Андрей Евдокимов - Австрийская площадь или петербургские игры

Его мощно оттер некто в штатском, и два мента тут же заломили руки.

- Вызывай бомжатник, - сказал один из них и пригрозил Петру: - Стой, как мышь, иначе уделаем.

- Отпустите ребята, я - журналист, - Петр исхитрился вытащить удостоверение.

- И правда, - с сожалением произнес сержант, внимательно изучив корочки. - А пропуск есть?

- Есть, но не на меня, я свой в редакции оставил,- заврался Петр.

- Дуй отсюда! Еще попадешься - все, что обещано, получишь, с верхом, до краешка...

Петр отошел подальше и в этот момент увидел жену. Она стояла на трибуне совсем недалеко от Собчака. Тот уже отговорил, и теперь в микрофон что-то бубнил немец, по программе - австрийский канцлер. Переводчик картавил похлеще трех бердичевских раввинов, и Петр ни слова не разобрал. Но из дальнейшей невнятицы какого-то Свихалека понял, что главное уже свершилось: площадь наконец-то обрела историческое название - Австрийская.

Грянул "Венский вальс".

"Венский вальс танцуют все", - прочитал Петр в мятой программке. Конечно, танцевали не все, а только узкий круг допущенных. Остальные молча смотрели. Совсем рядом с Петром прокружился довольный Собчак, его знаменитая супруга вальсировала в объятиях какого-то высокого, явно зарубежного красавца. Заметив собственную жену с одним из заместителей мэра, Петр поспешил затеряться за чужими спинами.

Едва затих божественный Штраус, выбежали сотни три артистов в дурацких нарядах и стали угощать зрителей пышками и пончиками, раздавать женщинам букеты цветов. Начался концерт.

- Все, блин, хватит, - сказал себе Петр и направился прочь, мучаясь, на что потратить последние деньги. Выбор был невелик: пара бутылок пива с пачкой сигарет или хлеб с колбасой на оставшиеся до понедельника полтора дня.

2.10. ТАМ, ГДЕ ОМУТЫ, ПЕРЕПРАВЫ НЕТ

Несколько дней Петр не выходил из дому и даже не пошел читать корректуру.

- Печатайте! Как хотите, так и печатайте, - ответил он Чернову. Повесив трубку, отключил телефон и всякий раз, слыша дверной звонок, накрывал голову подушкой. Чтобы не вставать без нужды, он расставил бутылки на полу возле кровати. Пробуждался нехотя, будто медленно выплывал из болотно-коричневой жижи. Но стоило протянуть руку и сделать несколько глотков, как снова приходило облегчающее бесчувствие.

"Если хочет поговорить наедине, значит и вправду дело серьезное", подумал Петр и решил не тянуть.

- Давай быка за рога. Шеф сказал, что ты приехал специально для встречи со мной. Говори прямо, что случилось.

Официантка принесла большой кофейник и налила кофе. Заленсков добавил себе молока и неторопливо размешал сахар, а Петр, обжигаясь, сразу проглотил четверть чашки.

- Сам понимаешь, из-за чего весь сыр-бор. Твое письмо пошло консулу в отработку по неофициальным каналам. Судя по всему, австрийцы в чем-то крепко влипли и попросили предотвратить огласку. Наши тоже не хотят скандалов, особенно в зарубежной прессе. Не знаю почему, но очень не хотят...

- Врешь! Знаешь, - наугад сказал Петр.

- Сразу видно, что ты не дипломат. Нельзя упрекать собеседника во вранье. А если честно, то до конца действительно не знаю. Но в общих чертах дело связано с кредитами. Раздуют твое дело, из мухи слона сделают, и плакали наши займы от Европейского банка. Кстати, ты когда посетил консульство?

- Недели три назад, - ответил Петр.

- А три дня назад канцлер Враницки неожиданно ушел в отставку.

- Почему во время его визита не было никого из официальных лиц? спросил Петр.

- О его приезде мы узнали через три дня, и то - случайно. Но это не для печати. Вообще-то я не очень в курсе. Вчера стали выяснять, кто тебя знает. Я и признался. Десять минут на инструктаж - и в самолет. Задача: уговорить тебя замять эту историю.

- Как же ее можно замять? Есть Кошелев, который хочет получить деньги, есть другие журналисты.

- Кошелев? Это та бестолочь, которая грозилась из автомата расстрелять таблички с названием площади?

- Вряд ли Кошелев бестолочь. Он полковник КГБ, в действующем резерве, - не задумываясь, соврал Петр.

- Так ты под ИХ крышей? - озадаченно спросил Заленсков.

- Я - сам по себе, - сказал Петр, но было видно, что Вадим ему не поверил.

- А ты можешь с ним договориться?

- Нет, и пробовать не буду! - Петр засомневался, действительно ли Заленсков говорил с ним от имени МИДа.

- А ты не боишься последствий - для себя, для семьи? Говорят, твоя жена и дочь живут в Австрии?

- Разбираться со мной бесполезно - я ничего не решаю. А семья? Пусть их вышлют обратно - не возражаю. - Петр изобразил безразличие, понимая, что показывать свою настоящую роль слишком опасно.

- Экий ты скромник, даже не верится. Ведь большие бабки светят, многозначительно произнес Заленсков. - Так что ты посоветуешь? Какой выход?

- Один: проплатить деньги в бюджет.

- Тебе тогда ничего не перепадет...

- Что ж тут поделаешь?

- Допустим, деньги проплачены. Это гарантия, что все будет тихо?

- Гарантия только моя. За других не отвечаю.

Вадим задумался, помешивая ложечкой кофейную гущу.

- Хорошо, на том и порешили. Как ты сказал, так и доложу. А напоследок вот что: "Дурак ты, дурак!" Сам с носом остаешься и меня подкосил. Впрочем, я особо и не рассчитывал. - Заленсков встал. К себе в номер он Петра больше не приглашал.

2.11. КО ДНЯМ ДВУНАДЕСЯТЫМ СШЕЙ МНЕ, СЕСТРИЦА, БЕЛУЮ ОБНОВКУ

Странная пора наступила в жизни Петра Рубашкина. Он приходил в редакцию ранним утром, а уходил последним, вместе с дежурным. С ним никто не заговаривал, и он целыми днями сидел в пустом кабинете, перебирая номера телефонов в старых записных книжках. Кому-то приходилось напоминать о себе, с другими он бодро договаривался о встрече, наверняка зная, что не увидит знакомого иначе, как случайно. Несколько дней он разбирал накопившиеся за долгое время бумаги. Потом без разбора свалил все в мешок из дерюги и вынес на задний двор. Писать Петр пробовал, но фразы выходили рыхлыми и бессмысленными: тема не находилась. Он чувствовал, что все вокруг остановилось и безмолвно застыло. Такое ощущение, будто с разбегу влетел в комнату, обитую ватой и войлоком.

Каждый вечер он смотрел новости по пятому, городскому, каналу. На экране еще мелькал Собчак. Его люди - Кудрин, Путин и другие - один за другим переводились в Москву, где вовсю праздновали победу Ельцина. Но бывшего мэра вспоминали все реже; телевизионное пространство постепенно занимал новый губернатор. Судя по содержанию сюжетов, в кабинетах Смольного кипели страсти. На руководящие должности приходили новые люди. Каждое назначение Петр воспринимал, как будто оно касалось его лично. Он не удивился, когда Витя Журавлев получил должность начальника секретариата, а Щербаков, Артемьев и Яцуба стали вице-губернаторами. Он ждал, что Игорь Сидоров останется пресс-секретарем, но на это место пришла Света Иванькова из ИТАР-ТАСС. Петр про себя одобрил: "Она маленькая и хорошо смотрится рядом с губернатором".

Теперь Петр жалел, что отказался от предложения Яковлева работать в администрации. "Может быть, еще не поздно попроситься, Владимир Анатольевич не откажет", - подумал он и решил позвонить Яковлеву. Но ему всякий раз отвечали одно и то же: "Губернатор занят, губернатор на совещании, губернатор уехал". Скорее всего, о Петре просто не докладывали: для секретарей он был одним из многих, кто домогался приема. Только Журавлев наверняка бы помог, но его не было ни дома, ни на работе. В конце июня у Петра отключили спецсвязь, а дозвониться по городскому телефону было невозможно.

Все это время он пил, пил в одиночку и понемногу, не доходя до беспамятства. Как-то Петр не удержался и заглянул к Чернову. На столе громоздились бутылки пива, а вокруг собралась старая кампания.

- Ба, глядите - к нам корифей пожаловал! - воскликнул Машков. С приходом Петра разговор увял. Он втиснулся между Черновым и Кокосовым, но вскоре ушел, чувствуя себя чужим и лишним.

По дороге домой зашел в кафе. Оно открылось недавно, но облупившиеся стены, изрезанные пластиковые столы и немытый пол - все напоминало закусочную прошлых лет, где-нибудь на окраине. Под стать были и посетители. Кое-кого Петр знал, с некоторыми выпивал. Как ни странно, но здесь он почувствовал себя спокойно.

Закусывая привычные сто граммов, Петр прислушался к разговору за соседним столиком. Спорили о политике.

- Собчак смел с теми, кто не мог ему и слова сказать, а на Яковлеве зубы сломал. Так ему и надо! - рассудительно говорил Саша, бывший фрезеровщик с "Электросилы".

- Хрен по барабану! Что Собчак, что Ельцин, что другой какой. А мне и при коммуняках непыльно. Фановая труба - она и в Африке труба, - громко возражал Чича. Он был замечателен тем, что умел виртуозно выпрашивать в долг и никогда не отдавал.

- Кто бы ни вылез, а нам лучше не будет. Одни нахапали, теперь другие пришли, - вставил кто-то незнакомый.