции. Но… - Хебзакер посмотрел на высокий потолок и надолго умолк. В комнате стало очень тихо. Потом он снова взглянул на Грисбюля и сказал: - Но я знал, что Альтбауэр вернется ко мне, потому что деньги нужны были ему, а не мне! Зачем мне было шпионить за ним? Вот в чем штука, господин Грисбюль, и, пошевели вы мозгами, вам это было бы ясно с самого начала. Хотите - поразмышляйте об этом, хотите - плюньте, мне безразлично. - Он встал, вынудив тем самым Грисбюля тоже подняться. Он протянул ему руку, мягкую и вялую.

Грисбюль только и успел вставить:

- Девятнадцатого октября адвокат доктора Марана еще раз осмотрит место преступления. Нас оно не интересует, поэтому восемнадцатого мы снимем печать.

- Поступайте как вам угодно, не правда ли, господин Вильденфаль? - сказал Хебзакер, обернувшись к своему юристу.

- Да, - ответил тот бесцветным голосом, - пусть поступают как им угодно!

Грисбюля выпроваживали, это было ясно, и, покидая здание редакции, он чувствовал себя побежденным.

От темных еловых лесов веяло покоем, и, отравляя воздух бензиновым перегаром, лоскутный коврик неутомимо плыл по серому желобу дороги под мирным бледно-голубым осенним небом в крапинках облаков. Однако покоя на душе у Грисбюля не было. Вообще-то он умел переносить неприятности хладнокровно, но сейчас его разбирала злость, злость на самого себя. Его поездка была оформлена как командировка, результаты ее начальство не очень-то интересовали, и надеялся он только на то, что Гроль находится где-нибудь на Северном море, в Сицилии или - того лучше - в Африке; комиссар имел обыкновение исчезать бесследно. Для своего отпуска, говорил он всегда, он «незаменим». Ассистент надеялся, что до возвращения Гроля все забудется. Портило ассистенту настроение не то, что комиссар потребует отчета об этих разъездах, а то, что ему, Грисбюлю, кажется, не на шутку изменило чутье и что теперь ему придется работать вдвое больше, чтобы наверстать упущенное за эти дни.

В Нюрнберге уже началась ежевечерняя пляска огней; волнами катились машины по узким улицам с односторонним движением, сворачивали, останавливались, жезлы полицейских разрезали воздух. Влившись в общий поток и отдавшись воле волны, Грисбюль чувствовал грозившие ему отовсюду опасности, как летучая мышь, он сворачивал, уступал дорогу, тормозил, ехал дальше и думал, закончить ли ему на этом день или заехать в комиссариат и посмотреть, не ждут ли его какие-либо сообщения. Хотя особого желания заезжать туда у него не было, он все же решил это сделать.