Валерий Карышев - Приговоренные без суда

Еще выстрел, еще, еще…

Не оборачиваясь, Саша бросился в сторону бетонного забора и, перемахнув через него, помчался к железнодорожной насыпи. За спиной гремели пистолетные хлопки, и киллер, обернувшись, прицельно выстрелил в преследователей.

Он уже бежал по насыпи, из-под подошв летели камешки, ноги заскользили по рельсам, но преследуемый знал: если удастся перемахнуть на ту сторону, он спасен.

Внезапно острая боль обожгла поясницу, и его переломило пополам. Но силы не покидали Солоника. Прижимая ладонью набрякший кровью пуховик, он уже приближался к Ботанической улице.

План был прост: остановить какую-нибудь тачку и, наставив на водителя ствол, приказать отвезти себя куда угодно, лишь бы подальше. И как можно быстрей, пока он еще не истек кровью и не потерял сознание.

Но уже на самом подходе, у коммерческого киоска с какой-то дребеденью, неожиданно послышался начальственный окрик:

– Стоять!

Саша поднял глаза – перед ним, неумело выставив табельные «макаровы», стояли два мента.

Стрелять он уже не мог – ноги подгибались, глаза застилала кровавая пелена. Упав, беглец слышал, как накатывается сзади погоня, как у самого уха прошуршали по жухлой траве чьи-то сапоги, как кто-то, перевернув его на спину, произнес:

– Жив, кажется…

«Жив, жив, жив, жив», – гулко пульсировала кровь в висках, отдаваясь в каждой клеточке, но он знал: впереди его наверняка не ждет ничего хорошего.

Приподнявшись из последних сил на локте, Солоник обреченно прошептал:

– Добейте меня, менты, дострелите… Ну, прошу вас – добейте!

Уже под вечер, когда раненого увезли в больницу и разъехались милицейские машины, когда схлынула жадная до зрелищ толпа и торговцы, не дождавшись окончания рыночного дня, спешно упаковывали товар, к столбу неподалеку от входа на рынок подошли трое с одинаковыми короткими стрижками и одним и тем же напряженным выражением лиц – сотрудники милиции.

Остановились, посветили фонариком, присмотрелись. На столбе виднелось несколько следов от пуль. Они легли кучно, наверняка отметки можно было бы покрыть пятикопеечной монетой.

– Ничего не скажешь – Вильгельм Телль, – произнес один из милиционеров, проводя пальцем по щербинкам. – Ворошиловский стрелок.

– Откуда он стрелял? – спросил второй.

Первый кивнул в сторону насыпи.

– Со стороны железной дороги. Навскидку, на бегу.

– Дьявол, а не человек, – заметил третий, завороженно глядя на следы выстрелов. – Нормальный человек так стрелять не может.

В голосе его сквозил суеверный ужас…

Настроение прессы, буквально взвывшей после событий на Петровско-Разумовском рынке, было под стать милицейскому. Чудеса меткости и скорострельности заставляли журналистов строить предположения – порой даже самые невероятные и фантастические.

«По данным МВД, – писали газеты, – еще в местах лишения свободы Солоник сошелся с рядом преступных лидеров. Несмотря на непопулярную среди уголовников статью, по которой он был осужден, бывший спецназовец быстро завоевал авторитет. И на свободе преступные лидеры не оставили Солоника без внимания. Оценив его навыки, в частности умение метко поражать цель из любого оружия на значительном расстоянии, преступники предложили ему выгодную работу. Таким образом, Александр Солоник стал профессиональным наемным убийцей».

Камера оказалась довольно большой, четырехместной, но к Солонику по понятным причинам никого не подселяли – слишком уж ценным выглядел в глазах прокуратуры этот узник. Более того – следствие пошло на уступки: разрешило не только поставить туда холодильник и телевизор, но и пользоваться электрокипятильником, даже соорудить в камере нечто вроде конторки.

Здоровье шло на поправку – раненный во время ареста киллер уже не испытывал тошноты, приступов головной боли и ломоты в пояснице: сильный, тренированный организм брал свое.

Саша понял: теперь можно немного расслабиться. Все, что от него теперь зависит, он сделает. Интуиция не подводила: на воле о нем помнят, и уж там наверняка сделают все возможное, чтобы его спасти.

Его главный капитал – страх, который он умеет внушать.

Не для того делали из него жупел, чтобы вот так, за здорово живешь, отдать на растерзание мусора.

Допросы шли каждый день: перед прокуратурой открылась радужная перспектива раскрытия стопроцентных «висяков». И подследственный давал показания, может быть, даже подробней, чем ожидалось, – чтобы потянуть время.

Его возили на следственный эксперимент к кооперативным гаражам на Волоколамское шоссе – к месту расстрела Бобона. Оперы предусмотрительно прихватили каски и бронежилеты как для себя, так и для клиента – на случай нападения «быков» покойного Выгорбина. Саша охотно показывал, где он стоял, откуда стрелял, с какой стороны и в какой момент появилась машина, сколько приблизительно патронов было выпущено в «Форд» Ваннера… Правда, никого из подельников шадринских так и не сдал. Впрочем, следствие не особенно упорствовало: в глазах прокуратуры он был куда опасней и значимей, чем какие-то «быки»-исполнители…

Он уже сознался в убийствах Длугача, тюменских авторитетов и расстреле Калины. Часами рассказывал следователям об оружии, из которого ликвидировал авторитетов, и глаза его в этот момент блестели так странно, что даже опытные следаки отшатывались. Его вынуждали взять на себя Квантришвили и Бешеного, но Солоник был непоколебим, отказываясь от чужого «исполнения».

Естественно, вставал вопрос о заказчиках…

Саша и тут продумал линию защиты: я эдакий вольный стрелок, свободный художник, выполнял заказы, а от кого, мне неведомо, потому что информацию о жертвах и деньги мне передавал посредник. Как найти его, не знаю: обычно он сам меня находил… И вообще, давайте я лучше вам об очевидном поведаю, о том, как ликвидировал вора в законе Длугача по прозвищу Глобус…

Следаки качали головами, естественно, не веря ни в «свободного художника», ни в посредника. Слишком уж примитивно все это выглядело, слишком топорно.

Но Солоник и не настаивал: не хотите верить – не верьте.

Куда больше беспокоило его другое: тут, в Матросской Тишине, его запросто могли ликвидировать друзья тех, кого он в свое время отправил на тот свет. Саша отлично помнил поговорку, услышанную им в ИТУ под Пермью: на воле – закон ментовской, на зоне – воровской. Помнил – и находил ее совершенно справедливой: в местах лишения свободы масть держат авторитетные зэки, поднаторевшие в «командировках» воровские паханы. Уж если они что-то решат, вряд ли кто-нибудь помешает им в исполнении.

Так что тут, в камере № 938, ему надо было опасаться не ментов с прокуратурой – он и так был в их руках. Опасаться следовало настоящих, подлинных хозяев тюрьмы.

С такими мыслями он шел на свидание с адвокатом – первым за время заключения…

У меня сегодня появился новый клиент. Пришла его гражданская жена и по рекомендации авторитетных людей попросила взять защиту ее мужа.

Я нервничал – информация, собранная о новом клиенте, была настолько противоречива, что не позволяла составить единую картину: кто этот человек, чьи заказы исполнял, кем, в конце концов, подготовлен.

В том, что подследственный Солоник наверняка прошел курс специальной подготовки, я не сомневался. Фантастически меткая стрельба, умение не угодить в ловушки, расставленные милицией, особая, ни с чем не сравнимая дерзость…

Было очевидно: профессионала такого класса могло подготовить только государство. И не в люберецких подвалах накачивал он мускулы, не в подмосковных лесах учился метко стрелять, не в театральной студии при Дворце пионеров осваивал курсы театрального грима!

Стало быть, у него есть хозяева, и от них можно было ожидать чего угодно. В том числе и мне.

Вежливо кивнув вертухаю, я прошел в указанный кабинет. На удивление чистые стены, небольшое окно в тюремный дворик, забранное двойной решеткой, столик с двумя кнопками: одна – для вызова конвоира, другая – чтобы поднять тревогу…

Ничего нового: почти как в любых следственных изоляторах. За свою карьеру я провел в подобных кабинетах сотни часов.

В тот день в Матросской Тишине сидели три новых клиента, включая Солоника, и я заказал охране всех троих.

Первый, судя по всему, был обычным уголовником, и ничего непредвиденного от него ждать не приходилось. Я приязненно улыбнулся вертухаю и уже спустя десять минут деловито беседовал с типом, один лишь вид которого наверняка бы довел до инфаркта любого, встреться с ним в темном подъезде: налитый злобой единственный глаз, причудливые татуировки, выдающаяся вперед нижняя челюсть…

Второй клиент выглядел еще более устрашающе: покатые плечи профессионального спортсмена-силовика, комья перекатывающихся под курткой мускулов, красные кулаки со сбитыми костяшками, агрессивный взгляд и по-блатному «мурчащие» интонации речи, в которой специфических рэкетирских терминов было куда больше, чем обычных слов…