Энтони Горовиц - Мориарти

Он говорил почти навзрыд и с виду был так испуган, что я бы и сам ему поверил, не знай я, что это чистой воды спектакль. Неужели Линкольн попадётся на удочку и сжалится над ним? Однако посол опустил глаза и хранил молчание.

— Мы ничего ему не сделаем, — обещал Джонс. — Даю слово. Мы просто с ним поговорим. Есть очень, очень много вопросов, на которые пока нет ответов. Как только мы их получим, а заодно и полное признание, мы вам его вернём в соответствии с законами дипломатии. У нас есть разрешение самого лорда Солсбери. Нам всё равно, где этот человек предстанет перед судом — в Британии или Соединённых Штатах. Важно одно: он не должен уйти от возмездия за содеянное.

— На том и порешили, — заключил посол. Он поднялся, внезапно уставший. — Генри, отправьте нашего представителя в Скотленд-Ярд. Он будет присутствовать при допросе, который не начнётся до его прибытия. Я хочу, чтобы мистера Де Врисса вернули в посольство до вечера.

— Но поиски истины могут занять больше одного дня.

— Мне это известно, инспектор Джонс. В таком случае его снова отвезут к вам завтра. Но проводить ночь за решёткой он не будет.

— Хорошо, сэр.

Не сказав больше ни слова и даже не одарив Деверо прощальным взглядом, Линкольн вышел из комнаты.

— Я не должен ехать! Я не поеду!

Деверо, как ребёнок, со слезами на глазах вцепился в подлокотник кресла, и я стал свидетелем картины, страннее и недостойнее которой, пожалуй, в своей жизни не видел. Нам пришлось позвать в комнату несколько сотрудников посольства и вытащить его силой. Под взглядами перепуганных Уайта и Ишема Деверо потащили по лестнице, а этот несчастный скулил и начал визжать, завидев открытую дверь. Но только вчера вечером этот человек стоял в окружении своих дружков и отдавал им распоряжения, приговорив нас к мучительной смерти. Сравнить вчерашнего человека с существом, в какое он превратился сегодня, было практически невозможно.

Нашли какое-то покрывало, набросили ему на голову, и мы довели его до ворот, где ждала «Чёрная Мария». Нас сопроводил Уайт.

— Просьба не начинать допрос, пока не приедет мой представитель.

— Хорошо.

— Прошу обходиться с ним уважительно, как того заслуживает третий секретарь нашего посольства.

— Даю слово.

— Вечером увидимся. Можно ли надеяться, что дело к тому времени будет завершено?

— Мы сделаем всё, что в наших силах.

Именно на таких условиях Джонсу разрешили вывезти Кларенса Деверо из посольства. Из Скотленд-Ярда прибыли пять констеблей, которых Джонс отобрал лично. Больше никого близко к Деверо не подпускали. Чтобы кто-то из толпы не выпустил ещё одну отравленную стрелку — этот риск надо было свести к нулю. Нельзя превращать Деверо и в мишень для загадочного стрелка, который спас нас в Смитфилде. Наш подопечный ничего не видел и сопротивляться не мог, мы окружили его щитом из человеческих тел и так довели до «Чёрной Марии», стоявшей прямо рядом с воротами. Транспорт — кстати, тёмно-синий — представлял собой солидный короб на четырёх колёсах, его тщательно проверили, обшарили, прежде чем отправить к посольству: Джонс не сомневался, что внутри Деверо будет в полной безопасности. Дверцы уже были открыты, и с величайшей осторожностью мы запихнули Деверо внутрь. Там было темно, вдоль боков друг напротив друга располагались две скамьи. Любому преступнику такая перевозка показалась бы мучительной, но по иронии судьбы Деверо, с учётом его состояния, чувствовал себя здесь почти как дома. Мы закрыли и заперли дверцы. Один констебль вскочил на подножку сзади, чтобы простоять там всю поездку. Пока всё шло по плану.

Мы собрались ехать. Свои места за лошадьми, перед «Чёрной Марией», заняли ещё два полицейских. Мы с Джонсом тем временем забрались в парную двуколку, что стояла сзади, Джонс взял поводья. Ещё два констебля пойдут впереди по дороге, чтобы устранить возможные препятствия на пути. Двигаться будем медленно, но и расстояние не велико. На каждом углу нас ждут другие полицейские, из тех, что вели наблюдение за посольством. Я вдруг подумал: мы похожи на похоронную процессию. Вокруг не было людей в чёрном, хранивших почтительное молчание, но вполне могло показаться, что везут катафалк.

Посольство осталось позади. Генри Уайт стоял на тротуаре и с каменным лицом смотрел нам вслед. Потом повернулся и ушёл внутрь.

— Дело сделано! — воскликнул я с нескрываемым облегчением. — Такой кровавый злодей в вашу страну ещё не приезжал, и вот мы взяли его под стражу — только благодаря вам, ведь с книжкой вышло просто гениально! Слава богу, всё кончено.

— Ну, не знаю.

— Мой дорогой Этелни. Хоть на минутку можете передохнуть? Ведь мы добились своего! Вы добились! Смотрите — мы уже везём его в Скотленд-Ярд!

— И всё-таки…

— Что? У вас остались какие-то сомнения?

— Не просто сомнения. Не сходятся концы с концами. Всё не стыкуется. Если только…

Он замолчал. Констебль перед нами потянул за поводья. Впереди какой-то паренёк вёз через дорогу телегу с овощами и перекрыл нам путь. Одно колесо застряло в выбоине. Второй констебль слез с подножки и подошёл к парню, чтобы вместе вытолкнуть телегу.

Тот поднял голову. Это оказался Перри, на нём была драная блуза с поясом. Только что в руках у него ничего не было, но внезапно он их поднял — и на солнце блеснул скальпель, которым он когда-то угрожал мне. Не говоря ни слова, он резко взмахнул рукой. Хлынула кровь, и полицейский упал. В ту же секунду раздался выстрел — словно разорвали лист бумаги, — и полицейского, что держал поводья «Чёрной Марии», резко швырнуло в сторону, и он свалился на дорогу. Ещё один выстрел поразил его напарника. Одна лошадь поднялась на дыбы, ударила вторую. Из магазина как раз выходила женщина — она завопила от ужаса. Встречный экипаж вылетел на тротуар и, едва не сбив женщину, врезался в ограждение.

Этелни Джонс достал револьвер. Видимо, вопреки правилам, он взял оружие в посольство и всё время держал его в кармане. Он поднял оружие и направил его на мальчишку.

Я вытащил мой собственный револьвер. Джонс взглянул на меня, и в его глазах промелькнули изумление, испуг, а потом и осознание происходящего.

— Мне очень жаль, — сказал я и выстрелил ему в голову.

Тебе покажется, дорогой читатель, что я тебя надул — хотя, если честно, не так ты мне и дорог… но я изо всех сил пытался уйти от всякого надувательства. Это значит, что я не лгал. По крайней мере, не лгал тебе. Возможно, это вопрос толкования, но всё-таки есть существенная разница между, например, «Я Фредерик Чейз» и «Позвольте сказать вам, что меня зовут Фредерик Чейз» — а именно это, если не ошибаюсь, я напечатал на самой первой странице. Разве я сказал, что тело, лежавшее на плите в Мейрингене — это Джеймс Мориарти? Нет. Я лишь указал, с достаточной точностью, что это имя было написано на бирке, висевшей на запястье покойника. Наверное, сейчас вы уже поняли, что я, ваш рассказчик, и есть профессор Джеймс Мориарти. Фредерик Чейз жил только в моём воображении… возможно, в вашем тоже. Стоит ли удивляться? В конце концов, чьё имя стоит на обложке этой книги?

Я всё время соблюдал скрупулёзную точность, пусть даже ради собственного развлечения. Я ни разу не описал ощущений, которых реально не испытывал. Я познакомил вас даже со своими снами. (Разве Фредерику Чейзу могло присниться, что он тонет в Рейхенбахском водопаде? Сильно сомневаюсь.) Мои мысли и мнения я для вас тоже не искажал. Этелни Джонс мне нравился, я даже пытался отговорить его браться за это дело, когда узнал, что он женат. Я действительно считал его человеком способным, хотя и не без слабых мест. К примеру, его попытки изменить внешность были смехотворны. Когда перед походом в Блэкуолл-Бейсин он явился в обличье пирата или рыбака, я не просто узнал его, мне пришлось сдерживать себя, чтобы не расхохотаться. Я добросовестно записывал все произнесённые слова, мои и всех остальных. Возможно, иногда я не раскрывал все подробности, но уж точно ничего не привносил от себя. Вы подумаете, что письмо такого рода — это тонкая и благодатная работа, но мне она показалась на удивление нудной… сколько часов я провёл за машинкой, на которую взвалил непосильный труд: отстучать восемьдесят тысяч двести сорок шесть слов (есть у меня такая особенность: я способен подсчитать и запомнить количество знаков в каждом напечатанном слове). Несколько клавиш запали. Клавиша с буквой «е» настолько обесцветилась, что стала не читаемой. Однажды кому-то всё это придётся перепечатать заново. Моему давнему противнику Шерлоку Холмсу повезло — у него был верный летописец его приключений, доктор Ватсон. Вот бы мне такую роскошь! Я знаю, что напечатать это повествование при моей жизни не получится, если получится вообще. Такова природа моих занятий.