Галина Романова - Жизнь нежна

— Мне ничто не помешает взять под подозрение ваше семейство, — посуровел сразу Мухин.

Захотелось вдруг дать отпор наглой бабе. Да и за Татьяну Теплову стало обидно, которая ему очень помогла. Она, между прочим, поминки по Васе своему готовить собралась, оттого и гуся зарубила, а вот горя в родном семействе Крякина что-то совершенно не просматривается.

— Как это? За что? — попятилась от двери грузная Крякина.

— Как только вы узнали, что ваш муж собрался продать дом, вы поспешили и избавили его от этой идеи, — гадким вкрадчивым голосом начал Мухин, не переступая порога. — Дом-то теперь по наследству переходит к вам и вашим детям. Развода, я слышал, вы так и не оформили. Так что…

— Так что?! — Толстая спинища вдовы прильнула вплотную к коридорной стенке.

— Так что попрошу никуда не отлучаться до выяснения обстоятельств, — сказал, как отрезал, Мухин и пошел, мысленно хихикая.

Пускай, пускай попритихнут немного, а то распоясались, понимаешь.

Он вышел на улицу, попросил водителя подбросить его до какой-нибудь ближайшей кафешки, а потом отпустил. Не барин, чай, пройдется и пешочком. Да и думалось на ходу легче, чем в тесном душном кабинете, забитом пыльными бумагами.

Сейчас он пообедает, напьется горячего кофе, а затем пойдет по адресу погибшей от руки Панова — Полины Ивановны. Имелись у него кое-какие вопросы к ее соседкам, скопились за это время. Адрес тот был неподалеку, всего в паре кварталов от того уютного кафе, куда его подвезли пообедать.

Обед Мухину понравился. Прямо домашние по навару и густоте щи с мясом и сметаной. Огромная сочная котлета на пышной горке картофельного пюре. Салат из помидор огурцов, зеленого лука и сметаны. И кофе не подкачал, подался в меру горячий, ароматный, густой.

Хорошо! К тому же нудный дождь прекратился, пока он обедал.

Ветер тихонько потряхивал мокрой листвой, покрывая рябью лужи. Солнышко начало настырно драть в клочья стаи сизых облаков. Сейчас только стоит пригреть ему, и лужи станут высыхать прямо на глазах. И тепло благодатное по городу разольется. Глядишь, ближе к вечеру от ненастья и следа не останется. А с утра бы на рыбалку по такой погодке. Завтра же выходной. Завершить сегодня дело с блеском, а поутру со спокойной душой на рыбалку. Засесть на берегу в высокой осоке, закинуть пару удочек и потягивать кофеек из старенького термоса с давно стершимся цветком на боку. Смотреть сквозь сонную негу на неподвижные поплавки и ни о чем не думать, ничего не ждать, кроме поклева. Дождаться его, дернуть резко вверх и на себя, и любоваться потом гладким сверкающим боком глупой рыбины, польстившейся на незамысловатый корм.

Хоть помечтать-то, вздохнул Мухин, выходя на улицу. Помечтать о несбыточной завтрашней рыбалке, об успешном завершении дела, от которого устали все, и фигуранты в том числе.

Да и убийца, наверное, уже устал убивать, спасаясь от подозрений. Сколько же можно! Устал, устал, а то с чего бы ему так много ошибок начать лепить. Три года назад все прошло слишком гладко. Просто в учебник криминалистики рекомендуй то загадочное преступление — трехгодичной давности. А теперь — нет. Теперь — промах за промахом. С чего? Времени не стало совсем на раздумье? Это тогда — три года назад — его было предостаточно. Тогда все продумано было и просчитано до мелочей, а теперь некогда…

— День добрый, — вежливо поздоровался Мухин с женщинами, успевшими после дождя облепить дворовые скамейки.

Если честно, то он их немного побаивался, этих дворовых блюстителей порядка. И в своем дворе побаивался, и в чужих. И не очень любил их привлекать в ходе расследования на роль свидетелей. Могли ведь такого наговорить, такого напридумывать, что потом век не разгрести. С Пановым-то, чудится, так и получилось.

— День или уж вечер добрый, — поджала синюшные губы она из женщин. — А вы кто такой? Чего по нашему двору шляетесь? Слыхала, бабы, сейчас таких, наводчиков по квартирным кражам, пруд пруди!

Ну вот, у них уже и готовый приговор имеется. За то он дворовых сплетниц и не любит, за скоропалительные выводы их, рождающиеся в их ежедневной бесполезной болтовне. Сейчас еще ботинки его грязные заметят, а в городе такой грязи нет, и не бывало никогда. Пуговицу на рубашке, повисшую на одной нитке. Пятно на брюках не пропустят, которое за три стирки никак не желает отходить. И все! Зачислят его в разряд брачных аферистов.

Пришлось поскорее доставать удостоверение. Совать в их любопытные физиономии. Дожидаться уважительного кивка. И тогда уже приступать к делу.

— Полинкина соседка только что домой прошла, ее дверь прямо напротив ее, — сообщила одна из теток. — У ней сегодня давление, вы бы поспешили. Таблетку выпьет — ни за что не откроет. Долбишь, долбишь в дверь, что хочешь, то и думай. Ты поспеши, мил человек. А то ведь не добудишься.

Соседка Полины Ивановны открыла Мухину с перевязанной белым платочком головой и болезненной гримасой на морщинистом лице. Она так же как и ее подружки по двору, задала ему нелюбезный вопрос: «кто такой и чё вам надо». Потом сменила гнев на милость, прочтя удостоверение. И даже пригласила к себе в квартирку, предложив разуться у порога.

— Вы помните тот день, когда погибла ваша соседка? — перешел Мухин сразу к делу, устроившись в неудобном продавленном кресле пенсионерки.

— Как не помнить-то! Как не помнить-то, ужас какой! Полина всю жизнь прожила со мной бок о бок. Всяко бывало, порой и спорили, и серчали, но чтобы до серьезного скандала… нет, никогда дело не доходило. Не скажу, что все ее прямо любили, но никто, кроме зятя, ей зла не желал. Никто!

— А с чего вы сделали вывод, что он желал ей зла? — уточнил Мухин, хотя знал наизусть показания всех соседок.

— Орал, как ненормальный, однажды. Из-за Полинушки младшенькой скандалили. Он и орал на тетку ее, что убью, мол, и все такое…

Вот про все такое Мухину было очень интересно знать. Про все такое в протоколе допроса не было сказано ни слова.

— Так она уговаривала их развестись вроде, — нехотя вспомнила соседка погибшей.

— А что так? — удивился Мухин.

Сам-то он ничего, кроме жертвенной любви со стороны обоих супругов, не обнаружил за то время, пока шло следствие.

Жена, Полина то есть, рвалась изо всех сил к мужу, всячески оправдывала его, невзирая на то, что муж сидел по подозрению в убийстве ее тетки.

Муж, Антон, сильно озабочен был судьбой супруги, не хотел, чтобы она погружалась в ту грязь, которая сопутствует всяческим судебным разбирательствам. И даже от свидания с ней отказывался именно по этой причине, чтобы ноги ее не было в грязных тюремных застенках.

И вдруг развод! Непонятно…

— Какие-то проблемы у молодых были первое время, — тетка поджала губы, не желая прослыть дворовой сплетницей. — Кто же скажет-то! Так, что услышим, что домыслим… Полина, девочка утонченная росла. Тетка даже не раз про монастырь говаривала. Таким, мол, как Полинка, место только в монастыре. Слишком уж наш мир для них тяжел. А тут замужество. Да еще с таким мужиком, как Антон!

— А какой он?

— Ну… Грубый, наверное. По мне, так самый обычный. Работал, Полинку любил. Да и собой красивый малый. Зажрались просто обе, — вдруг вырвалось у соседки с ехидством. — Им бы такого, как мой зять, который чуть выжрет, так кулаками махать. Да из дома все столовое серебро потаскал. А то Антон им плох был. Соседке говорю, не лезла бы ты, Полина Ивановна, к молодым. Сами разберутся. Чем, говорю, Антон вам плох? Не пьет, не дерется, зарабатывает, красавец опять же.

— А она что?

— А она все вздыхала. Племянница, говорит, все о принце мечтала.

— А вы в ответ?

— А я говорю, что принцы тоже в туалет ходят. А эльфы случаются только в сказках. Не лезь, говорю, к ним, пока беды не случилось. Вот она и стряслась…

— Хорошо, — оборвал ее Мухин, так толком и не понявший, чего не хватало в свое время Полине Пановой и каким образом потом все это вдруг ею было обретено. — Теперь давайте по порядку, час за часом, минуту за минутой, вспомним тот самый страшный день.

— А что вспоминать-то! Я только успела во двор спуститься, как Антон на машине подкатил, будто бешеный. Завизжало все в его машине даже! — сказала соседка Полины Ивановны, ухватившись за повязанную платком голову. — Бегом наверх. Так же бегом сверху. А потом вот и…

— Понятно. — Мухин задумался. — Стало быть, вы во двор спустились перед самым приездом Антона Панова?

— Ну да. Минут за пять, может, и меньше, — согласно кивнула женщина.

— Так, а теперь давайте-ка вспомним, когда вы спускались вниз, никто вам не встретился? Возможно, вы кого-то нагнали в подъезде? Может, навстречу вам кто-то шел?

— Нет, — качнула та отрицательно головой, подумав несколько томительных для Мухина мгновений. — Никто не шел навстречу. Никто не спускался вниз.