Елизавета Михайличенко - Неформат

— Боря, — наконец сурово молвил он, пристально в меня вглядываясь, — а ты знал, что деньги фальшивые? Лично ты! Вот что мне интересно.

— А ты сам как думаешь? — спросил я. Мне почему-то это тоже было интересно.

— Я хотел бы думать, что нет. Разочаровываться в друзьях, Боря, это очень больно! — сказал Умница с искренней тоской во взоре. — Особенно в тех, которым не то что последнюю рубашку, а собственный паспорт отдавал!

Почему-то стыдно мне ну совсем не было. И, видимо, это было заметно. Но и лукавить я не стал:

— Знал.

— Ну, раз даже ты знал… Я так понимаю, — наконец горько молвил он, — что все присутствующие были в курсе? Что деньги фальшивые. А значит, использовали меня втемную. Или даже зачем-то нарочно хотели подставить! — он захлебнулся жалостью к себе. — Боря… как ты мог?! Я же тебя совсем недавно спас от смерти и позора!

Все по-прежнему молчали, предоставив сцену мне с Умницей. Я уже было открыл рот для обличительного монолога, но тут неслышно, словно боясь спугнуть лезущую на стол кошку, возник официант в зеленом. Практически из ниоткуда, словно от зеленой портьеры отделился. Он интимно осведомился у Саньки нет ли каких-то дополнительных пожеланий и можно ли подавать горячее.

Умница переживал утрату дружбы, денег и чувства интеллектуального превосходства. С последним он смирялся, как правило, очень ненадолго, поэтому я за него не беспокоился. И точно, его резиновая психика уже восстановилась, отскочила от пола и ударила с другой стороны:

— Скажи-ка мне, Боря. Если ты знал, что в чемодане деньги фальшивые, то ты знаешь где настоящие? Плоткин только что сказал, что нефальшивых у него нет. Значит, где они? Все-таки у Дины? Не могли же вы их вернуть Науму.

— Ну что ты! — сказал я. — Чтобы я позволил вернуть деньги Науму, человеку, который жаждет моей крови, который потратит их на то, чтобы меня найти и убить?! Ты что, меня совсем идиотом считаешь?

— А… ну да… — Умница отвел взгляд. — Значит, деньги у Дины… Ага… Так это замечательно. Значит, она контролирует в семье все деньги… Это хорошо… Тогда я пошел. О чем мне с вами говорить? Саша, сколько я должен тебе за ужин?

Санька фыркнул и отмахнулся.

— Ну как же, — сказал Умница сухо, — пари есть пари. — Он достал бумажник, открыл его, посмотрел на стол, прикидывая стоимость заказа, но вдруг захлопнул бумажник и сунул обратно в карман. — Что-то у вас тут не стыкуется. Боря, кончай врать! Дина сегодня утром говорила, что полностью деньги не контролирует. Она уверяла, что Эфраим может отменить чек, и ты готов был его убить, чтобы исключить такую возможность. И тогда, чтобы по-честному поделить все деньги, я решил спасти Эфраима от Ронена. И, рискуя жизнью, стал «Ливанцем». Значит, Эфраим имел возможность набить свой кейс настоящими долларами. А набил фальшивыми. Почему? От жадности? Почему вы на это согласились? Где деньги, и за кого вы меня держите?!

— Хорошо спросил, — кивнул Санька.

— Да, — признал я, — тут мы действительно прокололись.

— То-то же, — самодовольно усмехнулся Умница. — Поэтому я и спрашиваю — где деньги? Плоткин, где деньги?

Санька начал хихикать. Я, впрочем, тоже. А Эфраим, наоборот, обозлился:

— Да идите вы все в жопу со своим «Плоткингдеденьги»!!! Нету у меня денег! Бабы обобрали, а мужики квохчут «где-где-где»! Надоел мне этот спектакль, всё! Никто меня убивать не хотел, — он взглянул на нас с Санькой, — во всяком случае, сегодня утром. Никто из присутствующих. Короче, Фима, убивать всерьез меня стал бы только Ронен. И то не сразу. Зато всю семью. За то, что исчезли все его деньги. А утром с Диной был спектакль, специально для тебя. Нам срочно нужен был «Ливанец», человек, хорошо говорящий на арабском. Боря сказал, что ты сможешь… И поверь, Фима, что всю оставшуюся жизнь я буду тебе благодарен за то, что ты для меня сделал — спас моих детей и меня от Ронена.

— И Варвару… — тупо добавил Умница. — Боря, значит, сказал, что смогу… Ну, с этим Борей давно все ясно. А почему вы все остальные такие сволочи?! Неужели нельзя было по-человечески сказать… попросить… мол, помоги, Фима, мы оказались в сложной ситуации, нам нужен надежный толковый человек с хорошим знанием арабского, времени нет, никого другого уже не найти… А вы театр на дому устроили! — он задохнулся и со всхлипом набрал воздух. — Полные гады!

Санька с Эфраимом пожали плечами и обернулись ко мне, переадресовывая упрек.

— Нельзя было по-человечески, сам знаешь, — огрызнулся я. — С тобой по-человечески у меня никогда не получалось. Да и как-то слишком опасно выходило для обычной дружеской услуги, — добавил я, чтобы смазать обидный смысл предыдущей фразы.

Тут Умница как-то сосредоточился, явно пытаясь взять себя в руки:

— Ну да, Боря! У тебя же специфическая мораль, как я мог забыть. Для обычной дружеской услуги — слишком опасно, а посулить чемодан денег, которых вроде уже и нет — это нормально! Да что с тобой говорить! Но каковы женщины, а?! Сама же обобрала, сама же и в спектакле играет, чтобы помочь обобранному мужу уйти от возмездия, да?

— Смесь порока и праведности, — с апломбом процитировал я Умнице — Умницу.

— Как-то все это на грани правдоподобия, — засомневался Умница. — Почему я должен вам верить? Надо с Диной разговаривать. Ронен уже не опасен. Пожертвовать деньги на агунот она решила давно, вне всякой связи с Ливанцем. Без вас разберемся. А ты, Эфраим, раз уж есть оказия, можешь передать Дине через меня гет.

Тут нас пробило. Через несколько минут в зал заглянул официант и испуганно исчез. Еще через несколько минут он вернулся с хозяином. Мы все еще хохотали в три глотки, но коллективная истерика немного ослабла. Санька уже мог показать жестами хозяину, что все нормально.

Умница застыл, презрительно глядя поверх трех корчащихся в смехе придурков. На лице его угрюмом отражались лишь отблески мыслей об отмщении. Я, приложив ладони к скулам, пытался показать Умнице жабры, а Санька, сняв галстук, крутил его над головой, изображая винт вертолета. Плоткин содрогался в смехе и размахивал руками, как дрессированная горилла, крутя огромный штурвал океанской яхты. Наконец, я выдавил:

— Ди… ина… плывет… сейчас… в открытом море… хрен знает где… То есть… она… Умница! Она плывет в шам… шампанском… среди пузырьков!

Умница чуть скосил на меня вопросительный взор, но удержался.

— Да! — продолжил я. — Не смотри на меня так! Я говорю правду! Дина. В шампанском. Шампанское — в яхте.

— Ы-ы-ы! — взвыл Санька, гребя руками.

Но я смог продолжить:

— Яхта — в открытом море… Море — хрен знает где.

— Идиот, — снисходительно, но все же обеспокоенно ответил Умница. — А сосчитать, что Дина не могла за несколько часов из Москвы перенестись в открытое море — на это у тебя мозгов не хватает?

Тут уже Эфраим заколотил по столу, как заяц по барабану и, наконец, выдавил:

— Она… фальшивая! Как доллары! Всё, всё фальшивое!

Санька в это время махал перед носом Умницы двумя пальцами, пока ему не удалось членораздельно произнести:

— Дина-два! Так?

Умница облизал пересохшие губы, сел. Потом заложил ногу за ногу и светски спросил:

— Ну и что? А что же тут смешного? Считаете себя такими крутыми и умными, а деньги у Плоткина жена родная увела, да?

— Вторая! Жена-два! — снова заржал Санька. — Плоткин, прости, ради Бога, хоть твоего, хоть моего, так?

— Хоть десятая. Мне-то какое дело, — холодно продолжил Умница. И вдруг простонал с надрывом: — Ну почему, почему дуракам всегда везет? Ведь если бы не эта нелепая случайность со Светиком, деньжищи бы уже были на счету моего агентства! А так… Ну ясно, что вышло. Светик звонит Дине из больницы… в аварию попала, не приду… а Дина, по глупости, решила, что это была не авария, а подстроенное покушение… испугалась… подалась в бега… Чего вы ржете? Все логично.

Описать творившееся с нами было невозможно. Смех наш уже не был общим, мы распались на три индивидуальных смеховых генератора и гоготали каждый по отдельности и каждый над своим. Мы уже не видели ни друг друга, ни Умницы. Он вообще размылся от выступивших у меня слез и теперь плавал мутной черной рыбкой в зеленой воде. И эта рыбка, кажется, била плавниками и орала:

— Почему вы теперь-то ржете, дебилы?!

Наконец, я слегка отдышался. И смог объяснить ему, почему мы ржем. Умница смотрел на меня широко открытыми глазами, в которых плавало детское недоумение от неправильного устройства этого мира. Потом он глаза прикрыл, подозрительно шмыгнул носом и вообще как-то увял. Но через пару минут слегка встрепенулся:

— Ты врешь опять! Я же со Светиком в запароленной гостевой план действий обговаривал еще позавчера!

— Ахха, — кивнул я. — Да лана, ГАОН, не тормози нахреф. Ацтой ты, троян моржовый. А мы со Светиком — неформат, мы жжом. Ы?