Анна Данилова - Дождь тигровых орхидей

– Митя, только не перебивайте меня. Я виновата перед вами. Я потом-то все узнала, но думала только о брате. Это глупо и подло, но на меня словно нашло что-то. Я так запуталась, вы себе и представить не можете, как мне сейчас тяжело. Я задыхаюсь, я не могу больше оставаться в этом городе, не имею права и поэтому завтра уезжаю. А Вик останется здесь. Бог видит, я все, что могла, сделала для него, и даже больше. Я, собственно, пришла извиниться перед вами и кое-что рассказать. Об этом знают Шубин и Руфинов. Дело в том, что Маша – моя дочь. Но она этого не должна знать. Она не любит меня. У Ольги Руфиновой девочка умерла, и Борис записал ее на мое имя, а Машеньку у меня забрали. Ольга тоже ничего не знает, но я живу с этим всю жизнь. Понимаете, ненависть и чувство неудовлетворенной мести убили во мне все материнские чувства. Я – совершенный урод. Но знайте, я все равно всегда любила Машу, по-своему, как могла. А сейчас я осталась одна.

Митя слушал ее, не в силах осознать услышанное и поверить. Конечно, они были похожи, и лишь слепой не заметил бы этого сходства.

– Неужели никто не догадывался? Особенно теперь, когда вы покрасили волосы в рыжий цвет?

– Не знаю. Хотя Ольга совсем недавно спутала меня с Машей. Но теперь это уже не имеет никакого значения. Я уеду, и обо мне скоро забудут.

– Но куда же вы едете? Надеюсь, вы поедете с Шубиным, не одна же?

– Одна, именно. Я ушла от него. Я не люблю его.

– А вы не хотите пройти и посмотреть на Машин портрет?

– Хочу, но не хочу, чтобы меня кто-то видел.

В это время раздался стук в дверь, и в ту же минуту послышались легкие быстрые детские шаги, и в коридор влетела раскрасневшаяся, веселая Габриэль, в руке она держала яблоко. Остановившись рядом со взрослыми, она подняла голову и расхохоталась:

– За мной папа бегает! Но он не догнал меня, не догнал!

Появился Планшар, он тяжело дышал, галстук его развязался и съехал набок, на лбу выступили бисеринки пота, он посмотрел на часы.

– Семь ноль-ноль, я слышу, стучат в дверь, это, должно быть, приехал мой друг. Откройте ему, пожалуйста.

Анна, не зная, куда деться, чтобы ее никто не увидел, такую заплаканную и взволнованную, отошла к окну и достала пудреницу. Митя долго возился с замком, но когда открыл, Габи, расталкивая всех, бросилась к появившемуся на пороге высокому солидному господину в черном костюме и обняла его, затем, повернув свое сияющее личико к не менее радостному Планшару, воскликнула:

– Исаак приехал!

Анна, услышав ее возглас, повернулась и, встретившись взглядом с Хорном-старшим, стала оседать на пол, пока ее не подхватил Митя. Все засуетились, позвали Марту, появился нашатырь, Анне побрызгали в лицо холодной водой и усадили в кресло в большом зале, где было безлюдно.

Все, что происходило в последующие полчаса, Анна помнила смутно. Когда ей стало лучше, все, кроме Исаака, вернулись за стол.

– Ты видел Мишу, он знает, что ты здесь?

– Знает, я звонил ему. Ну как, девочка, тебе лучше?

Она гладила его черные с проседью волосы, целовала душистые теплые щеки, губы, по которым она так стосковалась, и боялась, что не выдержит и умрет от счастья.

– Я приехал за тобой, Аня. Шубин написал мне, что ты выходишь за него замуж, и тогда я понял, что случилось что-то непоправимое. Я много лет знаю его, знаю тебя – скажи, ведь он вынудил тебя? Поэтому я как только прилетел, так сразу из аэропорта и поехал к нему. Аня, ты не поверишь, но он плачет, как мальчик, у которого отобрали любимую игрушку, но этого и следовало ожидать.

Анна взяла его руку в свою и спросила, боясь услышать правду, без которой в то же время она больше не могла жить:

– Скажи, почему ты не забрал меня еще тогда?

– Я не мог, мне нужно было время, чтобы обосноваться там, а это все не так просто и не так быстро, как хотелось бы. Но мне помогли мои родственники, друзья, которые уехали туда намного раньше. Я не мог обнадеживать тебя, к тому же ты была не одна.

– Но ты ведь знал, что я бы все бросила и поехала к тебе, скажи, знал?

– Конечно, знал, потому и приехал за тобой. У меня сейчас свой кабинет, клиентура, я купил большой дом.

Анна попросила сигарету, немного успокоилась.

– А у меня тоже есть кое-что для тебя, вернее, кое-кто. Пойдем, я тебе покажу.

Из глубины галереи зазвучала музыка, некоторые гости уже прогуливались по залам, среди них продолжала бегать неутомимая маленькая девочка, только теперь платьице ее было вымазано в креме, а в руках она держала пирожное.

– Откуда ты знаешь Планшара, Исаак?

– Я знаю его еще с тех пор, как он приехал к нам сюда первый раз. Я тебе рассказывал, только ты не помнишь. Он в то время был комиссаром Каннского аукциона, и мы с ним тогда недурно заработали. А ты была влюблена в своего Руфинова.

Они остановились перед «Обнаженной М.», и Хорн удивленно вскинул брови:

– Аня, да это никак ты? Этот Дорошев, на котором помешан Планшар, действительно талантлив. Неужели ты ему позировала?

– Это не Дорошев, а Дождев, я тебе потом все объясню. А на картине – не я, а Маша Руфинова – твоя дочь.

– Моя дочь? Как это понимать, Аня? Что ты такое говоришь?

– Ты же знал, что у меня будет ребенок, Исаак?

– Конечно, знал, но ведь девочка умерла!

– Она жива… Это все Руфинов, я тебе потом объясню. Главное, что наша с тобой дочь жива и находится здесь, в соседнем зале. Мне многое предстоит тебе рассказать. Смотри, вот и она.

Маша подошла и молча обняла Анну.

– Представить себе не могу, что была так груба с вами, Анна Владимировна. – Хорн от изумления потерял дар речи. – Но сейчас я так счастлива, что мне хочется говорить вам только самое хорошее. Сегодня очень важный день для Мити, а стало быть, и для меня. Знаете, что он едет в Нант? Я так рада за него! – Она повернулась к Хорну и протянула ему руку. – Вот уж кому не надо представляться, знаю-знаю, вы – отец Миши. Он у вас славный, добрый, и я очень рада, что он вернулся к Гере. Вы видели сегодня Геру? Она так хороша, что мужчины не сводят с нее глаз. Я немного выпила шампанского, поэтому так много говорю.

В зал почти вбежали Ольга с Руфиновым. Казалось, она убегает от него. Следом показался Дымов. Увидев Хорна, Руфинов взялся за сердце.

– Исаак, рад видеть!

Маша, поцеловав Анну, пошла навстречу Мите, который делал ей знаки и звал потанцевать, а Дымов пригласил Ольгу. Оставшись с Хорном и Руфиновым, Анна вздохнула и, проследив за взглядом Хорна, сказала:

– И для тебя, господин Руфинов, у меня что-то есть, вернее, тоже кто-то. Ты видишь перед собой не просто Исаака Хорна, ты видишь перед собой отца твоей дочери.

Руфинов быстро пришел в себя:

– Исаак, я должен вам сказать, что ваша бывшая любовница сошла с ума. Не слушайте ее, еще недавно она пыталась украсть Машу и вела себя совершенно по-идиотски. Зато теперь я понял, что с женщинами лучше не связываться, они все предательницы и предают изощренно, в самую тяжелую минуту. Меня, к примеру, бросила не только Аня, но и Ольга, я остался один. А теперь, чтобы добить меня, она придумала, что вы – отец Маши. Это же бред, вы-то хоть, Исаак, это понимаете?

– Мне не надо ничего объяснять. Она, Маша, похожа на мою первую дочь, Иду, и родинка моя, вот тут, над губой. Кроме того, Борис, кто, как не мать, лучше знает, кто отец ее ребенка? Вы хотите, чтобы мы молчали? Это другой разговор. Хорошо. Вы дарите нам вот этот портрет и возможность приглашать Машу в Нант и Израиль, а мы обещаем молчать. По рукам?

– Да я все отдам, лишь бы она ничего не знала. Но это все? Анну-то вы хотя бы не увезете?

– А зачем, спрашивается, я сюда приехал?

Руфинов развернулся на каблуках и быстро вышел из зала.

– Всем – танцевать! – услышали они его громкий и немного истеричный голос.

Обнимая Машу, Митя, покачиваясь в танце, представлял себе, как бы он изобразил на холсте этот янтарный блеск, играющий на лицах танцующих, эти бирюзовые с сиреневым отливом стекла окон, за которыми клубится туман или дым.

– Я не живу, я постоянно пишу, – зашептал он Маше на ухо. – Представляешь, можно положить немного охры, а сверху белил, совсем чуть-чуть. Слушай, давай сбежим отсюда?

– Давай. – Маша обдала его горячим дыханием и поцеловала. – Смотри, как Дымов вьется возле мамы, а твой Сергей Петрович словно снова влюбился в Марту. А Исаак, как он смотрит на Анну, просто так не смотрят. Только твоя мама грустная, ей бы радоваться.

– Она папу любит, а живет почему-то с другими мужчинами.

– Габи уснула на коленях Планшара.

– Ну так что, бежим? Сейчас возьмем машину и поедем в Кукушкино.

Они незаметно выскользнули на улицу и, уже стоя на крыльце и целуясь, вдруг явственно ощутили чье-то невидимое присутствие. В воздухе чувствовался сильный запах гари и дыма. Маша, переведя дух, оглянулась и увидела чуть поодаль от здания большой пылающий костер, возле которого стоял человек и смотрел на огонь.

– Господи, да это же Вик! – И Митя бросился к Дорошеву.