Наталья Андреева - Ничего личного

– И? – спросил Алексей.

– А все. Валера только сказал: «Все равно вы ничего не докажете». И ушел к себе в люкс. Мы Эльзу спать отправили, а сами с Сашей посидели, подумали, и решили это дело до утра оставить. Мол, на свежую голову все само как-нибудь решится. А Паша не дышал, это точно. Мы проверили. Я ушел к себе, Саша к себе, ну и все.

– Зачем же ты мне сказал, что это Валера его убил? – подала, наконец, голос Серебрякова.

– Ну, вы же знаете, как я к Ольге относился? Ирина Сергеевна! Не мог же я предать любимую девушку?

– Врешь! – закричал Алексей.

– Да вы-то откуда знаете! – голосом человека, оскорбленного в лучших своих чувствах, сказал Манцев.

– Ты на Нору глаз положил! Причем давно!

– Ну и фантазия у вас, господин Леонидов! Да все знают, как я за Ольгой ухаживал! Нора! Даже смешно! Да мы были едва знакомы!

Алексей с обидой посмотрел на Серебрякову: неужели поверит? В холле повисло недоброе молчание.

– Ты записочку-то верни, – сказал Саша Иванов. – А то нехорошо получается.

Он достал из кармана записку. Красивым женским почерком там было написано следующее: «Это я убила. Жить с этим больше не могу. Прощайте. Ольга». А кого убила? Эх, Оля, Оля!

– На, подавись, – сказал он Иванову.

– Вот так-то по-честному, – вздохнул тот, взяв протянутый листок бумаги. – Надо на место вернуть. И не я: общество требует. Как, Ирина Сергеевна?

Та молча кивнула. Иванов пошел в Ольгин номер.

– Я позвоню Норе, – устало сказала Серебрякова. – Надо сказать, что мы задержимся. И выяснить: как там и что? Где мой телефон?

Манцев поспешно кинулся за мобильником, лежащим на углу стола.

«Спешит, выслуживается, – с неприязнью подумал Алексей. – И уже в белых перчатках! Подумать только, какие мы благородные! Не хотели выдавать любимую девушку! А хотели, чтобы во всем подозревали злого управляющего!».

Серебрякова долго и тихо разговаривала по мобильному телефону, остальные напряженно вслушивались. Когда она, наконец, отключила сотовый, раздался высокий женский голос:

– Господи, ну сколько можно! Когда же мы отсюда уедем?! Я домой хочу, понимаете, домой! Детей опять в номерах заперли! Ну сколько можно?

К Юлии Николаевне тут же бросились Корсакова и Наташа Акимцева. «Водички, водички попейте…»

– Женщины, не устраивайте истерик! – жестко сказал Алексей. – У всех нервы на пределе. Скоро все уедем.

– Если мы тут еще на несколько дней останемся, то всю фирму хоронить придется, – мрачно пошутил смазливый Юра.

– Ты-то заткнись! – одернула его Наташа.

– Тихо! – сказал Леонидов. – Самые нервные могут выпить водки и разойтись по своим комнатам.

Его совету последовали Казначеева, Корсакова и Ирина Сергеевна Серебрякова. Увидев, в каком она состоянии, Алексей отозвал Марину Лазаревич и попросил:

– Мариночка, Серебрякову не оставляйте. Посидите с ней, поговорите. У нее стресс. Не представляю, как она за руль сегодня сядет!

– У меня есть права.

– Что?

– Я могу какую-нибудь машину повести или Юра.

– Это хорошо.

– Доберемся. Главное – это уехать отсюда.

Манцев подошел к столу, налил полную рюмку водки, выпил, и потянулся за бутербродом. Увидев это, туда же, к столу направился и Коля. Юра тоже оглянулся на всякий случай, но все были заняты своими переживаниями. И молодой человек приятной наружности присоединился к решившим снять стресс.

– Не люблю покойников, – шепнул он стоявшему рядом Манцеву. – Так это она всех убила? Во баба дает!

– Тише ты, – толкнул его в бок Манцев.

…Приехал лично Семеркин, которому позвонила лично Ирина Сергеевна Серебрякова. Войдя в холл в сопровождении все того же молоденького эксперта, старлей привычно взглянул на угол стола и спросил:

– А где же тело? Уже убрали? Кто разрешил?

– А почему оно должно здесь быть? – поинтересовался Леонидов.

– Как же? У вас тут все с балконов падают!

– Это вам так кажется. Некоторые падают, некоторых так кладут, что они якобы упали. Разное бывает. Сегодня случай другой: девушка покончила с собой. Ее тело в номере. Никто его не трогал.

– Самоубийство? – обрадовался Семеркин. Ну, это меняет дело! Должно быть, преступник раскаялся, и…

– А вы не спешите с выводами.

– Так-так… А где Серебрякова? – словно бы невзначай поинтересовался Семеркин.

– Что, торопитесь узнать сегодняшнюю ставку? Боюсь, она не очень высока, принимая во внимание очевидность случившегося. Правда стоит гораздо дешевле, чем ложь. То есть, вообще ничего не стоит.

– Но-но! Я при исполнении! А вы опять, товарищ Леонидов. Допустили. Служебным расследованием пахнет.

«Ты да плюс Саша Иванов… – невольно поморщился Алексей. – А где Саша, там и Манцев. А где Манцев, там и… В общем, хорошая компания собирается».

– Итак, осмотрим место происшествия, – важно сказал Семеркин.

– Пожалуйста. Вон та дверь. Сорванная с петель.

– А кто ее сломал? – подозрительно спросил Семеркин.

– Настоящий мужчина.

– А зачем?

– Чтобы войти. Видите ли, труп не хотел нам отпирать. Хотя мы стучали. Долго. И даже ногами.

– Можно было и поаккуратнее…

– Можно, – вздохнул Алексей. – Но не получилось.

Вслед за старлеем и экспертом Алексей прошел в номер, где лежала мертвая Ольга Минаева. Семеркин сдернул простыню и присвистнул:

– Это же та красивая девка! Блондинка! Я ее сразу заметил! Ничего себе ноги!

– Нечего пялиться, – выхватил у него простыню Алексей. И вновь прикрыл голые Ольгины ноги.

– Я тут осматриваю!

– Мужские тела тебя не так интересовали. Твое дело подлинность почерка установить и проверить, нет ли следов насильственной смерти. Хотя, тут и так все ясно: дверь была закрыта изнутри, едва сломали.

– Чего это она? А? – удивился Семеркин. – Такая деваха! Дура, что ли? Столько мужиков по ней, небось, сохло! Могла бы на «Мерседесах» ездить да каждый день в рестораны ходить!

– Кто в чем видит простое человеческое счастье. Ты, Вячеслав Олегович, не затягивай: составляй протокол, снимай показания. Народ на похороны торопится.

– Я должен все по закону…

– С каких это пор?

– А причина смерти? То есть мотив? С чего она вздумала травиться? Ага! А вот и записка!

– Да. Это предсмертная записка.

– «Это я убила…» – прочитал Семеркин. – Ну, вот! Я же говорил! Убийца раскаялся!

Леонидов поспешно вышел из номера. Сил его больше не было. В его собственном номере Саша, очень грустная, пыталась играть с Сережкой в карты. Только ходила невпопад и била не теми козырями. Сережка злился:

– Мама, у нас же пики козыри, а ты опять бьешь бубями!

– Да-да, я забыла.

– Мама, а почему опять приехала милиция, и нас никуда не пускают? Так всегда в санаториях?

– Нет, зайчик, это просто так получилось.

– Почему?

– Не знаю.

– Знаешь, но не говоришь, потому что я еще маленький.

– Да, ты, слава богу, еще маленький. – Саша прижала к себе его темную голову. – Мы скоро уедем домой. Совсем скоро.

Она подняла на мужа глаза:

– Леша, эту процедуру никак нельзя ускорить? Опять всех будут заводить по отдельности в боковую комнату и задавать все те же вопросы? Я устала, страшно устала… Скорей бы уже на работу.

– Ладно, я что-нибудь сделаю.

Он снова пошел искать Семеркина. Тот готовился выступить по полной программе. Леонидов подошел к нему и сказал:

– Давай быстренько народ в холл. Мы сейчас проведем общее собрание и разъедемся по домам.

– Нет, я так не могу. Надо, как положено.

– Да чего там! Люди с ума от страха сходят! Еще подумают, что завелся какой-нибудь маньяк!

– Нет, так не положено… – занудливо сказал Семеркни.

– Да заткнись ты! – не выдержал Алексей. – Я тебе сказал, как надо поступить.

Через десять минут все взрослые собрались в холле.

– При милиции будем или как? – спросил Леонидов.

– А в чем, собственно, дело? – раздался чей-то недоумевающий голос. Он машинально отметил: женский.

– Можете говорить, Алексей Алексеевич, – сказала Серебрякова.

– Благодарю вас, Ирина Сергеевна, – и он отвесил шутовской поклон. – Прежде чем мы разъедемся, я хотел бы сказать пару слов. Здесь некоторые хотят свалить все на Ольгу Минаеву. Она, мол, убила. А потом раскаялась и покончила с собой. Это не совсем так.

Присутствующие на общем собрании тут же затихли. Семеркин безразлично уставился в потолок.

– То есть началось с этого. Да, это она столкнула Пашу с балкона. Но это можно действительно квалифицировать как несчастный случай. Так получилось. Никаких разборок на отдыхе, разумеется, не планировалось. Но поступок Ольги невольно послужил толчком. Она не сразу решилась в этом признаться. Все-таки, убийство. А сторонники Павла Сергеева все поняли по-своему. Кто-то из враждующего клана расправился с их лидером. Манцев, который все слышал, молчал. Эльза и Саша Иванов тоже молчали, по понятным всем причинам. Управляющий молчал, потому что боялся, что в убийстве заподозрят его. Ольги он на балконе не видел. Возможно, слышал голоса, когда спускался по лестнице, но сказать с полной уверенностью, кто была та женщина, не мог. Может, Нора? Или Калачева? С Калачевым он ссориться не хотел. Возник вопрос: что теперь делать? «Верхние» засуетились. Валера мог объединить теперь всех под своим началом, получив пост генерального директора. Поскольку Паши теперь не было. Это означало конец «верхних». И они, посовещавшись, решили действовать. Сначала коллектив решил просто засадить Иванова в тюрьму, воспользовавшись случаем. За убийство Сергеева. Обсудив все детали, сотрудники кинулись ко мне давать показания против управляющего. Но я чувствовал: не убивал он Пашу. Да и доказать это было бы трудно. Меж тем, Иванов мешал всем. Даже Нора, и та имела свою маленькую корысть: они с Пашей давно уже были на грани разрыва, а тут ему нашлась подходящая замена. Она даже оставила Манцеву пузырек с таблетками: сильным транквилизатором. Потому что поняла, куда все идет. Не исключено, что Иванова сначала хотели отравить. Но по ходу переиграли. Таблетку дали мне. Ольга собственноручно положила ее в чай. Чтобы настырный А.А. Леонидов спал сном младенца и не путался под ногами. Смерть управляющего устраивала и ее тоже. С какой стати ей было признаваться в убийстве? Она теперь тоже рассчитывала на Манцева. Тот ведь неоднократно клялся в любви неземной. Оказалось, что просто ее использовал. Пока Иванов был жив, Косте ни за что бы не прорваться на Пашино место. У них с Валерием Валентиновичем были свои счеты, давние: вместе ведь начинали! Все знали, что постепенно Иванов уберет всех, кто когда-то им помыкал. У кого он был мальчиком на побегушках.