Энн Перри - Воскрешение на Ресуррекшн-роу

Карлайл с невозмутимым видом пробирался среди них.

— О господи! — Флитвуд зажал нос и с отчаянием посмотрел на Доминика. Но Карлайл не стал ждать, и, если они не хотели потеряться, нужно было следовать за ним по пятам. Боже упаси заблудиться в этом аду!

Карлайл, очевидно, знал дорогу. Он перешагнул через пьяных, спавших под кипами газет, отшвырнул ногой пустую бутылку и стал подниматься по шатким ступеням. Они качались под его весом, и Флитвуд с тревогой взглянул на Доминика.

— Вы думаете, они выдержат? — спросил он, его шляпа съехала набок, когда он задел ею за балку.

— Бог его знает, — ответил Доминик, проходя мимо него и начиная подниматься.

Он сочувствовал Флитвуду, вспоминая свои первые впечатления от Семи Циферблатов, а ведь тут было похуже. Но в то же время Доминик ощущал радость от того, что заставляет Флитвуда увидеть этот ужас и утратить свое безразличие. Доминику страстно хотелось изменить мир, и это было яростное чувство. Он поднялся по лестнице, перешагивая через две ступеньки, и вслед за Карлайлом нырнул в зловонные комнаты, где семьи из десяти-двенадцати человек сидели при тусклом свете. Все они резали, полировали, шили, ткали или клеили вещи, которые потом продадут за несколько пенсов. Детишки трех-четырех лет были привязаны к матерям веревкой, чтобы не убежали. Каждый раз, как один из них прекращал работать или засыпал, мать давала ему затрещину, чтобы напомнить, что нужно работать, если хочешь есть.

Запах здесь был кошмарный: влажная плесень, дым от угля, сточные воды и немытые тела.

Пройдя в дальний конец последней комнаты, они попали в сырой мрачный двор, где когда-то, вероятно, были конюшни. Карлайл постучал в одну из дверей.

Доминик посмотрел на Флитвуда. Лицо последнего было бледным, глаза испуганные. Было ясно, что он давно сбежал бы, если бы знал дорогу. В самых кошмарных снах ему не могло бы присниться такое.

Дверь отворилась, и из нее выглянул худой сгорбленный человечек, весь какой-то кривобокий. Он не сразу узнал Карлайла.

— Ах, это вы? Что вы хотите на этот раз?

— Воспользоваться вашим талантом, Тимоти, — с улыбкой ответил Карлайл. — Естественно, за вознаграждение.

— Какой именно талант? — спросил Тимоти, с подозрением глядя через плечо Карлайла на Доминика и Флитвуда. — Это не копы?

— Стыдитесь, Тимоти! — с укором произнес Карлайл. — Разве я когда-нибудь водил компанию с полицейскими?

— Так какой талант? — повторил Тимоти.

— Нужно поставить рессоры на одну чудесную двуколку, — ответил Карлайл. — У его светлости, — тут он указал на Флитвуда, — есть превосходная пара лошадей и все шансы выиграть несколько состязаний с другими джентльменами, — если только немножко подправить его двуколку.

Лицо Тимоти просветлело.

— А! Ну конечно, я смогу с этим помочь! Все дело в рессорах. А где же эта двуколка? Вы только скажите, и я ее так подрегулирую, что за вами будет никому не угнаться! За вознаграждение, верно?

— Конечно, — поспешно подтвердил Флитвуд. — Голкомб-парк-хаус. Я запишу вам адрес…

— Это лишнее, сэр, я же не умею читать. Вы просто скажите, а я запомню. Чтение отшибает память, разве не так? И ничего хорошего из этого не выходит. Посмотрите на тех, кто все записывает, они же своего собственного имени не помнят!

Карлайл никогда не упускал шанса и сейчас ухватился за него, как быстрая птичка хватает насекомое на лету.

— Но ведь для тех, кто умеет читать и писать, всегда есть работа, Тимоти, — сказал он, прислонившись к двери. — Постоянная работа в конторах, которые закрываются вечером, а ты ступай себе домой! На такой работе платят достаточно денег, чтобы на них жить.

Тимоти сплюнул.

— Я умру от голода и от старости, прежде чем научусь читать и писать! — сказал он с отвращением. — Не знаю, для чего вам говорить такое!

Карлайл потрепал Тимоти по плечу.

— Для будущего, Тимоти, — ответил он. — И для тех, кто не умеет подрессоривать двуколку.

— Сотни тысяч не умеют ни читать, ни писать! — Тимоти мрачно взглянул на него.

— Я знаю, — согласился Карлайл. — И есть также сотни тысяч тех, кто голоден, думаю, примерно каждый четвертый в Лондоне. Но разве по этой причине они не должны вкусно поесть, если представится случай?

Лицо Тимоти скривилось, и он взглянул на Флитвуда.

Тот оказался на высоте положения.

— Столько вкусной еды, сколько сможете съесть, прежде чем займетесь двуколкой, — пообещал он. — И гинея после. И еще пять фунтов, если я выиграю первый заезд после того, как…

— По рукам! — сразу же согласился Тимоти. — Я приду сегодня к обеду, сэр, и начну работу утром.

— Хорошо. Вы можете переночевать в конюшне.

Тимоти приподнял свою пыльную шляпу, салютуя, возможно, таким образом он скрепил сделку. Карлайл повернулся, собираясь уходить.

Флитвуд повторил свой адрес, дав указания, как туда добраться, и побежал за Карлайлом, чтобы не потеряться в этом кошмарном месте.

Они снова прошли через комнаты ужасного многоквартирного скворечника и наконец вышли на узкую улочку почти у самого подножия собора. Моросил мелкий дождь.

— О господи! — Флитвуд вытер лицо. — Это место напомнило мне о Данте и о вратах ада, что там было написано?

— «Оставь надежду, всяк сюда входящий», — процитировал Карлайл.

— Как же они все это выносят? — Флитвуд поднял воротник и сунул руки в карманы.

— Это лучше, чем работный дом, — ответил Карлайл. — По крайней мере, они так считают. Лично мне кажется, что нет никакой разницы.

Флитвуд остановился.

— Лучше? — повторил он недоверчиво. — Что вы такое говорите, дружище? В работном доме обеспечивают едой и кровом, там безопасно!

— Вы когда-нибудь бывали в работном доме? — сладким голосом осведомился Карлайл.

Флитвуд был удивлен.

— Нет, — честно признался он. — А вы?

— О да. — Карлайл зашагал снова. — Я очень много занимаюсь этим биллем Сент-Джермина. Полагаю, вы о нем слышали?

— Да, слышал, — медленно произнес Флитвуд. Он не смотрел в сторону Доминика, а тот не осмеливался поднять глаза. — Полагаю, вам бы хотелось, чтобы я помог, когда билль будет представлен в палате? — предположил он небрежным тоном.

Карлайл ответил ему ослепительной улыбкой.

— Да, пожалуйста, мне бы этого хотелось.

Алисия написала всем, кто пришел на ум, вспомнив многих влиятельных родственников Огастеса, к которым она бы никогда не обратилась по какой-либо иной причине. Она находила их нестерпимо скучными, однако сейчас было не до ее личных предпочтений.

Когда воображение ее истощилось, и все письма были запечатаны и отправлены по почте, она решила прогуляться в парке, несмотря на плохую погоду. Алисия была в приподнятом настроении, и ей просто необходимо было размять ноги и проветриться. Если б можно, она бы сейчас пустилась вприпрыжку.

Алисия шла быстрым шагом — что не пристало леди, — любуясь унылыми деревьями на фоне серых туч. В парке было тихо; тяжелые капли, блестевшие на ветках, беззвучно падали вниз. Она никогда прежде не думала, что в феврале может быть так красиво. Ей доставляли удовольствие скромная прелесть пейзажа и мягкие, приглушенные тона природы.

Она остановилась, чтобы понаблюдать за птичкой, сидевшей в ветвях у нее над головой, и вдруг услышала, как кто-то беседует за деревом.

— В самом деле? — В голосе звучала такая нежность, что она сначала его не узнала.

Ответа не было.

— Иди сюда и расскажи мне все, — продолжал кто-то невидимый.

В ответ послышался только какой-то слабый писк.

— Ну, ну, ты же умная девочка!

И тут Алисия узнала голос. Он звучал так мягко и с таким сильным американским акцентом, что это не мог быть никто иной, кроме Вергилия Смита. Но с кем же это он разговаривает?

— Ах, какая же ты красивая! Ну, иди сюда и расскажи мне все.

Ей в голову пришла неприятная мысль: наверное, он любезничает с какой-то служаночкой. Какой ужас! И надо же было случайно оказаться совсем рядом! Как же ей незаметно уйти, не смутив их? Алисия застыла на месте.

Та, к кому обращался Вергилий Смит, по-прежнему хранила молчание.

— Ты моя прелесть, — продолжал он тихим голосом. — Красивая девочка!

Алисия не могла дольше оставаться здесь, подслушивая разговор, который явно не предназначался для чужих ушей. Она сделала шаг, скрываясь за стволом дерева, таким образом можно прокрасться на дорожку и притвориться, будто не заметила его. И тут под ее ногой хрустнула ветка.

Американец выпрямился и обошел вокруг ствола дерева, огромный в своем необъятном пальто.

Алисия закрыла глаза, сконфузившись. Наверное, у нее горит лицо. Она отдала бы все на свете, лишь бы не быть свидетельницей его постыдного поведения.

— Доброе утро, леди Алисия. — Голос его звучал так же мягко, как прежде.