Руслан Белов - Кол Будды

- Договор с раком?!

- Ну да. Вы же говорили?

- Что говорил?

- Ну, что условились с ним, что съедите его вместе с женой и сыном.

Смирнов заморгал.

- Вы это для смеха придумали? - догадался Роман Аркадьевич. - Как и все остальное, про дельфинов и крабов?

- Неужели вы не поняли, что мне не хочется говорить об этом? Я уехал от всего этого из Москвы...

Смирнов сделал лицо несчастным, отвернулся к морю и попытался завершить разговор:

- Вам пора, Роман Аркадьевич, окрошка выкипит на солнце, а меня Синяя Красотка заждалась...

- Ничего с окрошкой не станет - смотрите, вон, Митенька ее в котелке нам несет.

Смирнов посмотрел и увидел сына Романа Аркадьевича. Тот приближался с туристским котелком в одной руке и пластиковым пакетом в другой.

- Похоже, жена у вас золото, - завистливо проговорил Смирнов.

- Что есть, то есть, - застенчиво заулыбался Роман Аркадьевич. - И жена, и сын, и дочь у меня на зависть всем.

Спустя минуту между Смирновым и Романом Аркадьевичем на клеенке с ананасами стоял котелок с окрошкой и пластиковая тарелочка с печеными на углях баклажанами. Во второй тарелочке лежали ровно порезанный белый хлеб и две большие металлические ложки.

Окрошка оказалось холодной и вкусной. Вино остыло и приобрело более-менее естественный вкус.

- Ну, так как вы договаривались с крабами? - спросил Роман Аркадьевич, когда с едой было покончено.

Смирнов достал сигарету, закурил. Солнце закрыло большое облако, и стало совсем хорошо.

- Это долгая история... - начал он, расположившись удобнее. - Как вы уже, наверное, догадались, я не женат, уже который раз не женат. Нет, я, наверное, женился бы, если бы не Жанна Сергеевна...

- А кто она такая? - не смог вытерпеть паузы Роман Аркадьевич.

- Жанна Сергеевна - начальник химической лаборатории нашего института. Вы не представляете, какая это выдающаяся женщина...

- Красивая?..

- Красивая - это мало сказать... Красивая, породистая, сексапильная, умная, добрая, остроумная, находчивая, строгая... Прибавьте ко всему этому еще родинку над правой грудью, интимную такую, малюсенькую родинку... И крохотный изюмистый шрамик точно там, где брахманы себе кляксу ставят. Все у нее, короче, по теме, хоть и одевается безвкусно и бижутерию копеечную любит. Короче, вцепилась она в меня своими этими клешнями, ну, кроме бижутерии и желтых штанов, конечно, и ни туда мне, ни сюда. Как почувствует, что у меня на стороне интимные отношения образуются, так сразу цап-царап. Пригласит к себе в кабинет, к груди прижмет, поцелует жарко, нальет коктейля из своей органической химии, запрется на ключик, и час я на облаках... Да таких облаках, что неделю после них ни о чем и мечтать невозможно. После нее любая женщина на полдня как воздух невидимой становилась...

- Ну и женились бы, если она такая...

- Конечно, женился бы... Но она замужем, и муж - инвалид. Представляете, на собственной свадьбе позвоночник сломал и обездвижил навеки. Спускались они из ресторана к машине с куклами, так он то ли запутался в ее шлейфе, то ли нога в бантик на подоле попала, то ли просто в глазах ее утонул своим жениховским вниманием - и бряк на ступеньки. Жанна Сергеевна всегда навзрыд плачет, когда об этом рассказывает. Они даже не спали не разу, представляете?

- А втроем жить не пробовали?

- Как же не пробовали! Пробовали... Неделю я продержался...

- А почему всего неделю?

- Ну, вы же знаете, у человека, если одно чувство отключается, то другое обостряется...

- Да, знаю, - грустно покивал Роман Аркадьевич.

- Так у Владислава Андреевича слух и обоняние обострились... Он своим носом все слышал. Разденется Жанна в соседней комнате - он слышит. А как не слышать - запах-то у нее, ой, какой! Божественный...

Смирнов, недавно прочитавший "Парфюмера", прикрыл глаза, медленно втянул в легкие воздух. Ноздри его трепетали от вожделения.

- И все по-своему пахнет, - продолжил он мечтательно. - Ручка, животик, груди... Да, груди... Одна, знаете ли, лесной земляникой чуть-чуть, а другая вовсю майским вечером. А как все остальное! Вы понимаете, что я имею в виду... Полуобморочно, сладко полуобморочно... О, Господи, что же я так разоткровенничался? Я вас не шокирую своей открытостью? Не кажусь беспринципным?

- Да нет, - пожал плечами Роман Аркадьевич, немного недовольный тем, что Смирнов завершил свои интимные реминисценции. - Вот только я не пойму, как вы от этих запахов ушли? Не хотели мучить инвалида?

- Инвалида... - повторил Смирнов, неприязненно скривив губы. - Однажды утром, когда она его на утку сажала, этот инвалид, желчно улыбаясь, рассказал, что между нами в прошедшую ночь было. Куда я ее целовал, куда она меня, что она делала, что я, и сколько. Да так подробно и с деталями, как будто своими глазами все видел. А ведь от нашей с Жанной спальни до его спальни - метров десять с тремя поворотами и тремя дверьми... Короче, не смог я интимной жизнью под наблюдением жить, не смог на него, несчастного, смотреть - на ужин она ведь его выкатывала, и он ел меня, глазами ел, - не смог жить жалостью, и ушел, малодушный и сам себе противный.

- Я вас понимаю... - проговорил Роман Аркадьевич, находясь мыслями и обонянием в доме Жанны Сергеевны. - Но вы все время уходите от истории с крабами.

- Ничего я не ухожу. После ухода от Жанны, я взял отпуск и уехал в Железноводск водички попить от такой нервной жизни. И там познакомился с очаровательной саратовчанкой Ларисой. Они с Жанной были как лед и пламень, как плюс и минус, в общем, были диаметрально разными. Нет, не подумайте, Лариса тоже была красива, сексапильна, породиста, умна и добра, но как-то по-другому. Жанна, знаете ли, больше снаружи красива была, а Лариса вся изнутри светилась...

- Почему вы говорите о них "была"? Они умерли? - округлил глаза Роман Аркадьевич.

- Да... Одна фактически, а другая виртуально, - почернел Смирнов и, торопливо закурив, продолжил:

- Короче, влюбился я до потери твердости голоса. Вы не представляете, как мы гуляли по окрестностям Железноводска. Целовались на скамеечках, лицо к лицу вино вкусное в кафешках пили... Пили, пьянея от любви, в чащи уходили, кизил кушали из ладошек, рука в руке шли, решали, сколько мальчиков заведем, сколько девочек, куда отдыхать будем ездить... Потом в Москву я ее увез. В свое Люблино. Вы не представляете, как моя холостяцкая квартирка преобразилась! Она вмиг все переставила, с моей помощью, конечно, занавески повесила, все вычистила. Я и вообразить не мог, что мое гнездышко может превратиться в Эдем, тем более, я, честно, говоря, считал его весьма уютным и хорошо приспособленным, как для умственной, так и фактической жизни...

- А как Жанна Сергеевна?

- Когда отпуск кончился - в науке он длинный, тридцать шесть рабочих дней - и я пришел на работу, все счастье мое прекратилось. Жанна Сергеевна увидела меня и, сразу все поняв, потащила в свой кабинет и там сказала, что отравится ядом, если я от нее уйду. И мужа своего отравит, чтобы в богадельне не жил.

- Да, запахи там, не позавидуешь...

Смирнов покивал замечанию и продолжил:

- И стали мы опять втроем жить - я, Лариса и Жанна...

- Втроем?!

- Ну да. Лариса, правда, об этом не знала. Ничего, справлялся, тем более, в химической лаборатории с этими короткохвостыми раками работы стало много, и Жанна Сергеевна большую часть себя отдавала банкам, склянкам и прочим ретортам...

- Ну а крабы? Что за договор у вас с ними был?

- А вы слушайте. Я уже говорил, что в тот самый момент наш институт вплотную занялся короткохвостыми раками. Навезли их - вагон и маленькую тележку. Они по всем коридорам и комнатам туда-сюда лазали, в шкафах одежных на рукавах висели, сухари и печенье с чайных столиков воровали и даже в холодильники залазили. Короче, везде они были - маленькие и большие, серые и коричневые. И как-то в пятницу я одного маленького домой в дипломате принес. Он как таракан в него заскочил, я не заметил и принес. И зря, надо было его в сугроб вытрясти...

Смирнов замолчал, закурил сигарету и сразу же о ней забыв, напряженно уставился в горизонт.

- А что он у вас наделал?

- Ничего он не наделал. Ел мясо, как лошадь, бегал туда-сюда, на занавесках висел. В ванну прыгал... И смотрел, паразит, смотрел. А нам с Ларисой хорошо было, мы часто этим самым занимались. На полу, на кровати, на диване, в прихожей, в ванной... А он сядет удобно так, чтоб все видно было, и смотрит, смотрит, глазками своими крутя. Иногда я даже кончить из-за этого никак не мог...

- Ну, краб тут, скорее всего, не причем. Если вы по три раза на дню этим занимались, да еще в лаборатории на полставки, то, скорее всего, дело именно в этом.

- Может быть, вы и правы, но, сами понимаете, мне было на кого сваливать мелкие неприятности, и я сваливал... Однако, в целом, жили мы довольно-таки хорошо, если не сказать лучше всех. Но однажды, через месяц после того, как этот короткохвостый паразит у меня поселился, - Смирнов, брезгливо морщась, указал на останки съеденного им краба, - мне что-то не по себе стало. Вы знаете, у меня интуиция неплохо развита, и я остро почувствовал, что он готовит мне горе, неизбывное горе, которое всю оставшуюся жизнь будет сидеть у меня в печенках... Я взял его за панцирь, крепко взял - у него даже конечности повисли, и поклялся, что зверски съем его и всех его ближайших родственников, если он мне гадость какую сделает.