Алексей Макеев - Цифровая пуля

Вольский закончил разговор, отключил мобильник и сунул его в карман.

«Леонид Николаевич… Леонид Николаевич…», — вертелось у меня в голове, пока Вольский разговаривал по телефону и несколько раз назвал собеседника по имени. Я смутно понимал, что знаю человека, с которым говорил кандидат в мэры, а вот теперь, когда он назвал воинское звание «генерал», я догадался, кто был его собеседником.

— Вы, случайно, не с генералом Ермолаевым разговаривали? — спросил я.

Вольский удивленно приподнял брови.

— С ним. Вы знаете Леонида Николаевича?

— Заочно, — ответил я. — Это он помог мне вырваться из изолятора временного содержания, куда меня засадил подполковник Стрельцов.

— Да, Леонид Николаевич тоже из тех порядочных людей, которых становится в России все меньше и меньше, — почему-то мрачно промолвил Анатолий.

— Но, в общем-то, на них она и держится, — произнес я более оптимистично.

Вольский посмотрел на меня.

— Вы правы, — сказал он и спросил: — Вы, Игорь, поедете со мной на дебаты кандидатов в мэры? Как главный и основной свидетель деяний Ястребова вы мне будете просто необходимы.

Вольский замолчал в ожидании моего ответа. После стольких похвал от человека, который в скором времени может стать мэром нашего города, я не мог праздновать труса, отказываясь выступить свидетелем. Смело ответил:

— Конечно, поеду!

— Вот и отлично! — с чувством сказал Вольский и протянул мне руку. — Я в вас нисколько не сомневался, Игорь! А с Ястребовым, поверьте, мы разберемся, он ответит и за свои преступления, и за грязные политические игры, и возместит мне стоимость сгоревшего дома.

«Интересно, мне перепадет хоть что-нибудь?» — подумал я, пожимая в ответ руку Вольского.

Генерал Ермолаев сдержал свое слово — полицейские задали несколько вопросов для проформы, составили протоколы, которые мы подписали, и оставили нас в покое, сказав, что прессе, которую даже не пустили за выставленное оцепление, в интересах следствия было объявлено, что хозяев коттеджа Вольских пока не нашли, скорее всего они находятся в сгоревшем доме. Этого достаточно для того, чтобы охочие до жареных фактов журналисты разнесли по средствам массовой информации и Интернету «достоверные» факты.

В десять часов утра мы были готовы к выходу из дома. Вольский был одет в коричневые брюки, однотонную желтую рубашку, черные туфли — во все то, что удалось найти из его одежды в гостевом домике. Все старенькое, но погорельцу пойдет. Я тоже привел себя в порядок, почистил одежду, замазал кое-где тональным кремом ссадины на физиономии, надел очки, прикрывающие синяк… Супруга Анатолия, все еще видя во мне источник свалившейся на нее беды, довольно холодно попрощалась со мной, впрочем, как и с мужем — она наверняка теперь не одобряла политическую деятельность супруга, по-видимому, предпочитая посту мэра нынешнее стабильное положение мужа в обществе и бывшее до пожара благополучие.

Автомобиль Вольского «Лексус», стоявший в гараже, при взрыве не пострадал, однако ехать на нем сквозь толпу журналистов мы не решились. Потому попросили одного из полицейских подогнать к дому мой старенький «БМВ». Я сел за руль, Вольский с Катей — на заднее сиденье, и мы тронулись от пепелища, на котором уже работала следственная группа полицейских и пожарных. Группу журналистов, которую оттеснили полицейские, нам удалось объехать стороной, так что Вольский остался неузнанным.

Покинув Земляничную Поляну, мы двинулись к городу. На поездку ушло больше часа, поэтому подкатили к Дому культуры «Прогресс» в двенадцатом часу, когда дебаты уже начались. Это и к лучшему — можно было появиться внезапно и застать команду противников врасплох. На площадке перед Домом культуры было много полицейских, стояла машина телевидения, работали передвижные пункты питания, негромко играла музыка.

Я припарковал машину уже на излюбленном мною месте, и Вольский без всякой помпы, без привычной свиты, которой он успел обрасти за время кампании по выборам в мэры, в скромном окружении меня и Аверьяновой прошел и стал подниматься по ступенькам к входу в «Прогресс». На самом верху, на длинном крыльце, стоял подполковник Стрельцов, а рядом с ним — директор Дома культуры Георгий Семенович Лоскутов. Они кого-то встречали, но явно не нас, потому что по мере того как Вольский поднимался по ступенькам крыльца, лицо директора вытягивалось все больше и больше, глаза открывались все шире и шире и в них стоял некий мистический ужас. И даже подполковник Стрельцов — человек без эмоций, — изменив своим правилам ничему не удивляться, вытаращил свои невыразительные глаза. Вольский, широко улыбаясь, пожал руку сначала полицейскому, которого он, очевидно, знал и назвал по имени и отчеству, затем Лоскутову, которого тоже назвал по имени.

— Что-то не так? — спросил он.

— Ну-у… — пробормотал краснощекий директор Дома культуры, явно не зная, что сказать.

Подполковник был менее деликатным, чем Лоскутов, человеком — солдафон, одним словом, он напрямую выложил причину своего и стоящего рядом с ним директора ДК изумления.

— Анатолий Аркадьевич! — произнес он, вновь принимая свой обычный невозмутимый вид. — Прошел слух, будто вы вместе с семьей, — он чуть помедлил, подыскивая словечко помягче, — того… при пожаре в собственном доме сильно пострадали.

— Но не до такой степени, чтобы меня нельзя было узнать, — усмехнулся кандидат в мэры. Он не стал больше ничего объяснять, а спросил: — Кого ждете? Разве не все кандидаты в мэры прибыли для дебатов?

Наконец пришел в себя Лоскутов:

— Да, все пришли, Анатолий Аркадьевич, все, — преодолевая смущение, пояснил директор. — И дебаты уже начались. Вы чуть-чуть опоздали. А ждем мы здесь генерала Ермолаева из МВД, который, как нам сообщили, должен вот-вот подъехать.

— Ну, встречайте! — жизнерадостным тоном сказал Вольский и, пройдя между полицейским и директором Дома культуры, остановился, поджидая меня.

Оба, Стрельцов и Лоскутов, вынуждены были обратить внимание и на меня, поскольку я был в компании кандидата в мэры, и поприветствовать.

— Добрый день, Игорь Степанович, — шевельнулись губы на лице Стрельцова, на которое была будто надета резиновая, без мимических мышц, маска. — Я смотрю, ни одно мало-мальски с криминальным уклоном событие в нашем городе не проходит без вашего участия.

Я с притворным сожалением сказал человеку в форме полицейского:

— Зато они вас, Александр Федорович, все стороной обходят…

Лоскутов поздоровался с Катей, решил, что та пришла на работу. Он протянул ей руку, на манжете белоснежной рубашки блеснул бриллиант, вправленный в золотую запонку.

— Идемте, Игорь! — позвал Вольский. — Мы опаздываем.

Он развернулся и двинулся через двери в фойе. Я пошел следом за ним, Аверьянова — за мной.

В фойе за ресепшеном дежурил охранник Константин. Он уже понял по почтительному отношению к Вольскому полицейского чина и директора Дома культуры, что прибыла важная птица, потому вышел из-за стойки и стал чуть ли не по команде «смирно». Его нагловатая физиономия выражала почтение, глаза — преданность.

Рядом с ним стоял Дима с фотоаппаратом на шее, очевидно, Лоскутов попросил его пофотографировать для славных страниц летописи ДК. Сегодня Дима был одет в обычные джинсы, летние матерчатые туфли, розовую рубашку. Прическа, правда, оставалась все той же модной, а в ухе, губе и ноздре по-прежнему болталось по серьге.

Я пожал руку охраннику, а заодно и Диме, успевшему сделать несколько кадров Вольского и теперь оказавшемуся на моем пути. Мы прошли через фойе к двери в зал, тихонько приоткрыли ее и скользнули внутрь.

Большой зал, оборудованный еще в старом стиле — театральные кресла; балконы, обитые плюшем; тяжелый бархатный бордовый занавес; старинные люстры, — был полон. Сцена, не уступавшая размерами театральной, ярко освещена софитами для качественной записи видеосюжета съемочной группы телевидения. На авансцене слева стоял столик, за которым сидели несколько человек, очевидно, приглашенных гостей, и стоял знакомый всем присутствующим по известным политическим программам телеведущий. В глубине сцены высились три трибуны. За той, что располагалась прямо, стоял мордатый, пухлощекий, полногубый Вячеслав Дмитриевич Ястребов, за той, что справа — седовласый, с крючковатым носом, с жесткими складками у рта и заостренным подбородком Сергей Александрович Черников, трибуна третьего кандидата в мэры пустовала. На трибуне стоял портрет Вольского в траурной рамке и цветах.

«Ну, вот, — подумал я, с усмешкой глянув на Ястребова. — Кажется, вся компания, причастная к смерти фотографа, да и кое-каким дальнейшим событиям, в сборе. Не хватает лишь патологоанатома и Гасана. Ну, да ладно, попробуем провести конечную фазу расследования убийства Арсения и Вики без них».