Андрей Троицкий - Братство выживших

– Я его нашел. Сейчас он в Подмосковье. Скрывается от полиции на даче своего знакомого.

– Леня скрывается от полиции? – выпучил глаза Казакевич. – Почему?

– Потому что его разыскивают, – лаконично ответил майор.

– Так-так. Я что-то ничего не понимаю. Давайте по порядку. Расскажите все, что вам известно. Думаю, я имею право знать правду?

Девяткин кивнул и начал свое повествование.

В течение этого рассказа Казакевич несколько раз вскакивал с места, совершал короткие пробежки по комнате, наливал коньяк из хрустального штофа, падал в кресло и опять поднимался. Он часто переспрашивал Девяткина, уточняя детали, просил возвратиться к началу или начать с конца. История Тимонина потрясла его и вызвала острое недоверие. Версия необычная, даже сумасшедшая. И, главное, слишком счастливая, чтобы оказаться правдой.

С другой стороны, эта история отвечала на главные вопросы, которые мучили Казакевича с того первого дня, когда Тимонин вышел из машины возле Центрального телеграфа и больше не вернулся. Почему он вдруг исчез неизвестно куда? Почему и от кого он прятался? Если верить рассказу мента, вопросы отпадают, как сухие листья с дерева…

По Девяткину выходило, что несколько месяцев назад Тимонин завел интрижку с одной женщиной по имени Алла. Легкое увлечение постепенно переродилось в более глубокое чувство. Но однажды, незадолго до своего таинственного исчезновения, Тимонин узнал, что делит эту женщину с другим мужчиной.

Он хорошенько выпил и пришел в дом Аллы выяснить отношения. Но надо знать Тимонина, он человек, склонный к насилию и не терпящий обмана. В доме Аллы Тимонин «набрался под завязку». Выяснение отношений переросло сначала в грубую словесную перепалку, затем в драку – и, наконец, в изощренную поножовщину. Он привязал женщину к кровати, заклеил ее рот лейкопластырем и исполосовал несчастную охотничьим ножом, вдоволь насладившись ее мучениями.

Дело усугубляется тем, что во время этой экзекуции в комнате находились какие-то темные личности, случайные собутыльники, имена которых Тимонин не может вспомнить, потому что был сильно пьян. Он даже не может вспомнить, привел ли сам этих людей, или они торчали на хате до его появления. Кому-то пришла в голову шальная идея сфотографировать и даже снять на любительскую камеру пытки и предсмертную агонию женщины. Той же ночью фотографии отпечатали те самые шаромыжники. Они оставили Тимонину снимки, негативы и видеокассету. Но велика вероятность того, что фотографии были изготовлены не в единственном экземпляре, а копия видеокассеты уже находится в полиции. Тимонин, испугавшись того, что натворил, испугавшись возможного ареста, следствия, суда и неизбежного обвинительного приговора, ушел в бега.

Казакевич оборвал рассказ гостя, подскочил к Девяткину, наклонился и сказал:

– Это все слова. А словам цена сами знаете какая…

Юрий поставил на колени спортивную сумку, расстегнул «молнию» и бросил на стол пакет с черно-белыми фотографиями. Казакевич, вытаскивая из конверта один снимок за другим, брезгливо морщился и чмокал губами. Исполосованная ножом полная молодая блондинка с заклеенным ртом, раздетая до трусов, лежит на кровати. Руки и ноги бельевыми веревками привязаны к верхней и нижней спинке, на груди продольный порез.

– Такие бабы в его вкусе, – заметил Казакевич, – толстовата, сучка.

– Я тоже так думаю, – согласился Девяткин. – Но человеческие вкусы – изменчивая вещь.

– Возможно, возможно…

Казакевич стал изучать другие фотографии. Та же женщина лежит в прежней позе на спине, порезов на теле стало больше. Кровь на бедрах, на лице, на животе. А вот удивительный кадр: Тимонин с ножом в руке сидит на краю кровати и улыбается счастливой идиотской улыбкой. Казакевич долго рассматривал снимки, подходил ближе к окну, вертел их перед настольной лампой. Наконец положил на стол и выдал свое заключение:

– Сомнительно. Классный специалист в области компьютерной графики изготовит фотки, на которых я трахаю Мадонну или столовым ножом режу на части папу римского. И никакая экспертиза достоверно не определит, подделка это или подлинник. Понимаете, о чем я?

– Допустим. Но с какой целью Тимонин мог сделать заказ на изготовление таких фотографий? – возразил Девяткин. – Не вижу смысла.

– Я тоже не вижу смысла. И тем не менее опасаюсь подделок.

– Хорошо, тогда посмотрим это…

Дождь царапался в жестяной подоконник. Тимонин, бледный и небритый, сидел за круглым столом возле окна, рассматривал мокрый огород, заросший травой и сорными кустами. Зрелище не из радостных. Участок земли вплотную примыкал к сельскому кладбищу. Прямо за покосившимся низким заборчиком можно было разглядеть бедные памятники, сваренные из металла и покрашенные серебрянкой, покосившиеся кресты, ржавые ограды.

Тимонин маялся от скуки, пил воду из носика чайника и раскладывал карточный пасьянс. Боков читал газету недельной давности. Наконец Тимонин сгреб карты, перемешал их, бросил колоду на стол.

– Налей мне выпить.

Боков оторвался от чтения, сложил газету трубочкой. Он встал перед зеркалом, постанывая от боли, заклеил рассеченную бровь свежим куском пластыря. Дотронулся до распухшего красного носа кончиком пальца – и снова застонал. Затем вернулся к столу и предложил Тимонину сыграть в «дурака». Тот отрицательно помотал головой и повторил свою просьбу:

– Налей водки.

– Врач строго запретил вам прикасаться к бутылке, – ответил Боков. – Придется поститься месяца два. Иначе все приключения начнутся сызнова. Вы перестанете себя контролировать, начнутся провалы памяти. Так сказал врач.

– Плевать я хотел на твоего врача и на то, что он сказал. Налей мне выпить. У меня плохое настроение. Я торчу тут с тобой целый день, гляжу на тебя, гляжу… И даже не набил тебе морду. За все хорошее, что ты для меня сделал… Наливай!

Боков вертелся на деревянном стуле. Он чувствовал свою вину перед Тимониным, понимал, что того мучает похмельная жажда. Но ведь врач сказал: нельзя ни глотка.

– Не налью. Нужно потерпеть.

– Я сам знаю, что мне нужно, мать твою. Я плачу тебе деньги, а ты… Я тебя из помойки вытащил, дал хорошую работу. Если бы не я, протирал бы ты портки в каком-нибудь поганом институте, влачил жалкое существование, копейки считал, сшибал рубли до получки. И после этого ты мне говоришь…

– Сегодня сюда приедет Казакевич. Вы должны быть в форме. Впереди важное мероприятие.

– Я и пьяный не промахнусь, когда плюну ему в морду. Ставь бутылку, я сказал!

Боков поднялся, прошел в кухню, открыл дверцы полки, взял бутылку «Пшеничной» водки, стакан и вернулся в комнату. Поставил водку посередине стола, придвинул к Тимонину стакан. Тот бережно взял в руки бутылку, отвинтил пробку, плеснул прозрачную жидкость в стакан. Подумал и добавил еще немного.

– А себе почему стакан не поставил?

– Не хочу, – покачал головой Боков.

– Раньше ты не брезговал пить со мной…

Тимонин взял стакан в руку, посмотрел водку на свет, вдохнул ее аромат и зажмурился от удовольствия. Залез в стакан пальцем и выловил из него крошечную мошку.

– Ты уверен, что все получится? Что все будет так, как мы планируем?

– Гарантии дать никто не может, – кивнул Боков. – Если Девяткин сможет убедить Казакевича, если заманит его сюда, дело в шляпе. Но если тот не поверит Девяткину, будут осложнения. Жаль, у меня нет таких друзей, как ваш майор. Он еще и не на такое способен.

– Расскажи-ка еще раз все то, что произошло в доме у этих фашистов. Я ведь ничего не помню. Ни лиц, ни разговоров, ни имен…

– Хорошо, расскажу. Только…

– А, понял.

Тимонин взял бутылку, перелил в нее водку из стакана. Руки слегка подрагивали. Он крепко закрутил пробку, вздохнул и передал бутылку Бокову.

– Убери с глаз долой! Как-нибудь потом выпью. Через два месяца. Раз нельзя… Значит, так тому и быть.

Девяткин достал из сумки видеокамеру, пульт дистанционного управления и соединительный шнур. Через минуту он подключил камеру к телевизору. Взволнованный Казакевич хлебнул коньяка, развалился в кресле и впился глазами в экран.

Все та же полная женщина, связанная веревками, бьется на кровати. Крупным планом взят нож. Острое лезвие касается груди, делает надрез кожи. Еще один надрез. Кто держит в руках холодное оружие? Отснятый материал не дает ответа на этот вопрос. Вот женщина затихла, кажется, смирилась с близкой смертью. Полные бедра порезаны вдоль и поперек. Кровь стекает на скомканную простыню. Лицо искажается от боли. Омерзительное зрелище! А вот Тимонин, в обнимку с каким-то бритым наголо сукиным сыном вливают в себя стопки с водкой.

– Кто это с ним?

– Боюсь, личности тех мужиков, что оказалась рядом с Тимониным в тот роковой вечер, трудно будет установить. Судя по виду, какие-то пропойцы.