Инна Бачинская - Девушка сбитого летчика

– Дай посмотреть! – Владик с профессиональным интересом принялся рассматривать кастрюлю. – Хорошая кастрюля, качественная. – На духи он не обратил ни малейшего внимания. – Мы с Веней тебе тоже, так сказать, принесли подарок. Вот, от всего сердца! Расти большая!

Он протянул мне длинный сверток, который все еще держал под мышкой. Это был настоящий мужской подарок, в суровой упаковочной бумаге без дурацких бантиков. Я развернула и замерла при виде деревянной ложки и такой же вилки черного цвета и людоедских размеров, на редкость уродливых.

– Для салата! – подсказал Веня. – Это я сам выбрал!

– Ой, какая прелесть! Венечка, Владик, спасибо, мальчики! – сказала я.

Баська закашлялась. Можно подумать, ее кастрюля лучше!

Лелечка подарила мне коробочку мыла, четыре круглые плоские лепешечки с красивыми картинками – лавандой, розой, палочкой ванили и ромашкой.

– Открой духи! – приказала Баська.

Я открыла, и мы все надушились.

– Приятные, – сказала Лелечка. – Очень женственные.

– Слабоватые, – сморщила нос Баська. – Нет драйва.

Когда мы расселись за столом и Владик уже держал в руке бутылку шампанского, раздался новый звонок.

– Это Аичка! – вскрикнуа Лелечка.

Я побежала встречать гостей. Это была не Аичка. Это были Федор Алексеев и… Круизер Валерий с букетами. Я остолбенела, машинально схватившись за медальон и поправляя волосы.

– Анечка, ничего, что нас двое? – спросил Федор. – С днем рождения!

Не успела я ответить, как Круизер бросился ко мне и обнял, сдавив при этом так, что я едва не задохнулась.

– Анька, чучело, неужели это ты? – закричал он. – Как же я тебя сразу не узнал! Ты же совсем не изменилась!

Я молча выдиралась, сказать, что я была удивлена – ничего не сказать! У меня даже мелькнула мысль, что он сошел с ума или пьян. Федор стоял рядом, ухмыляясь, не пытаясь вырвать меня из объятий Круизера.

– Анечка, кто это? – Лелечка, сгорая от любопытства, появилась в прихожей, встала на пороге, изумленно уставясь на живописною сцену.

Круизер, оторвавшсь от меня, бросился на Лелечку и закричал:

– Тетя Леля, вы меня не узнаете? Это же я, Коля Биллер!

Лелечка открыла рот, схватилась за сердце и тяжелым кулем осела на пол.

– Что за шум, а драки нету? – радостно закричала прибежавшая Баська. Осеклась и уставилась на Круизера, который безуспешно пытался поднять с пола Лелечку. – А… чего это с ней? Она жива? Валера?!

– Бася, знакомься, Николенька Биллер! – Я истерически захохотала.

– Кто?! – изумилась Баська. – Какой… Николенька? Кто?

Общими усилиями нам удалось поднять Лелечку, занести в гостиную и уложить на диван. Ольгица принялась подсовывать под нее подушки.

– Может, «Скорую»? – предложил Владик.

– Не надо, – ответил Круизер. – Это она от радости. – Тетя Леля! – закричал он, легонько похлопывая Лелечку по щеке. – Я до сих пор помню ваши офигенные булочки с повидлом и корицей! «Черный принц», кажется?

– «Черный принц»… да… – пролепетала Лелечка, открывая глаза.

– Это его тетя? – прошептала Ольгица. – Ты не говорила, что Круизер – племянник близнецов!

Лелечка обвела нас затуманенным взором. Остановилась на Круизера, всмотрелась и прошептала:

– Николенька! Откуда ты взялся? Тебя ведь… – Она осеклась.

– Я живой, тетя Леля. Вы меня узнаете?

Лелечка заплакала.

– Ты был такой маленький, с бабочкой… ты так вырос, – бормотала она, всхлипывая. – Неужели Николенька! Ой! Нужно сказать Аичке! Анечка, это Николенька Биллер! Представляешь?

– С трудом, – пробормотала я.

Я рассматривала Круизера во все глаза… Необходимо заметить, что он изменился к лучшему – не иначе как под благотворным влиянием Федора Алексеева. Коротко стрижен, в костюме, ботинок на пряжках нет и в помине. От него приятно пахнет… сгреб меня, руки железные… Я почувствовала, как загорелись уши. Я рассматривала его короткими, как пулеметные очереди, взглядами. Баська называет это «кидать косяки». Я кидала косяки и пребывала в ступоре. Я не знала, чему верить. Николенька Биллер? Еще один? Правда, они с Федором… как это… закорешились, кажется? Закорешиться с Федором Алексеевым – это все равно что получить билет в звездную лигу или знак качества на… какой-нибудь части тела. На лбу, например, чтобы сразу бросалось в глаза. Философ Федор Алексеев с кем попало корешиться не будет. Где он, кстати?

Философ Федор Алексеев сидел за столом, с удовольствием наблюдая суету вокруг дивана. Наблюдал и не вмешивался, как и подобает истинному философу. Эта сцена, несомненно, войдет в анналы его памяти, она требует философского осмысления, что, в свою очередь, требует ночной тишины и покоя.

Баська, с красными пятнами на скулах и сверкающими глазками, тоже не подведет, осмыслит как надо и вставит в очередной сценарий. В конце концов, все «алгоритмы Золушки» берутся исключительно из жизни, в них ни слова неправды, одна голая правда жизни и ничего, кроме голой правды. А раз так… неужели, на самом деле Николенька Биллер? Мне начинает казаться, что я его узнала! Мне начинает казаться, что я его сразу… не то чтобы узнала, а что-то царапнуло. Я еще Федору сказала, что, кажется, видела его раньше, а он ответил, что срабатывает заданность восприятия.

Ольгица меж тем налила Лелечке стакан воды. Лелечка стала пить и облилась, что вызвало новый виток суеты.

Я уселась рядом с Федором. Мы переглянулись, и он подмигнул мне. Было видно невооруженным глазом, что он получает немалое удовольствие от сцены, охватывая ее целиком с философской точки зрения!

– Ни черта не понимаю! – Баська плюхнулась рядом со мной, пихнула меня локтем: – Ты уверена, что это он? Это же… с ума сойти! Сколько же их всего на свете? Ты знала, что он Николенька Биллер?

– Понятия не имела! Откуда? Я видела его всего раз в жизни! Два! Ты же сама знаешь. Да и то, во второй раз… мельком. – Я вспомнила, как дунула через двор под арку и чудом осталась жива. – В детстве не считается.

– Но ты его узнаешь или нет? – допытывалась Баська.

– Как я могу его узнать? Мне тогда было три года, а ему – пять! Он очень изменился с тех пор.

– Откуда он вообще взялся? И почему он Кот, а не Биллер?

– Бедная Амалия! И твоя мамочка… – всхлипывала Лелечка, уцепившись пальчиками за руку новоявленного Николеньки Биллера.

– Мама жива и здорова, тетя Леля. Живет в Берлине, замужем.

– Как… жива? Он же сказал…

– Я хочу салата оливье! – вдруг послышался тонкий возмущенный голосок Веника. – Сколько можно рассусоливать! Леля, немедленно вставай! И Филипп голодный! Ты, Аня, совсем не кормишь своего кота! Твой бедный кот…

Тут мы с Баськой захохотали. Мы хохотали как ненормальные! Баська повизгивала, я закашлялась. Даже Федор снизошел и позволил себе улыбнуться. Лелечка и Ольгица недоуменно смотрели на нас. Круизер вдруг тоже рассмеялся…

Веник стоял посреди комнаты с Филиппом на руках, укоризненно глядя на нас. Лапы Филиппа обреченно висели…

И тут, как гром небесный, раздался новый звонок в дверь! Мы перестали хохотать и уставились друг на друга.

– Иди открой! – приказала Баська. – Может, еще один Биллер? Очередной.

Но это был не очередной Биллер, а тетя Аичка. Она поцеловала меня и вручила цветы и увесистый сверток с подарком. После чего сбросила шубу мне на руки и величественно прошествовала в гостиную. Встала на пороге и строго спросила:

– Что здесь происходит? Леля, почему ты лежишь?

Я прислонилась к стене и нервно хихикнула…

– Кто?! Как ты сказала? – донеслось из гостиной. – Николенька Биллер? Где? Леля, возьми себя в руки! Я не позволю! Бедный мальчик! Аня, немедленно иди сюда! Кто вы такой? Что вам нужно?

– Тетя Аида, это же я, Коля Биллер! – раздавалось в ответ. – Честное слово! Я прекрасно вас помню и дядю Сеню тоже. Помните, Аня разрисовала его графики цветным фломастерами?

– И ты тоже летчик? И твою маму зовут Эвелина? – гудела, наступая Аичка.

– Эвелина. Только я не летчик, я…

– Эвочка жива, представляешь, Аичка? – вмешалась Лелечка.

– Тетя Амалия дружила с вами, она попросила меня отдать вам медальон для Ани, и я бросил его в ваш почтовый ящик. Тетя Аида, я прекрасно помню ваш дом, ваш старинный буфет с цветными стеклами и цветы в китайских горшках, я еще однажды сломал розу и сказал, что это Анька. То есть Анна! Помню ваше красивое платье, красное в желтых цветах, и кружево… здесь и здесь! Помню, что тете Лелечке нельзя кофе и булочки с повидлом. Неужели вы совсем меня не узнаете? И не помните? Тетя Амалия говорила, что я совсем не изменился, такой же… – Тут он запнулся, видимо, не желая повторять то, что сказала Амалия. – Это я приходил и бросил медальон!

– Почему же ты не зашел? – спросила Аичка, сбавив тон после непродолжительной паузы. Похоже, перелом…

– Я не решился, тетя Аида. – Голос его дрогнул. – После смерти тети Амалии, которая меня воспитала, я был в состоянии стресса… сами понимаете. Это было трудное для меня время, я был как рыцарь на распутье, я остался совсем один…