Татьяна Полякова - Она в моем сердце

– Подождем немного, – сказал Алекс, устраиваясь на скамейке.

Я разглядывала граждан с особым вниманием, но Татьяны среди них не было. Конечно, она могла оказаться там раньше или, наоборот, появиться чуть позже, но беспокойство росло.

– А вдруг ее здесь нет? – вздохнула я.

– Куда ей деться? Если только домой надумала вернуться… или он решил, что старуха теперь обуза…

– Боже мой, – простонала я, до той поры не учитывая подобной возможности. – Надо предупредить…

– Кого? Успокойся, не похоже, что здесь внезапно появился покойник. Все тихо-мирно…

– А если он именно сейчас…

Я вскочила с неясным намерением куда-то бежать и что-то делать. И вот тогда увидела Татьяну. Она выходила из ресторана. В руках у нее был прозрачный пакет с булкой и апельсином. В нашу сторону она даже не взглянула, но я все равно поспешно отвернулась и теперь держалась к ней спиной.

– Она? – спросил Алекс, а я кивнула.

Татьяна побрела по аллее в противоположную от нас сторону. Как видно, и здесь она проводила время в одиночестве, хотя в таких местах бабульки очень быстро обзаводятся знакомыми. Наверное, за долгие годы она просто разучилась общаться с людьми, а может, уже и не нуждалась в них. Мне стало мучительно жаль ее. Пришлось напомнить себе о подполе, который мы обнаружили в ее доме. Алекс прав, Татьяна либо покрывала убийцу, либо догадывалась о его подвигах. Верховцев поднялся и протянул мне ключи от машины.

– Я за ней, а ты садись за руль и будь наготове.

Я бы предпочла идти с ним, но ослушаться не рискнула. Вернулась к джипу, заняла водительское кресло и завела мотор, то и дело поглядывая в зеркало. На аллее появился Алекс, ведя под ручку Татьяну. Со стороны выглядело это даже умилительно: почтительный сын на прогулке с родительницей. Однако шла Татьяна как-то боком, взгляд был направлен в одну точку, словно она глубоко задумалась. На наше счастье, на аллее ни души, через минуту Алекс поравнялся с джипом, открыл заднюю дверь, помог Татьяне устроиться на сиденье и сам сел рядом.

– Поехали, – сказал он мне.

Мы миновали шлагбаум, а Татьяна спросила:

– Куда вы меня везете?

– Туда, где мы могли бы спокойно поговорить.

Повернувшись, я едва не завопила в голос, увидев в его руке пистолет. «Он что, с ума сошел?» Я собралась задать этот вопрос вслух, но внезапно передумала. Затевать распри сейчас не время. Татьяна, как ни странно, испуганной не выглядела, скорее, задумчивой и, безусловно, настороженной, точно сию минуту решала для себя что-то очень важное.

– Поворачивай в лес, – где-то через полчаса сказал Алекс.

Татьяна криво усмехнулась и стала смотреть в окно. Раньше управлять такой большой машиной мне не доводилось, а тут еще бездорожье, в общем, все мое внимание было приковано к джипу. Наконец Алекс дал команду остановиться. Мы оказались на лесной поляне, шум от дороги сюда не доходил. Идиллическая картина: березки вперемежку с елками и низким кустарником.

– Расскажи-ка нам о своем подполе в кухне, – произнес Алекс, обращаясь к Татьяне.

– Чего о нем рассказывать, – усмехнулась она. – Подпол и есть подпол. Картошку там хранила.

– А, кроме картошки, что еще в подполе держала? Точнее, кого? Рассказать все равно придется. Не мне, так полицейским. И еще: начнешь в молчанку играть, я сделаю один звонок, и домишко твой заполыхает. Всего-то бутылка бензина, и считай себя бомжом. Дом не застрахован, угадал? – Она посмотрела на меня, потом на Алекса, в глазах звериная тоска. Дом – единственное, что было у нее в этой жизни, и лишиться его Татьяна боялась.

– Я законы знаю, – вдруг заговорила она. – Никто меня не посадит. Кому надо старуху в тюрьму сажать? Тебе лет-то сколько? – ощерилась она, уставившись на меня. – Двадцать шесть будет? Все, прошло двадцать пять лет, по давности простят. А на людей, на их разговоры мне плевать.

Тут смысл сказанного стал доходить до меня, я выскочила из машины, распахнула заднюю дверь, ту, возле которой сидела Татьяна, и сказала, с трудом сдерживаясь:

– Говори, старая ведьма, что ты сделала с Ларисой?

– С этой сучкой? Она получила то, что заслужила. Гадина, чтоб ей на том свете вечно на огне жариться… – И через двадцать пять лет ее ненависть не утихла, лицо пылало гневом. – Скажи спасибо, что вас в детский дом пристроила… невинные души, хоть и чертово отродье…

– С чего ты взяла, что я… – договорить я не смогла, грудь сдавило, я испугалась, что потеряю сознание, настолько дикой и ужасной оказалась тайна моего рождения.

– А чего тут гадать… – хмыкнула Татьяна, вроде бы даже получая удовольствие от происходящего, от растерянности, боли и запредельного ужаса, терзавших меня. – Виолка-то мне сболтнула, где ее приемная мать подобрала. Я что, не помню, куда вас подбросила? А потом ты явилась. Рожей вылитая она. Тут уж все ясно стало…

– Рассказывай, – сквозь зубы приказала я. – Рассказывай, как ты убила мою мать?

– Не убивала я ее, – буркнула Татьяна, взгляд все-таки отвела, руки ее, лежащие на коленях, нервно подрагивали. Может, тюрьмы она и не боялась, но меня в тот миг – несомненно. И правильно. Не было у меня к ней жалости, ни к ней самой, ни к ее старческой немощи. – Она сыночка моего погубила. Откуда тебе знать, каково лишиться единственного сына? Кровинушки моей… Он в могиле, а она живет как ни в чем не бывало, ходит, смеется… замуж собралась. Детей нарожает… а мне… мне-то каково? Сын единственный, ни родни, никого на белом свете. Это что, справедливо? Ни есть, ни спать не могла, все думала, как эту подлюку извести… Пошла вечером по тропе в лес, сердце успокоить. В доме точно в клетке. Возвращаюсь назад, а эта тварь впереди идет. Аккурат возле моего забора. Совести хватает мимо ходить. Все у меня в душе перевернулось. А тут камень под руку попался. Я ее сзади по башке и ударила. Крови нет, а она без чувств лежит. Думала, подохла. Куда ее девать? Найдут, на меня подумают. Я сколько раз грозилась, что своими руками придушу. Ну, я ее в подвал и спихнула. А она живая оказалась. И отпустить теперь уж не отпустишь, и добить не могу. А тут она еще запричитала: «Тетя Таня, не убивайте меня, я беременная». Вот и держала на цепи, точно собаку, в рот тряпку запихав, чтобы не орала. Сначала думала, пережду, ее искать перестанут, тогда и закопаю возле огорода. А у нее пузо уже на нос лезет. Ненавижу, а рука не поднимается. Так шесть месяцев она в подвале и просидела. Не убивала я ее, – повторила Татьяна. – Кровью, подлюга, истекла. И рада бы помочь, да не сумела. А вас в ту же ночь свезла в приют.

– Зачем вы нас разделили? – спросила я, с трудом держась на ногах.

– Решила так: я одна на всем свете, и вам такая же судьба. По справедливости.

– Вы – сумасшедшая, – покачала я головой.

– Труп вы в доме не найдете, – хихикнула Татьяна, в тот момент в самом деле очень походя на сумасшедшую. – За двадцать пять лет только косточки остались. Я их в лесу зарыла, одну здесь, другую там. Ни в жизнь не сыщите. А если трупа нет, значит, ничего вы не докажете.

– Ты забыла о Виоле, – вмешался Алекс, с тревогой глядя на меня.

– А что Виола? От меня она ушла живая и здоровая…

– Виола написала картину, на ней подпол, в котором ее держали. Она тебе о похищении рассказывала?

– О каком еще похищении? Знать не знаю. Болтали с ней о разных пустяках…

– Ну, теперь знаешь. Подпол – точная копия твоего. Чему есть подтверждение: ее картина и описание, данное ею следователю.

– В толк не возьму, что ты городишь, – покачала головой Татьяна.

– Линолеумом ты после ее гибели обзавелась… А кто тебе его настилал?

К этому простому вопросу она оказалась не готова. Взгляд испуганно метался.

– Сама и настилала. Как сумела, – наконец пробормотала она.

– Да? А что за родственник к тебе приходит? По ночам от людей прячась?

– Нет у меня никакой родни. Проверь-перепроверь…

– Он жил у тебя в доме в то лето, когда ты держала в подвале беременную женщину. Сколько ему было? Лет десять, одиннадцать? Мальчишки очень любопытны… Он ведь быстро сообразил, что происходит? И что с ним стало потом? Ты догадывалась или точно знала? И покрывала его все эти годы, ведь окажись он в полиции, непременно бы рассказал о тебе.

– Я не знала! – отчаянно крикнула она.

– Через шесть лет он опять тебя навестил. Тебе помощь понадобилась, надо было крышу дома покрасить. Вспомни врача, который застрелился. Ты ведь уже тогда знала, кто убил девчонку.

– Нет, – кусая губы, бормотала она. – Нет… врач убил ее, врач… потому и застрелился. Всем известно…

– Кто жил у тебя тем летом? – выговаривая каждое слово, задал вопрос Алекс.

– Не было никого… Не помню…

– Я его найду, можешь не сомневаться. Говоришь, родни нет? Может, есть подруга детдомовская? Среди них поискать? Вдруг мне повезет, и те, кто был с тобой в детдоме, отыщутся? Хотя бы один человек.

– Ищи, – прохрипела Татьяна. – А я ничего не скажу. И не грози. Убьешь, так тому и быть. Не больно жизнь-то сахарная, чтоб за нее цепляться. А ты сама на себя беду накликала, – повернулась она ко мне. – Я ведь предупреждала…