Михаил Черненок - Ставка на проигрыш

— Но вот эти документы были у вас с весны прошлого года…

Зарванцев угодливо кивнул:

— Да, я унес их с дачи Реваза вместе с форменным железнодорожным пиджаком. Однако в прошлом году смелости не хватило.

Маковкина перевела разговор к происшествию с Холодовой. Альберт Евгеньевич, поминутно сбиваясь, подтвердил показания Сипенятина. Когда он замолчал, оставалось сделать лишь некоторые уточнения.

— Что Холодова хотела написать в заявлении прокурору? — спросила Маковкина.

Зарванцев низко наклонил голову.

— Я рассказал Сане, что знаю о ее прошлой сделке с Ревазом, и предложил отомстить старику. Саня побледнела, нашла лист бумаги, села за кухонный стол и начала что-то писать. Потом вдруг сказала: «Сейчас напишу прокурору всю правду о себе и добавлю, какую гадость вы предлагаете». Я выхватил у нее бумагу. Она переломила ручку и выскочила в комнату. Я — за ней. Тут ворвался Сипенятин…

— Зачем сумку Холодовой ему подбросили?

— В аэропорту Вася странно себя вел. Показалось, что он хочет выдать меня уголовному розыску. От страха я решил опередить Васю… Вообще все в голове перепуталось…

— Что стирали разбавителем с сумки?

— Краску. В моем портфеле лежали тюбики с масляной краской. Один тюбик оказался неплотно закрытым, и сумка Холодовой измазалась…

Маковкина помолчала:

— Профессионально сработали, ни одного своего отпечатка на сумке не оставили.

— Через носовой платок ее брал.

— Фросю Звонкову зачем к Марии Анисимовне Сипенятиной приглашали?

— Вася Сипенятин учил, что в таких делах надо больше путать, вот я и запутался.

— Куда бензин из «Волги» Степнадзе исчез?

— Нина позабыла заправить машину и с перепугу стала говорить что попало. — Зарванцев уткнулся лицом в ладони. — Вообще это кошмар какой-то…

— Пряжкину специально привезли в Шелковичиху, чтобы навести подозрение на Реваза Давидовича?

— Да. Люся, выпив чуть не всю бутылку водки, как всегда, закатила истерику. Кое-как успокоил ее, предложил на спор — на коньяк — переплыть туда и обратно Иню. Люся разделась, подошла к реке и упала лицом в воду. Я за шею ее… Она почти не сопротивлялась…

— Спор завели в расчете, что Пряжкина, переплывая реку, сама утонет?

— Да. Люся многое знала, и я боялся, если она расскажет…

Молчавший на протяжении всего допроса Бирюков внезапно спросил:

— Что Пряжкина могла рассказать?

— Как я хотел свою вину на Реваза свалить. Сипенятин говорит, что на основании сто седьмой статьи Уголовного кодекса меня за случай с Холодовой могут приговорить к высшей мере наказания.

Бирюков осуждающе посмотрел на Зарванцева.

— Нашли юридического консультанта. Вася и не такие страсти мог наговорить. В ваших действиях по отношению к Холодовой не было состава преступления, предусмотренного сто седьмой статьей УК РСФСР. Иными словами, вы утопили Пряжкину, пытаясь скрыть несуществующее преступление.

— Как?.. Как же так?..

— Вот так. Сипенятин беспардонно шантажировал вас, а вы от страха потеряли соображение.

Зарванцев уставился на Антона. Несколько раз он судорожно сглотнул слюну и вдруг, уткнувшись лицом в ладони, разрыдался.

Маковкина, закончив оформление протокола, вызвала конвойного. Перед уходом Альберт Евгеньевич заискивающе обратился к Бирюкову:

— Что мне будет?

— Суд решит, чего вы заслуживаете, — ответил Антон.

Вскоре в кабинет вошел Слава Голубев. Положил на край стола корешки почтовых переводов, устало проговорил:

— Вот еще на Главпочтамте отыскал, а вот эти… — Слава достал из кармана три переводных извещения. — Сегодня утром поступили, свеженькие…

Бирюков медленно просмотрел каждый из корешков, нахмурился:

— Фирма «Степнадзе и компания» делает последние вздохи.

Зазвонил коммутаторный телефон. Голубев быстро протянул руку к аппарату. Дважды сказав по-уставному «Есть!», он опустил трубку и скороговоркой выпалил Антону:

— Тебя — срочно к генералу. С переводами Степнадзе.

Антон поднялся из-за стола, неторопливо собрал переводные корешки.

Вернулся Бирюков через полчаса, когда Наташа Маковкина уже ушла и в кабинете находился один Голубев.

— Ну что?.. — нетерпеливо спросил Слава. — Все нормально?

— Приказано дело Степнадзе выделить в отдельное производство. ОБХСС будет им заниматься.

— Хватились, когда преступление раскрыто!

— По этому преступлению, Славочка, еще очень-очень много работы… — Антон помолчал. — Кстати, твою поездку в Адлер генерал оценил на «отлично».

— Дружинник Пашков мне там крепко помог… Да, Игнатьич, вот еще что… Пока ты находился у генерала, отец Холодовой звонил. Говорит, подробностей рассказывать не надо, скажите одно: «Саня виновна?..» На свой риск я сказал, что нет…

— Правильно сказал.

Бирюков подошел к окну. Несмотря на веселый, солнечный день, настроение было тягостное. Перед глазами как наяву стояло бледное, заискивающее лицо Альберта Евгеньевича Зарванцева, а в ушах навязчиво звучал его вопрос: «Что мне будет?» На какой-то миг в зрительной памяти мелькнул губастый Вася Сипенятин с засохшей ссадиной на подбородке, но его тут же оттеснил представительный седовласый Реваз Давидович Степнадзе, подписывающий протокол о задержании.

Антон распахнул форточку. Ворвавшийся в кабинет ветер взъерошил листки настольного календаря и, словно устыдившись своей шаловливости, мигом утих.