Марина Крамер - Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие

– Не решила еще, – с вызовом заявила Марина, не совсем понимая, куда ее несет.

– А, не решила? Ну, так у тебя будет время решить. А мы пока выйдем и поговорим – да? – почти дружелюбно предложил Хохол Георгию.

Тот только плечами пожал:

– Как угодно.

– Ишь ты, грамотный, – хмыкнул Женька. – Решила прошлое вспомнить, да, котенок? По мажорам пошла?

– Не твое… – начала она, но Женька, схватив ее за руку, притянул к себе и впился в рот.

– Нет, дорогая, ошибаешься! – рявкнул, оторвавшись. – Ошибаешься – мое! Все мое, и ты вся – моя! И так останется!

Он отшвырнул Марину в комнату так, что Коваль, пролетев почти до окна, запнулась и упала.

– Выходи, – велел Хохол Георгию и, вытолкав его за дверь, захлопнул ее. – Пусть дома побудет, ей нервничать нельзя, – объяснил вроде в шутку, однако глаза его не смеялись. – Есть место потише?

– Есть, – спокойно ответил Георгий, не проявляя ни страха, ни агрессии. – Идем, поговорим.

Гаражный массив за домом Георгия словно был создан для разговоров подобного рода – темный, тихий, какой-то почти заброшенный, что, в общем-то, было недалеко от истины. Автовладельцы предпочитали оставлять свои машины прямо во дворе, под окнами, чтобы не тратить утром лишнее время на поход в гараж и открывание-закрывание ворот. Наверное, только пенсионеры по инерции продолжали загонять свои старенькие «Москвичи» и «Жигули» в кирпично-бетонные коробки, люди же помоложе пользовались только подвалами для хранения картошки и солений – если кто-то в городе еще помнил, как это все делается. Хохол сверлил взглядом затылок шедшего впереди Георгия и думал о том, что же именно ухитрился сделать этот мужик, чтобы настолько увлечь своей персоной Марину. «В койке фокусничал небось», – зло думал Женька, чувствуя отвращение к себе за ревность. Но иначе он не мог – его женщина не могла принадлежать кому-то еще, это было неправильно, и отдавать ее добровольно он не собирался. «Не с такими еще соперничал, все равно по-моему было. Всегда было по-моему! Потому что у меня нет никого больше, я не могу ее потерять, мне жить тогда незачем».

Георгий внезапно остановился и развернулся, спокойно глядя на приближавшегося к нему Хохла.

– Это глупо – вот эти бои кулачные, – произнес он, и у Женьки все вскипело внутри.

– Глупо? Не-ет! Я своего сроду не отдавал и сейчас не отдам. И не посмотрю, что Генка как лучше хотел.

– Геннадий Аркадьевич здесь ни при чем.

– Ну, ясен пень, он тебя к ней в койку не укладывал, это вы сами сообразили, – кивнул Хохол. – Ты не бойся, я убивать тебя не стану – ни к чему. Но поучу маленько – это да.

Георгий только улыбнулся чуть снисходительно, и это окончательно вывело и без того уже возбужденного Женьку из себя. Этот человек явно демонстрировал ему свое интеллектуальное превосходство, явно давал понять, что не хотел бы опускаться до животных разборок за самку, и это не выглядело трусостью – потому что Хохол прекрасно чувствовал, какая внутренняя сила исходит от него. И еще он понял сейчас: именно эту силу почувствовала в Георгии и Марина, потому и потянулась к нему – мужчины слабее характером ее никогда не интересовали. Ей всегда интересно было ломать и корежить того, кто равен ей, а уж если находился кандидат сильнее, так вообще праздник. И этот самый Георгий был если не сильнее, то равен ей и по силе характера, и по уму, и по образованию. Осознав это, Хохол взъярился еще сильнее:

– Что, интеллепутия, боишься снежок красненьким измарать, а?

Тот пожал плечами:

– Если этого не избежать, то какой смысл бояться? Просто мне казалось, двум людям можно и при помощи слов… – но тут уже Хохол не дал ему договорить и врезал снизу кулаком в челюсть.

Его удивило, что Георгий мало уступал ему в физической силе, от удара не упал, а лишь сделал два шага назад, но тут же вернулся, ответив почти таким же крюком в челюсть Хохла. Они сцепились, упали, поскользнувшись, и принялись кататься по снегу, рыча и награждая друг друга ударами. То один, то другой оказывался сверху, клочьями летела одежда, бровь Хохла оказалась рассечена, губы разбиты, но и он не остался в долгу – глаз Георгия заплывал, нос превратился в месиво… Неизвестно, чем бы все закончилось, но сзади вдруг раздался голос Коваль:

– Совсем сдурели, уроды?! – и Георгий, в тот момент успевший подмять Хохла под себя, поднял голову, но тут же рухнул обратно и, дернувшись всем телом, замер.

Женька не мог понять, что произошло, почему противник стал вдруг тяжелым и неповоротливым. Он пытался сбросить его, однако напряженные мышцы рук вдруг стали судорожно подергиваться, и Хохол взвыл от болезненного ощущения. В этот же момент он увидел рядом со своей головой ботинки Марины и скорее почувствовал, чем услышал:

– Женя… он мертв…

– Что за… – начал Хохол, никак не понимавший, что случилось, – как это?!

Коваль не ответила, рывком столкнула Георгия с Женьки, и Хохол, перевернувшись, увидел безжизненные глаза, устремленные в ночное небо, и пулевое отверстие во лбу.

– …твою мать! – констатировал Хохол, пытаясь подняться.

Когда ему это удалось, он повернулся к сидевшей по-прежнему на корточках Марине и с ужасом увидел, что Коваль плачет. Плачет, прижав к щеке безжизненную руку с длинными пальцами…

Это было хуже ножа, хуже пули – видеть, как твоя женщина, твоя жена оплакивает чужого мужика… Хохол растерялся и не знал, что ему делать теперь, как быть, что говорить и надо ли – говорить что-то.

– Марина… – хрипло вывернул он, даже не заметив, что называет ее вслух родным именем, чего не делал уже давно. – Марина…

Она подняла глаза:

– Прости меня.

Женька рывком поднял ее на ноги, прижал к себе и задышал в волосы, стараясь сдержать рвущиеся из груди эмоции:

– Котенок… родная моя… не надо так, не извиняйся.

– Еще скажи – «ты ни в чем не виновата», – бесцветным голосом произнесла она. – Давай, скажи – ведь ты всегда это говоришь. Теперь видишь, что я именно то, чем всегда меня считали? Я – самка паука, «черная вдова» я – вот тебе лишнее доказательство, – она ткнула пальцем в сторону трупа. – Видишь, да? Стоило человеку со мной переспать – и он спит вечным сном!

– Хватит, котенок. Я – жив, значит, все в порядке.

– Тебе просто повезло! Пока повезло, понял?! Беги, спасайся!

Хохол понял: сейчас Марина находится на грани истерики, и буквально через пару секунд он уже не сможет справиться с ее состоянием. Он подхватил ее на руки, начал покрывать поцелуями лицо.

– Не говори так! Никогда я не уйду, никуда не уйду! Со мной ничего не случится, никогда не случится! Мне только одно надо – чтобы ты была рядом, только это! Понимаешь, только это!

Она уже не кричала и даже не плакала, только всхлипывала, крепко обхватив его руками за шею. У Женьки давило в груди слева, давило так сильно, как будто сердце сжали тисками. «Ну, только не сейчас! – взмолился он, вспомнив, что примерно такое же ощущение он уже испытывал однажды во время тяжелого сердечного приступа, когда сумел отбить у шантажиста Грегори. – Господи, если ты есть – пожалуйста, не сейчас!»

Внезапно Марина уперлась руками в его грудь:

– Отпусти меня! Отпусти, нужно уходить отсюда!

– Почему? – удивленно спросил он, опуская ее на землю.

– Менты едут!

Она схватила Хохла за руку и потянула за собой, лихорадочно соображая, что делать. План возник в голове спонтанно. Ее все равно вызовут к следователю – соседка Георгия видела ее несколько раз, поэтому скрываться смысла не имеет. А вот Хохлу совершенно ни к чему общение с правоохранительными органами. Ей инкриминировать ничего не смогут – а у него такие татуировки, что слепому видно, где их делали, тут на тату-салон не спихнешь. И никому не нужно, чтобы в Женькином прошлом кто-то стал копать – мало ли что нароют. Поэтому существует только один выход – изолировать его. Надежно изолировать.

Марина приволокла его в квартиру Георгия – другого места сейчас у нее просто не имелось, да и времени не было тоже.

– Что мы тут делать-то будем? – недоумевал Хохол, подчиняясь ее напору.

Повинуясь какому-то шестому чувству, Марина что было сил толкнула Хохла в кладовку, которая запиралась снаружи и имела еще надежный засов. Женька не успел даже сообразить, что она делает, когда Марина ударила его в шею электрошокером, устроила обмякшее тело, как могла, на полу. Хохол оказался запертым в тесной, как пенал, комнатушке, по стенам которой были укреплены полки с каким-то хламом. Засов же был приделан для спокойствия прежней хозяйки, об этом ей рассказал Георгий буквально несколько часов назад в ответ на ее вопрос о странном расположении этого приспособления. Тронутая умом старушка считала, что к ней из кладовки постоянно приходят воры, и сын нашел выход из положения, а Георгий не стал возиться и убирать. «Кстати пришлось», – успела подумать Марина, закладывая дверь.

– Женька, как очнешься – заткнись и сиди тихо! – проговорила она, не надеясь, конечно, что он ее услышит. – Не усложняй мне жизнь, любимый – она и так очень уж сложная вдруг стала. Умоляю – молчи, что бы тут ни делалось!