Энтони Горовиц - Мориарти

— Свет!

Крошечный маячок был прямо перед нами, явно призванный вызволить нас из беды. Оценить расстояние я не мог, я даже не понимал, где стою. Свечу, конечно, зажгли специально, чтобы нам помочь, но даже если это сделал сам дьявол, из чего нам было выбирать? С усилием прибавив ходу, мы побежали вперёд — где-то позади слышались шаги наших преследователей. Ещё один выстрел. Снова пуля отскочила от стены, и глаз мой ужалила кирпичная пыль. Я выругался. Тут возникло что-то ещё, пока на отдалении, но стремительно приближавшееся. Мощный звук, тяжёлое пыхтение, скрежет металла. Я уловил запах гари. Воздух вдруг потеплел и наполнился влагой.

На нас надвигался подземный паровоз, он ехал к Сноу-Хилл, станции, о которой говорил Деверо. Я его не видел, но с каждой секундой он ревел всё мощнее. Тьма пеленой застлала мне глаза — её надо обязательно сорвать! Меня охватил ужас: а если я забрёл на железнодорожные пути и увижу локомотив только когда он меня сметёт? Но вот он вынырнул из-за угла, я всё равно его не видел, но знал, что где-то совсем рядом — гигантская махина, и тут я попал в луч яркого света, все арки и сводчатый потолок возникли в каком-то фантастическом преломлении, будто это был не мясной рынок Лондона, а какое-то диковинное царство, населённое привидениями и монстрами.

Джонс стоял рядом, и мы оба знали: поезд выдал нас нашим преследователям. Он ехал в тоннеле, который был проложен параллельно нашему, один от другого отделяли какие-то арки и своды, и свет по мере его движения то вспыхивал, то исчезал, создавая удивительный эффект: любое движение раскладывалось на серию фотографий, такое можно увидеть на стробоскопическом аппарате в парке развлечений на Кони-Айленд. Над трубой паровоза клубился дым, цилиндры выплёвывали отработанный пар, и два облачка извивались и обнимали друг друга, будто любовники-призраки. Сам поезд тоже был порождением ада. Вот он уже совсем близко — какая жуть! Если считать, что мы в царстве зла, поезд вполне тянул на роль дракона.

Я оглянулся. Сердце замерло. Позади, но достаточно близко, стояли четверо, им удалось сократить расстояние между нами так быстро! Внезапный свет сыграл им на руку, и предоставленной возможностью они воспользовались. Через полминуты поезд промчится мимо. В свете его луча мы были им хорошо видны, и они легко могли нас прикончить. Они побежали вперёд, то видимые, то невидимки, сквозь чёрно-белый кошмар этого мира, в котором луч то и дело прорывался через дыры в кирпичной кладке, а испарения грозили удушить нас раз и навсегда.

Джонс что-то мне крикнул, но слова его потонули в общем шуме. Неожиданно четвёрка превратилась в тройку. Ещё одного кинуло вперёд — и из его плеч невероятным образом вылетел фонтан крови. Поезд был почти рядом с нами. Тут из-за полуразрушенной кирпичной колонны вышел человек. Вернее, мальчик, это был Перри, лицо его горело демонической улыбкой, глаза извергали огонь. Он побежал ко мне, поднимая большой нож для разделки мяса, который держал в правой руке. Я отшатнулся. Но его мишенью был вовсе не я. Ко мне успел подобраться один из людей Мортлейка. Он был от меня в нескольких дюймах. Парень вонзил лезвие ему в горло, выдернул и тут же ударил снова. Кровь хлынула рекой, забрызгав парню руки. Он был совсем рядом со мной, и я услышал его звонкий смех. Рот его распахнулся и обнажил крепкие белые зубы. Грохот локомотива начисто оглушил меня. Дышать больше было нечем — только углеродом и паром. Горло пылало огнём.

И снова тьма. Поезд пронёсся мимо, унося за собой позвякивавшие вагоны.

— Чейз! — услышал я голос Джонса. — Где вы?

— Здесь.

— Надо уносить ноги из этого склепа.

Свеча всё ещё подмигивала нам. Мы пошли на этот свет, не зная точно, что оставляем позади. Раздался мягкий звук, будто пуля нашла мишень, но стреляли не из револьвера, а, кажется, из духового ружья. И мальчик тоже был где-то в гуще битвы. Я услышал крик, жуткое бульканье — лезвие пронзило плоть. Мы с Джонсом взялись за руки. Задыхаясь, со слезящимися глазами, мы бежали вперёд, понимая, что пологая дорога идёт в — гору, и подъём с каждым шагом становится всё круче. Вот и свеча — кто-то специально поставил её на углу. Заглянув за него, мы увидели лунное небо. Пролёт из металлических ступеней вёл к лазу. Собрав все силы, пошатываясь, мы преодолели это последнее препятствие — и выбрались навстречу первым рассветным лучам.

Никто нас не преследовал. Ужасы подземного мира остались позади! Возможно, все люди Деверо уничтожены, но даже если кто-то из них появится, они едва ли что-то смогут сделать: вокруг нас были мясники, рассыльные, рыночные торговцы и инспекторы, покупатели и продавцы, занимавшиеся своими делами. А вот и полицейский! Мы поспешили к нему.

— Я инспектор Этелни Джонс из Скотленд-Ярда. На меня сейчас напали с угрозой для жизни. Вызовите подкрепление. Мне необходима ваша защита.

Наверное, вид у нас был не самый представительный, слегка обезумевший и диковатый, синяки, кровоподтёки, одежда измята, сами в грязи и саже.

Полицейский постарался сохранить невозмутимость.

— Не волнуйтесь, сэр, — произнёс он. — Расскажите, что случилось?

Когда мы возвращались в Камберуэлл, небо уже розовело. Я решил поехать к Джонсу. Нужно было как-то обобщить то, чему мы стали свидетелями ночью, а уж потом ехать к себе в гостиницу. В экипаже, который нам в итоге предложил полицейский, мы почти не разговаривали, и только когда доехали до Денмарк-Хилл, Джонс повернулся ко мне.

— Вы его видели.

— Мальчишку, Перри, который привёл нас к Блейдстон-хаусу?

— Да. Это был он?

— Он.

— Не очень мне это понятно, Чейз…

— Мне тоже, Джонс. Сначала он пытался убить вас в Скотленд-Ярде. Теперь спас вам жизнь.

— Он и мужчина, что был с ним. Но кто они, как они нас нашли? — Джонс прикрыл глаза и погрузился в глубокое раздумье. Он был совершенно измотан, но ему не давала заснуть ждавшая нас неопределённость.

Деверо дал нам слово, что Беатрис отвезут домой — но разве такому человеку можно доверять? — Вы не сказали им про Перри, — продолжил он. — Когда Деверо спросил вас, как мы попали в Хайгейт, вы не сказали, что мы пошли за парнем после встречи в кафе «Рояль».

— Зачем было говорить им всю правду? — спросил я. — Мне показалось, что выкладывать карты на стол ни к чему. К тому же мне было важнее услышать, что он, по сути, признался в убийстве Джонатана Пилгрима. Понятно, мы всегда знали, что это его рук дело, но теперь мы услышали это собственными ушами и можем подтвердить это в суде.

— В суд его ещё надо затащить.

— Затащим, Джонс. После сегодняшней ночи его уже ничто не прикроет.

Мы подошли к двери в дом Джонса. Открывать её не пришлось. Увидев, что мы приехали, Элспет вылетела на порог — на плечах шаль, волосы растрёпаны. Она упала в объятия мужа.

— Где Беатрис? — спросил Джонс.

— Наверху, уснула. Я с ума схожу — куда ты запропастился?

— Вот же я. Всё хорошо.

— Но ты ранен! Бедный, что с лицом? Что с тобой случилось?

— Пустяки. Главное — мы живы. Остальное не в счёт.

Втроём мы вошли в дом. В камине горел огонь, на кухне готовился завтрак, но прежде чем его подали, я заснул крепким сном прямо в кресле.

Странное ощущение: вся моя эпопея — долгие и болезненные поиски величайшего преступника, какой когда-либо покидал Америку, — в конечном счёте сводится к официальной встрече с людьми, которых можно определить, как трое в одной комнате. Мы снова поехали в посольство на Виктория-стрит, на сей раз под собственными именами и с полного ведома главного комиссара британской полиции. Собственно, разрешение было получено на уровне самого министра иностранных дел, лорда Солсбери. И вот мы сидим перед послом, Робертом Линкольном, и его советником, Генри Уайтом — оба они встречали нас на том злополучном приёме. Третьим с ними — Чарлз Ишем, секретарь Линкольна, своенравного вида молодой человек в розово-лиловом пиджаке и свободно повязанном галстуке. Именно он арестовал нас по указанию Эдгара и Лиланда Мортлейков.

Мы находились в комнате, явно предназначенной под библиотеку; две стены полностью заставлены книгами, солидными юридическими томами, которые наверняка никто не открывал. Стены напротив выкрашены в анемично-серый цвет, их украшают портреты прежних послов, первые из них — со стоячими воротниками и широкими галстуками. Металлические ширмы на окнах опущены и загораживают вид на Виктория-стрит — может быть, это подготовка к появлению Деверо? Его во время нашего приезда не было. Никто не упомянул его имени. Мы исходили из того, что он здесь, в здании посольства — ведь именно сюда он должен был вернуться после краткого визита на Смитфилдский рынок? Здание по распоряжению инспектора Джонса было оцеплено полицейскими констеблями в гражданском. Не привлекая к себе внимания, они весь день держали под наблюдением входы и выходы из посольства.