Алан Брэдли - Я вещаю из гробницы

— И что теперь? — поинтересовалась я, стараясь выглядеть нетерпеливой.

— Лучше вам пойти и заняться своими делами, мисс, — сказал он. — У нас есть работа, и нам не надо, чтобы такие, как вы, путались у нас под ногами.

Что ж!

Обычно тот, кто позволил себе сказать мне что-то подобное в лицо, занял бы верхнюю строчку в моем списке жертв стрихнина. Пара кристаллов в тарелку с обедом — вероятно, смешанных с горчицей на сэндвиче, которая ловко скроет и вкус, и текстуру…

Но постойте! Ведь он же сказал «мы»? Кто эти «мы»?

Бывая в церкви, я знала, что мистер Гаскинс обычно работает в одиночестве. Он зовет помощника, только когда надо поднять что-то тяжелое, например, передвинуть упавшую могильную плиту из тех, что потяжелее, или похоронить кого-то, кто…

— Святой Танкред! — воскликнула я и бросилась к двери.

— Постойте! — запротестовал мистер Гаскинс. — Не ходите туда!

Но его голос позади был уже почти не слышен, когда я с грохотом неслась вниз по винтовой лестнице.

Святой Танкред! Они открывают могилу Святого Танкреда в усыпальнице и не хотят, чтобы я встревала. Вот почему викарий так резко сменил тему. Поскольку он отправил меня прямо к мистеру Гаскинсу в башню, это не имело никакого смысла, но у него вряд ли было время поразмыслить.

Цветочные корзины, однако! Где-то внизу они уже открывают могилу Святого Танкреда!

Когда я выбежала в вестибюль, там никого не было. Викарий и беловолосый незнакомец исчезли.

Слева от меня был вход в крипту, тяжелая деревянная дверь в готическом стиле, ее изогнутые очертания напоминали неодобрительно выгнутую бровь. Я толкнула ее и тихо пошла вниз по ступенькам.

У подножия лестницы вереница маленьких голых электрических лампочек, временно подвешенных под низким потолком, вела к передней части церкви, и в их неверном желтоватом свете окружающее пространство казалось только темнее.

Я была здесь однажды, играла в прятки с девочками-скаутами Святого Танкреда. Было это, разумеется, до моего бесславного изгнания из их рядов. Тем не менее даже спустя столько времени я не могла не вспоминать Делорму Хиггинсон и то, как много времени потребовалось, чтобы заставить ее замолчать и перестать пускать пену изо рта.

Передо мной во мраке таилась припавшая к земле груда металлолома, служившая в церкви печкой.

Я неловко обошла ее по кругу, не желая поворачиваться к этой штуке спиной.

Изготовленное на предприятии «Дикон и Бромвель» в 1851 году и продемонстрированное на Великой выставке, это знаменитое своей непредсказуемостью чудовище обитает в потрохах Святого Танкреда, напоминая гигантского кальмара, атаковавшего подводную лодку капитана Немо «Наутилус» в «20 000 лье под водой», жестяные щупальца его труб простираются во всех направлениях, а два круглых слюдяных окошка в дверце из кованого железа светятся, будто пара диких злобных глаз.

Дик Плюз, деревенский сантехник, годами питал к зверю то, что викарий именовал «сердечной привязанностью», но даже я знала, что это печальный оптимизм. Дик боялся эту штуковину, и все в Бишоп-Лейси об этом знали.

Иногда во время служб, особенно в периоды долгих пауз, когда мы все сидели на проповеди, по трубам с горячим воздухом поднимался поток коротких слов — слов, которые мы все знали, но притворялись, что нет.

Я содрогнулась и пошла дальше.

Теперь по обе стороны от меня располагались выложенные кирпичом арки. За ними, сложенные, будто вязанки дров, по словам мистера Гаскинса, лежали разложившиеся трупы давно умерших жителей деревни, в том числе изрядное количество усопших де Люсов.

Должна признать, что временами мне очень хотелось вытащить этих моих высохших, похожих на бумагу предков — не просто для того, чтобы увидеть, насколько они похожи на свои потемневшие портреты маслом, до сих пор висевшие в Букшоу, но чтобы доставить себе личное удовольствие от случающейся иногда встречи с трупом.

Только Доггер был в курсе этой моей необычной склонности и убедил меня, что это потому, что при изучении трупов удовольствие от познания превосходит боль.

Аристотель, по его словам, разделял мою привязанность к покойникам.

Старый добрый Доггер! Как он умеет меня успокоить.

Теперь до меня доносились голоса. Я находилась прямо под апсидой.

— Осторожно! — говорил кто-то во мраке передо мной. — Полегче, Томми, дружище.

По стене прыгнула темная тень, словно кто-то включил фонарь.

— Тише! Тише! Где Гаскинс с его чертовой веревкой? Прошу прощения за грубость, викарий.

Силуэт викария вырисовывался в открытом проеме спиной ко мне. Я наклонила голову, чтобы заглянуть за него.

В дальнем конце помещения из стены был практически вынут и повернут в сторону большой прямоугольный камень. Один его конец теперь покоился на деревянных козлах, а второй держался на краю нижнего камня. Под камнем виднелась пара дюймов холодной темноты.

Четверо рабочих — все незнакомцы, кроме Джорджа Баттла, — стояли наготове.

Подойдя для ближайшего рассмотрения, я наткнулась на локоть викария.

— Боже мой, Флавия! — изумленно воскликнул викарий, его глаза казались в холодном свете огромными. — Я чуть богу душу не отдал от страха, дорогая моя! Я не знал, что ты здесь. Тебе не следует тут находиться. Слишком опасно. Если твой отец об этом услышит, он мне голову оторвет.

В моих мыслях промелькнул Святой Иоанн Креститель.

— Простите, викарий, — сказала я. — Я не хотела вас напугать. Просто, поскольку меня назвали в честь Святого Танкреда, я хотела быть первой, кто увидит его благословенные старые кости.

Викарий безучастно смотрел на меня.

— Флавия Танкреда де Люс, — напомнила я ему, добавляя в свой голос чуток фальшивого почтения, скромно скрестив руки на груди и потупив глаза: приемчик, который я подсмотрела у Фели во время молитв.

Викарий долго молчал, а потом тихо хихикнул.

— Ты мне голову морочишь, — сказал он. — Я точно помню церемонию твоего крещения. Флавия Сабина де Люс — вот как мы тебя нарекли во имя Отца, Сына и Святого духа, аминь, и Флавией Сабиной де Люс ты останешься — разумеется, до тех пор, пока не решишь связать себя священными узами брака, как твоя сестра Офелия.

Моя челюсть отвисла до пола.

— Фели?

— О боже, — сказал викарий. — Боюсь, я проболтался.

Фели? Моя сестра Фели? Решила связать себя священными узами брака?

Едва могу поверить в это!

Кто же он? Нед Кроппер, мальчик на побегушках из «Тринадцати селезней», чьи представления об ухаживаниях выражаются в том, чтобы оставлять заплесневелые сласти на нашем кухонном крыльце? Карл Пендрака, американец-военнослужащий, желающий показать Фели достопримечательности Сент-Луиса, штат Миссури? («Карл собирается показать мне, как Стэн Мьюжл[8] подает мяч».) Или это Дитер Шранц, бывший немецкий военнопленный, решивший остаться в Англии и работать на ферме, пока он не сможет преподавать английским школьникам «Гордость и предубеждение». И еще, разумеется, есть детектив-сержант Грейвс, молодой полицейский, который всегда теряет дар речи и бурно краснеет в присутствии моей вялой сестрицы.

Но не успела я одолеть викария дальнейшими расспросами, как и в без того переполненное помещение впихнулся мистер Гаскинс с веревкой в руке и с фонарем, отбрасывающим диковинные колеблющиеся тени.

— Дорогу! Дорогу! — пробормотал он, и рабочие расступились, плотно прижимаясь к стенам.

Вместо того чтобы выйти из помещения, я воспользовалась возможностью проникнуть внутрь, так что к тому моменту, как мистер Гаскинс зафиксировал веревку на наружном конце камня, я вклинилась в дальний угол. Отсюда у меня будет лучший обзор на происходящее.

Я глянула на викария, казалось, забывшего о моем присутствии. Его лицо напряглось в свете маленьких колеблющихся лампочек.

Что там сказал этот Мармадьюк, мужчина в темном костюме? «Вы должны остановить это. Вы должны прекратить это немедленно».

Очевидно, что, несмотря на Мармадьюка, кем бы он ни был, работа продолжается.

— Где же ваш приятель? — внезапно спросил мистер Гаскинс, на минуту оторвавшись от своей работы, и его слова странным эхом отразились от арочного потолка крипты. — Я думал, он хочет присутствовать при главном событии?

— Мистер Сауэрби? — уточнил викарий. — Я не знаю. Очень непохоже на него — опаздывать. Возможно, нам следует немного подождать.

— Этот камень никого не ждет, — сказал мистер Гаскинс. — У этого камня свои резоны, и он собирается выйти наружу, нравится нам это или нет.

Он ласково потрепал огромную глыбу, и та жутко застонала, как будто от боли.

— Он висит на кончиках пальцев, и все тут. Кроме того, Норману и Томми надо возвращаться в Мальден-Фенвик, не так ли, парни? Они пришли сюда работать, и они будут работать.