Илья Райх - Порок

Устав разгребать дела казнокрадов, Евгений неожиданно перешел в отдел убийств, где помимо всего курировал борьбу с бандитизмом и дослужился до исполняющего обязанности начальника отдела. Но уже полгода как его не утверждали на новой перспективной должности, хотя и итоги работы Евгения никто не ставил под сомнение. Отдел выдавал почти девяностопроцентный результат по раскрытию убийств. В прокуратуре он не дождался утверждения, немного позже следственные подразделения вывели из состава надзорного ведомства и пустили в свободное плавание. В период, когда на работе происходили структурные изменения, у него произошло знаменательное событие – он впервые влюбился. В тридцать три года.

Нельзя сказать, что он не испытывал аналогичные чувства до момента, когда встретил Татьяну. У него был брак, длившийся три года. Ты живешь с женщиной, ты в тепле, тебя принимают ее родственники, она обожает тебя. К тому же у жены – влиятельная мама. Да, теща была что надо, – властная, но в тоже время могла обаять хоть черта. Теща занимала не последнюю должность в администрации города. Он чувствовал повсюду руку влиятельной родственницы, которой принадлежала роль казначея в семье. Касательно жены, чувство такта не позволяло ему сбросить лицемерную маску: она говорит, что любит, а ты в ответ вынужден говорить то же самое, причем с таким рвением и усердием, что все окружающие только и повторяют избитую фразу вечного притворства: «Какая красивая пара!».

В один прекрасный день Евгений без объяснений бросил свою жену, собрал вещи и ушел. Поэтому сейчас он был более осторожен в выборе спутницы жизни, но не заметил, как прикипел к своей новой пассии и начинал скучать, если один раз в день не увидит ее или не услышит по телефону. Он забавлял Татьяну и главное – им было не скучно вместе.

Запаздывая утром, но только не в дни, когда вышестоящее руководство проводило расширенный разбор полетов, Евгений все меньше задавался вопросом: «Утвердят ли его на должности начальника отдела?». Стал более уравновешен, рассудителен, работа и коллеги казались ему совсем не важными в вопросе личного счастья. Как следователь, который неплохо логически выстраивает цепь преступлений и в какой-то мере любит свое дело, во всяком случае, производит такое впечатление, он все же осознавал, что без карьерного роста не может быть и речи о семейном благополучии. Да, в душе он готов был жениться, но публично не озвучивал своих серьезных намерений, чутье хорошего следователя подсказывало ему не торопиться: не отпугни свое счастье.

Татьяна была из тех женщин, которая всем видом намекала, что ценит свободу, хотя долгое одиночество было для нее состоянием невыносимым. Но ни в коем случае ее нельзя было причислить к охотницам за толстыми кошельками, и Евгений – тому подтверждение. Она была самоуверенной во всем, – в работе, в рассуждениях; причина ее эксцентричности, как считали многие, заключалась в ее зажигательной внешности, на которой нередко аккумулировался целый ворох цепких мужских взглядов.

Однажды из него, как из монотонного однообразия, она выцедила для себя томный взгляд черноволосого молодого человека. Это случилось на презентации ресторана, открытию которого в какой-то мере поспособствовала сама Татьяна, приложив усилия и навыки для превращения заброшенного подвального помещения в цивильное заведение. Она была дизайнером.

Один большой зал ресторана в подвале исторического здания напоминал амфитеатр. Посередине, как на авансцене, расположился бар, стены помещения были окрашены в вишневый цвет и увенчаны с каждой стороны небольшими подсвечниками. Не сказать, что зал тонул во мраке, но света явно не хватало. Диссонанс границы, где задуманный полумрак переходил во тьму, отсутствовал.

Это вызывало ряд неудобств, могло показаться, что снующие официанты игнорируют гостей, тонущих в темном царстве трапезы и мнимого веселья. Тяжесть обстановки усугубляла дубовая мебель. Все столы и стулья были из массивного дерева, что шло вразрез с задуманной концепцией – предполагалось заведение для молодых людей, которые решили расслабиться выпивкой после тяжелого трудового дня.

Позже Татьяна много раз будет объяснять Евгению, почему все, что было задумано ею первично, не дошло до потребителя и в первую очередь – до сорокалетнего хозяина заведения по имени Заир, у которого был свой взгляд на интерьер. Единственное, что удалось успеть сделать Татьяне без вмешательства хозяина, это были стены.

Когда презентация подходила к концу, после долгих раздумий Евгений решился подойти к коротко стриженной черной брюнетке, и это говорило об одном – он был пьян. Чрезмерный объем выпитого спиртного помог ему принять первый удар от подружек Татьяны. В тот момент он публично признался им, что ему понравилась их кареглазая подруга, но девушки вежливо подсказали ему, что сегодня они хотели отдохнуть от всего, в том числе и от мужчин. Татьяна, оценив его взглядом, промолчала, хотя напоследок одарила Евгения улыбкой: если постараешься и удивишь, я не против…

Евгений с обнадеживающим чувством ушел к своему столику. Выпив еще немного, он стал выжидать. Повод подойти нашелся. К девушкам подгребли двое молодых ребят, засев за их стол без приглашения. Евгений воспользовался моментом, вновь подошел к девушкам и во всеуслышание провозгласил: «Это мой стол и мои девушки!».

Дамы решили воспользоваться заступничеством Евгения и молча кивали в унисон сказанных им слов. Молодые люди с извинениями ретировались, хотя неизвестно, что их больше испугало – сентенции Евгения или двое его приятелей внушительных размеров, которые тоже последовали за ним мерной поступью. В благодарность Евгению удалось заполучить телефон Татьяны, которую он сопроводил в конце вечера до такси.

На следующий день после похорон Екатерины Баумистровой, Евгений направился в городской морг, что на улице Тюльпанной. Его интересовали предварительные данные вскрытия третьей жертвы, Муртазиной Нины Викторовны. Вдруг окажется, что она не входит в «круг его интересов».

Он помнил как впервые, еще работая опером, попал в здание морга и узрел распрепарированный труп. После этого целую неделю он не мог употреблять в пищу мяса, а к едкому запаху формалина не смог привыкнуть и по сей день. Всегда прижимал локоть к лицу, когда проходил мимо холодных стен коллективного пристанища немых тел.

Евгений не оглядывался по сторонам, четко знал куда идти и к кому. В конце коридора он нырнул за железную дверь, за которой, посреди светлой комнаты, колдовал над трупом пожилого мужчины тучный человек.

– Приветствую, Руслан Рюрикович, все трудитесь! – громогласно заявил о себе Евгений.

– Тише, испугаешь покойника, они, как и деньги, любят тишину, – сделал ироничное замечание патологоанатом.

– Брось, Рюрикович, это же… – Евгений подошел с противоположной стороны анатомического стола и мимолетно взглянул на труп. Он показался ему неприметным, но профессиональный вопрос для уточнения у него все же возник:

– Это тот, которого заколбасила жена ударом в сердце?

– Не скажи, брат, вот один случай был у знакомых совсем недавно… – продолжал говорить о своем Рюрикович, не слыша вопроса Евгения.

– Не надо, все мы знаем, что ты, Руслан Рюрикович, знаешь много басен… – Евгений отошел от операционного стола и огляделся по сторонам.

– Боишься? Скажи честно, признайся, а? Следователь, а все еще не можешь привыкнуть… нет, так не пойдет, брат, – Рюрикович говорил и одновременно сделал еще один штрих на теле покойника, отрезав скальпелем полусантиметровый кусочек печени. Аналогичные действия патологоанатом проделывает, отбирая по маленькому кусочку от каждого органа умершего человека для гистологического исследования, чтобы определить причину смерти. Эту процедуру рано или поздно проходит каждый, перед тем как дают старт похоронной процессии, причем, независимо от причины смерти – была ли она насильственной или нет. Исключение лишь одно – гибель от старческой дряхлости, вскрытие в таких случаях не грозит. Можно сказать, людям есть к чему стремиться.

Комната, несмотря на изрезанный вдоль и поперек труп, оставляла радужное впечатление: была наполнена дневным светом, который беспрепятственно проникал во все углы операционной. Снежный кафель на стенах, белый цвет раковин, белый халат Рюриковича и его ироничный настрой создавали противоречивую картину.

Помимо трупа на анатомическом столе, еще две каталки с телами усопших под накрахмаленными простынями ожидали своей очереди к Рюриковичу. Странно, но, как казалось Евгению, все умершие утонули в безмятежной обстановке. А главный диссонанс окружающей картины – верхняя часть головы Рюриковича, не прикрытая хирургической маской: красное лицо с черными, выпученными, бегающими глазами.