Юлия Алейникова - Свадьба по-английски

Глава 39

29 июня. Разбитое сердце и благородный паладин

Вероника сидела под окном, прижавшись затылком к стене. У нее внутри все пылало от безумного стыда и гнева. «Эта русская дурочка клюнула сразу же. Не прошло и нескольких месяцев, как маман уже метала молнии в ожидании предстоящей свадьбы!»

Боже мой! Какое унижение! Какой позор! Ее щеки пылали, она готова была провалиться сквозь землю! Зачем мать устроила это публичное разоблачение? К чему эти свидетели?

Ника невольно повернула голову в сторону Джона и встретила его встревоженный внимательный взгляд. Она мгновенно зажмурилась. Если бы здесь хотя бы не было его! Ей хотелось убежать, забиться в темную глухую щель.

– Мы вышвырнем вон эту русскую дворняжку, – проговорил за окном обожаемый Джордж, и Нике захотелось умереть.

Но тут какой-то грохот вырвал ее из горького омута унижения и боли. Она открыла глаза и увидела, как Джон сорвался с места и, сбивая на пол цветочные горшки, бросился в окно. Инспектор Гейтс с проклятиями кинулся за ним, но успел ухватиться лишь за ботинок, который и остался у него в руке.

В следующую секунду все собравшиеся уже были на ногах. Василий с Динькой пихались возле окна, мешая друг другу пролезть. Причем вероятность того, что Василий сможет протиснуть в него свою упитанную тушку, была нулевой.

Полицейские инспекторы и мать кинулись к дверям. Юлия явно лидировала.

С улицы донесся полный ужаса крик, следом за ним раздалось звериное рычание. Вероника, движимая любопытством, забыла про свои страдания и кинулась следом за мамулей.

Перед домом, сцепившись в плотный клубок, катались по траве Джордж Хантли и Джон Кавендиш. Лица обоих были перекошены от злобы и перемазаны компостом, рядом валялось пустое ведро из-под органического удобрения. Дерущиеся проявляли чудеса ловкости и упорства, умудряясь наносить друг другу удар за ударом.

Джейкоб в растерянности топтался рядом.

– Я подумал, может, дать им выпустить пар? – вопросительно взглянул он на Юлию.

– Чудная мысль, – согласилась она, вставая рядом. – Но, думаю, пожалуй, хватит.

Джон, будучи чуть ниже противника и уступая ему в весе, каким-то образом умудрился подмять под себя Джорджа и теперь, оседлав маркиза, с наслаждением тыкал его лицом в тыквенную грядку, разбитую на краю лужайки, с нежностью приговаривая: «Я тебе покажу козлов отпущения, ты у меня, доберман-пинчер с родословной, на всю жизнь запомнишь эту беседу!»

Договорить ему не дали. Оживший инспектор Гейтс кивнул сержанту, и они вдвоем растащили дерущихся.

Вероника все это время стояла на пороге дома и с восхищением наблюдала чудесную сцену. На ее раненое сердце капля за каплей изливался целебный бальзам, пока ее рыцарь в сверкающих доспехах кормил черноземом гнусного предателя, подлеца и негодяя. К несчастью, неуместное вмешательство полиции прервало это волшебное зрелище на самом апогее. И девушка глубоко вздохнула, не сумев скрыть постигшего ее разочарования, и порхнула с крыльца прямиком в объятия перемазанного с ног до головы, запыхавшегося и слегка потрепанного в битве героя.

– Джордж Гордон, маркиз Хантли, – проговорил инспектор официальным тоном, – вы обвиняетесь в убийстве леди Эстер Гордон, маркизы Хантли, и мисс Эвелин Ньюпорт. Сержант, огласите маркизу его права и проводите в машину.

Лицо маркиза, перекошенное злобой, казалось сейчас вовсе не симпатичным. Захватившие его чувства стерли с холеного аристократического лица весь лоск, превратив его в маску восточного демона. Юлия смотрела на него и поражалась, как могли они столь глубоко заблуждаться насчет этого испорченного, безнравственного, беспощадного человека.

Василий с Денисом, вырвавшиеся наконец на улицу, горько сожалели, что не успели добраться до маркиза раньше полиции. Господин Ползунов потирал пудовые кулачищи, искренне завидуя расторопности Джона. Что ни говори, а молодость – большое дело.

Джейкоб стоял расстроенный и потерянный рядом с Юлией, и она, взглянув в его несчастные глаза, сочла за лучшее увести его в дом.

Там по-матерински обняв добряка Джейкоба за плечи, она долго утешала его, поила чаем и благодарила за спасение нескольких несостоявшихся жертв, по-видимому, впавшего в безумие маркиза. Садовник постепенно успокоился и с удовольствием выпил чаю в компании Ползуновых. Джон с Вероникой от чая отказались и исчезли среди деревьев, к большому удовольствию Юлии.

Направляясь к полицейской машине, лорд Хантли будто случайно что-то выронил. Но Денис, провожавший его недобрым цепким взглядом, заметил предмет и указал на него полиции. Это оказался подготовленный для инъекции шприц.

На вопрос полиции: «Откуда у милорда эта вещь и что за препарат находится внутри?» – лорд Хантли ответил, что видит его впервые. Но экспертиза, без сомнения, докажет, что шприц побывал в руках Джорджа, а также ответит на вопрос о его содержимом. Юлия была уверена, что шприц предназначался Джейкобу. Догадливая и предусмотрительная Мардж отправила Джорджа на встречу не с пустыми руками.

Весть об аресте лорда Хантли загадочным образом облетела замок в считаные минуты. Поэтому, когда семейство Ползуновых вернулось в замок, вся прислуга во главе с мисс Пейн уже собралась в холле и провожала возбужденными взглядами покидающие поместье полицейские машины. Гвалт стоял невообразимый. Каждый пытался сообщить известные лишь ему подробности дела. Тут же выяснилось, что абсолютно все с самого начала были уверены, чьих это рук дело. Приводилась масса фактов из прошлого, косвенно подтверждающих преступные наклонности маркиза. От разбитой в детстве напольной вазы до невыплаченной под Рождество премии.

Не успели Юлия с семейством достичь большой лестницы, как замок огласил дикий, полный ужаса, пронзительный вой. Все находившиеся в холле тут же как по команде бросились наверх, толкаясь и путаясь друг у друга под ногами. Денис и Джон, как самые резвые, возглавили забег, за ними неслись Ника, лакеи, горничные, далее с небольшим отрывом поспешали Юлия, Василий, мисс Пейн и конюх Альфред Смит, явившийся в замок по случаю небывалого события, замыкали группу кухарка и ее престарелый ассистент, едва пыхтящие в арьергарде.

Леди Бредфорд лежала в постели, бледная и слабая, она почти не шевелилась, уставив полный горечи взгляд в высокий потолок, украшенный резными панелями.

Ее дочь умерла. Ее малышка, ее цветочек. Ее девочка. Она раз за разом прокручивала в голове их последний с дочерью разговор. Он преследовал ее во сне и наяву. Она терзала себя этими воспоминаниями, готовая отдать все за возможность исправить случившееся.

То, что она наговорила дочери, не было правдой. Нет. Она лишь излила на Эвелин собственную горечь, обиду на саму себя. Конечно, она любила дочь, да и как могло быть иначе? Она любила ее ничуть не меньше, чем сына. Просто Чарльз был таким легким, открытым ребенком! Он позволял любить себя, он не стеснялся чувств, и леди Бредфорд, не стесняясь, изливала их на сына. Эвелин была другая.

Очень часто взрослые стесняются детей. Они не знают, как себя вести с ними, и прячут этот дискомфорт за строгостью, сдержанностью, раздражением. Взрослым часто бывает стыдно признаться в своей несостоятельности, им бывает неловко в присутствии маленьких людей, слишком искренних, прямолинейных, бескомпромиссных, проницательных. Леди Кэролайн стеснялась показывать дочери свои чувства. Эвелин с самого рождения была очень умной, сообразительной девочкой. Она, как и все дети, пыталась манипулировать родителями, няней, прислугой. Но в ее попытках было больше хитрости и тонкости, чем у других детей. Она так внимательно присматривалась к матери, пытаясь разгадать ее настроение и мысли, что повергала леди Бредфорд в полнейшую растерянность. Поэтому все искренние, простодушные проявления материнской любви изливались на Чарльза.

Но тем не менее она страстно любила дочь. Переживала за нее. Гордилась ею. И теперь она потеряла ее.

Боже, как жестоко! Слезы, крупные и соленые, стекали по ее щекам на подушку. Она не вытирала их. Ей было все равно.

Мисс Огден, медсестра, нанятая к леди Бредфорд в сиделки, устроившись в ногах кровати, с болью в сердце смотрела на несчастную. Она пыталась убедить леди Бредфорд исповедаться. Облегчить душу перед Господом и получить прощение. Но та наотрез отказалась, предпочитая терзать себя. Она лежала в кровати почти недвижимая, отказывалась принимать пищу, все время молчала, и слезы лились из ее глаз почти беспрерывным потоком. Сиделка начала всерьез опасаться, что, если ситуация не переменится, леди Бредфорд вскоре сведет себя в могилу.

И вот в эту сумрачную, наполненную скорбью обитель, словно встревоженная птица, влетела горничная Ребекка Сайке, она распахнула дверь так, словно распахивала все двери на своем пути.