Сэйте Мацумото - Земля-пустыня

— Благодарю, — ответил Соэда и повесил трубку.

В условленное время Соэда вошел в здание министерства иностранных дел. И в лифте, и в коридорах четвертого этажа, куда он поднялся, было много иностранцев. Несколько человек, пришедших с какой-то петицией, слонялись по коридору.

Девушка провела его в приемную и попросила подождать. Соэда подошел к окну и поглядел вниз. По улице нескончаемым потоком мчались машины. Красиво выделялись резные листья каштанов в лучах осеннего солнца.

Вскоре послышались торопливые шаги и в приемную вошел довольно полный мужчина в отлично сшитом костюме. У него был холеный вид, редкие волосы были аккуратно зачесаны.

— Мурао, — представился он, принимая от Соэды визитную карточку. — Прошу.

— Извините за беспокойство, — сказал Соэда, усаживаясь напротив Мурао.

Бесшумно вошла девушка, поставила чашечки с чаем и так же бесшумно удалилась.

— Итак, что вас интересует?

— Вы, кажется, находились в нейтральной стране до конца войны?

— Да, — подтвердил Мурао.

— Как раз в то время посланник вернулся в Японию и его функции были возложены на первого секретаря представительства Кэньитиро Ногами?

— Совершенно верно.

— Господин Ногами скончался за границей?

— Да, к сожалению, — тихо произнес Мурао.

— Ему приходилось много работать?

— Очень. — Мурао закурил сигарету. — Именно непосильная работа сократила ему жизнь. Я в ту пору служил под его началом, и нам пришлось потратить немало сил на осуществление целей дипломатии военного времени.

— Кажется, именно вы привезли прах господина Ногами на родину?

— Вы, я вижу, прекрасно осведомлены. — Мурао пристально посмотрел на Соэду, и взгляд его стал жестче.

— Об этом сообщалось в свое время в газетах.

— Да, это верно, — согласился Мурао.

— Господин Ногами еще в студенческие годы увлекался спортом, особенно дзю-до…

— Да, у него был даже третий дан.

— Я слышал, он обладал весьма крепким здоровьем.

— Чрезмерное увлечение спортом в юности сказывается впоследствии на легких.

— Значит, Ногами умер от туберкулеза?

— Да. В сорок четвертом году. Ногами серьезно заболел. Врачи обнаружили у него туберкулез и предложили сменить климат. При такой болезни работать на износ, как работал он, было нельзя. Это угрожало уже самой жизни. Однако Ногами упорствовал. Тогда мы все, чуть не насильно, отправили его в Швейцарию.

Мурао говорил медленно, прикрыв глаза, словно припоминал подробности тех давних дней.

— И там, в Швейцарии, Ногами скончался?

— Да. Когда нас известили об этом, я поехал за его останками. В ту пору добраться до Женевы стоило большого труда.

— Вам удалось встретиться с врачами и узнать подробности?

На мгновение с лица Мурао исчезла улыбка и доброжелательное выражение сменилось почти враждебным. Но он постарался сразу же взять себя в руки, понимая, что Соэда внимательно за ним наблюдает.

— Безусловно, я расспросил их, — сказал Мурао после довольно длительной паузы. — Ногами пролежал в больнице три месяца. Как ни печально, но отправлять его в Японию в том состоянии не представлялось возможным. Тем более что у нас не нашлось бы даже необходимых лекарств, а в Швейцарии их было больше чем достаточно, — добавил Мурао, опустив глаза.

— Вы прибыли в больницу уже после кремации?

— Да, Ногами скончался за две недели до моего приезда, и его, естественно, кремировали. Прах передал мне главный врач больницы. Имени его сейчас не припомню.

Наступила пауза. Соэда некоторое время разглядывал висевшую на стене картину с изображением Фудзиямы.

— Как чувствовал себя Ногами в последние дни? — спросил он, оторвав взгляд от картины и внимательно наблюдая за Мурао.

— Мне сказали, что он был спокоен и лишь сожалел, что выбыл из строя в столь ответственный момент. Оно и понятно — Япония находилась на грани катастрофы.

— В сообщении, опубликованном в газетах, говорилось, что господин Ногами, замещая посланника, отдавал все силы осуществлению целей японской дипломатии военного времени в условиях сложной политической ситуации на Европейском континенте. Не можете ли вы более конкретно рассказать, в чем заключалась его работа?

— Н-да, — произнес Мурао, и на его лице появилась та неопределенная улыбка, какая бывает, когда человеку не хочется отвечать на вопрос. — О его конкретной работе мне, собственно, ничего не известно.

— Но ведь вы работали вместе!

— Это верно, но Ногами действовал самостоятельно, не посвящая меня в свои дела. Учтите, тогда работа отличалась от дипломатии мирных дней. Связь с Японией из-за препятствий, чинимых противником, была нерегулярной, и Ногами, как, впрочем, и всем остальным сотрудникам, приходилось подчас действовать на свой страх и риск, полагаясь исключительно на собственное разумение.

— И все же, — упорствовал Соэда, — вы работали под непосредственным руководством Ногами и в целом должны были представлять, в чем заключалась его дипломатическая деятельность. Я не спрашиваю вас о подробностях, скажите хотя бы в общих чертах.

— Затрудняюсь вам что-либо ответить, — на этот раз без обиняков сказал Мурао. — Еще не время раскрывать перед всеми нашу деятельность.

— Но ведь речь идет о событиях шестнадцатилетней давности.

— И все же не время. Ведь еще живы участники тех событий, и мы поставили бы их в крайне затруднительное положение. — Мурао вдруг прикусил язык, сообразив, что сказал лишнее. Улыбка мгновенно исчезла с его лица.

— Есть люди, которые оказались бы в затруднительном положении? — ухватился за эти слова Соэда. Возникла та самая ситуация, когда один старается поскорее захлопнуть дверь, а другой, просунув в щель ногу, не дает этого сделать. — Что это за люди? Разве им теперь еще что-то грозит? Или до сих пор существуют какие-то тайны?

Мурао вроде бы и не рассердился. Он просто поднялся с кресла, давая понять, что аудиенция окончена. Как раз в этот момент вошла секретарша.

— Время истекло, извините, — сказал Мурао, демонстративно глядя на часы.

— Господин Мурао, — остановил его Соэда. — И все же кого конкретно поставила бы в затруднительное положение публикация материалов о дипломатической деятельности, которую в то время вел Ногами?

— Если я назову имя человека, вы ведь сразу же отправитесь к нему? — насмешливо улыбаясь, спросил Мурао.

— Конечно. Если обстоятельства позволят.

— В таком случае назову, а уж вы постарайтесь сами взять у него интервью, если он, конечно, согласится.

— Постараюсь.

— Тогда обратитесь к Уинстону Черчиллю.

Соэда ошалело глядел вслед Мурао, пока тот не скрылся за дверью. Перед его глазами все еще стояла презрительная ухмылка, искривившая тонкие губы чиновника.

Соэда покидал здание министерства иностранных дел, не на шутку разозлившись.

«Каков нахал, — возмущался он. — „Обратитесь к Уинстону Черчиллю“! За дурака меня, что ли, считает! И еще эта чиновничья ухмылка».

Соэда завернул за угол. К нему подъехала Машина с флажком его газеты.

— Куда поедем? — спросил шофер.

— К парку Уэно, — на минуту задумавшись, ответил Соэда.

В газету возвращаться не хотелось. Возникло желание пройтись, побыть в одиночестве, но шоферу он об этом не сказал: в транспортном отделе машин не хватало.

— Высадите меня у Библиотечной улицы и возвращайтесь, — сказал Соэда.

Он задумчиво постоял у входа в библиотеку. Собственно, в библиотеке у него никаких дел не было. Он просто решил пройтись по этой, знакомой еще со студенческих лет улице, освободиться от неприятного чувства, которое оставила встреча с Мурао. Соэда собирался уже было двинуться вдоль улицы, как вдруг неожиданная мысль заставила его изменить свое намерение, и он вошел в библиотеку.

Получив разовый пропуск, он направился в отдел каталогов, перебрал несколько карточек, заказал список государственных служащих за тысяча девятьсот сорок четвертый год и пошел в читальный зал.

Вскоре ему принесли нужную книгу. Полистав довольно увесистый том, он нашел список сотрудников представительства Японии в нейтральной стране, где служил Кэньитиро Ногами.

В ту пору Япония имела свои представительства в Европе всего лишь в пяти странах. В интересовавшем его представительстве тогда работало только пять человек. Соэда аккуратно переписал фамилии себе в блокнот:

Посланник: Ясумаса Тэрадзима.

Первый секретарь: Кэнъитиро Ногами.

Помощник секретаря: Есио Мурао.

Стажер: Гэньитиро Кадота.

Военный атташе: подполковник Тадасукэ Ито.

Из перечисленных лиц Тэрадзима и Ногами умерли, у Мурао он был, значит, только Кадота и Ито могли пролить свет на интересовавшие его события.

«Обратитесь к Уинстону Черчиллю» — эти насмешливо брошенные слова не только разозлили Соэду, но и подстегнули его в стремлении докопаться до истины.