Алексей Макеев - Портрет смерти. Холст, кровь

– Говори, – разрешил я. – За неимением другой информации.

– Мать скончалась, отчим нашел другую… Вернее, наоборот, отчим нашел другую, мать вследствие чего скончалась.

Зашелся бодрой ритмикой сотовый телефон в прихожей. Я, кажется, забыл его вынуть из борсетки.

– Позже перезвоню, подруга, – сказал я, бросил трубку и поволокся в прихожую.

– Господи, Андрей, – сказала Рогачева. – Звоню тебе на городской, звоню, звоню. В Интернете сидел?

– В нем, – машинально буркнул я. – Ведь он как жизнь: делать нечего, а уходить не хочется. Подожди, случилось чего? – Голос у одноклассницы как-то странно подрагивал.

– Да, Андрюша… – она чуть не плакала. – У нас труп… Настоящий человеческий труп… Пришла с работы, поднялась к себе на третий этаж, а у нас тут темно, лампочка перегорела, и труп лежит под дверью… Андрюшенька, милый, мне кажется, что это Эльвира… Я вызвала полицию, а потом тебе стала звонить…

– Сейчас приеду, – бросил я. Недоуменно посмотрел на мигающую трубку. Вот и накрылась моя Испания медным тазом…

Садиться за руль после дозы вермута не хотелось решительно. Не объяснять же гаишникам, что я еду на труп. Я поехал на общественном транспорте – в смысле, на такси. В машине, вместо привычного шансона, играла психоделическая музыка, от которой психи активно размножаются. Шофер подпевал ей в такт и смотрел в одну точку перед собой. Он вез меня какими-то ломаными зигзагами. С того и стартовал абсурд, благополучно продолжившийся до финала этой нелепой истории.

Рогачева проживала на задворках «Праздничного зала» в массивной сталинской четырехэтажке, окруженной брежневскими картонными коробками. У подъезда стояла полицейская машина, «Скорая помощь» и старая «буханка», подозрительно смахивающая на машину для перевозки особых слоев населения (мертвых). Потолок подъезда украшал узор из обгоревших спичек. Я поднялся на третий этаж, где толпились люди. Лампочку, судя по всему, ввернули. «Настоящий человеческий труп» лежал под дверью Рогачевой, укрытый простыней. Осмотр уже закончили, но расходиться операм и экспертам не хотелось.

– Андрюша, родненький… – бросилась ко мне Рогачева – густо «заштукатуренная», располневшая, в какой-то цветастой цыганской юбке. Схватила за воротник, забормотала: – Андрюшенька, представляешь, это не Эльвирка. Это соседка с четвертого этажа. Зиночка… Ее ножом хватили… Она же безвредная, скучная, разведенная, никому не нужная. А я подумала, что это Эльвирка. Она лежала на животе, и плащ у нее похожий, и волосы того же цвета…

А накрылась ли тазиком моя милая сердцу Испания? Я начинал предательски потеть.

– Эльвира дома?

– Нет, Андрюша… Я оставила ей ключ, потому что поздно прихожу с работы… Вкалываю, как лошадь… Нет ее дома, телефон заблокирован, я не знаю, где она – может, по бутикам шопингует, или по салонам красоты, или в солярий пошла…

За соляркой. Голова усиленно работала. Если соседка Зиночка никому не нужна… Выходит, в Эльвиру метил убийца? Ждал в полутемном подъезде женщину в таком-то плаще, с такими-то волосами. А потом – совпало так – поднялась Эльвира, увидела труп, в страхе сбежала, а труп лежал, пока не объявилась Рогачева. В доме четыре этажа, Рогачева живет на третьем, по две квартиры на площадке, не сказать, что проходное место. Время не раннее, обитатели квартир давно сидят по домам у голубых экранов…

– Ха, а яблоко от дуба недалеко упало, – произнес знакомый голос, раздвинулась группа людей на вершине пролета, и в позу римского сенатора встал капитан Максимовский – рослый тип с волчьим взором, который просто незаменим, чтобы клеймить презрением преступников.

– Господин Раевский, мы с вами не виделись целые сутки, – он смотрел на меня пренебрежительно, как и должен смотреть не наделенный талантами, но уполномоченный властью человек на своего удачливого сверстника (не наделенного властью). – Вы у нас теперь в каждой бочке затычка? Вас теперь можно видеть везде?

– Под каждой крышечкой, – поддакнул младший по званию лизоблюд. Этого бездаря я тоже видел в «артишоке».

– Очень смешно, товарищ капитан, – пробормотал я. – Если хотите, можете проверить у меня документы.

– Раевский, я что-то не понимаю, – нахмурился Максимовский. – Да, в галерее «Арт и Шок» вы отличились, спору нет. Любой бы отличился за такие деньги. Но здесь… Агентство «Пирамида» занимается убийствами?

– Хотите трогательную правду, капитан? – с вызовом сказал я. – Дарья Викторовна Рогачева, у дверей которой произошло убийство, – моя старинная приятельница. Первым делом она вызвала полицию, а уж потом позвонила мне. Ей требовалась моральная поддержка. Вы не против, если я ее окажу?

Капитан опустился до моей персоны, раздраженно глянул на прильнувшую ко мне Рогачеву, сделал кружок вокруг нас, благо ширина пролета позволяла, сказал «ну-ну» и поднялся на рабочее место. Я не осуждал этого затурканного служаку. Врио начальника районной криминальной полиции – должность собачья. Гоняют по любому поводу: убийства, кражи с выставок, пьяная поножовщина…

– Послушай, Рогачева, – прошептал я, – ты ничего не говорила им про Эльвиру?

– Нет, Андрюш… Когда они приехали, я вообще ничего не могла говорить, только рот разевала, гугукала, квакала… А когда они перевернули ее, а это оказалась Зинка… я вообще онемела. Потом отошла, конечно… Нет, про Эльвирку я ничего не говорила. А надо ли, Андрюша?

– Ничего не говори. Убийцу они все равно не найдут, а неприятности нам с тобой обеспечат с троекратным запасом. Сам разберусь с этим делом. Расскажешь им про Зинку всё, что знаешь, а про Эльвиру забудь. Появится – хорошо. Не появится… опять же моя проблема. Мы не уверены, что прирезать хотели Эльвиру. Послушай, а неужели они правда так похожи?

– Да нет… – задышала в ухо Рогачева. – Совсем не похожи. Волосы только. И цвет плаща. Но у Зинки – обычный совковый, а у Эльвирки – из Милана. В темноте, конечно, не поймешь…

Мы постояли для отвода глаз еще несколько минут. Тело унесли. Спустились опера, одарив меня суровыми взглядами. Скорчил надменную мину Максимовский.

– До скорой встречи, капитан, – раскланялся я, а когда он притормозил и вцепился в меня взглядом, быстро оговорился: – Шучу, шучу.

Я проводил Рогачеву до квартиры. Она олимпийским прыжком махнула через место, где лежала покойница, юркнула за дверь. Я помахал ей и запрыгал по ступеням. Полиция еще не уехала. Она рассаживалась. Я позвонил Варваре с площадки между первым и вторым этажом.

– Бедненький, – печально резюмировала Варвара. – Совсем забыл, что нужно говорить в трубку.

– Прости, забыл анекдот про склероз, – очнулся я. – У тебя все в порядке?

– А у нас пожар на всю деревню? Твой голос дрожит, Андрюша.

– Дрожит, – признался я. – Ты знаешь, как бороться со страхом?

– Знаю, – подумав, ответила Варвара. – При помощи более сильного страха.

– Тогда я приеду к тебе?

Она чуть не поперхнулась.

– Ну, знаешь ли… Спасибо, конечно. А за каким, прости меня, хреном?

Полиция еще не расселась по своим «скоростным» отечественным автомобилям. Время было. Я описал ей в двух словах «историю болезни» некой Зиночки и свои подозрения касательно данного убийства.

– Вот такая, понимаешь, загогулина, как говорил наш бывший президент.

– Понятно, – сказала Варвара.

– Понятно? – удивился я. – Поздравляю, дорогая. Если тебе все понятно, то психиатрия бессильна. Просыпайся, Варвара, сейчас я к тебе приеду. Кстати, какой твой любимый напиток утром?

Варвара потрясенно молчала.

– Не знаю, Андрюша, – выдавила с трудом. – Зависит от того, нужно ли утром идти на работу. А ты о чем говоришь? Считаешь, что ты уже преодолел… пятипроцентный барьер?

– Говорить будем всю ночь, – пояснил я. – Ладно, Варвара, не парься, кусаться не буду.

В такси, которое я поймал на улице Линейной, не играла психоделическая музыка, но управляла разбитым корытом женщина в кепке. Она посматривала на меня всю дорогу, рождая во мне чудовищный комплекс сексуальной неполноценности. Глаза ее при этом как-то мистически поблескивали. Я сунул купюру, не глянув на достоинство, взлетел на последний этаж хрущевского дома. Облегченно вздохнул и потянулся к звонку. Сотовый в кармане забился, будто ждал того момента.

Звонила опять Рогачева.

– Прости, Андрей, я, наверное, уже надоела тебе этим вечером…

– Да нет, что вы, – преувеличенно бодро сказал я. – Всегда рад вас слышать, Дарья Викторовна. Уже соскучились?

– Я? – изумилась Рогачева. – Да я вас с Эльвирой тьму лет не видела и еще бы столько же не видела!

– Объявилась Эльвира? – предположил я.

– Объявился еще один труп! – заорала Рогачева.

– Не может быть, – поразился я. – Прошло лишь двадцать минут. Что за труп? Опять женский?

– Нет, – успокоилась Рогачева. – Пациент, скорее, М., чем Ж. Дело было так, – голос Рогачевой уже не дрожал, беспрерывные неприятности закаляли нервную систему. – Уехала полиция, уехал ты, я сидела на кухне, ждала Эльвиру… и вдруг во дворе как заорут! Потом узнали, что это соседка с первого этажа Любовь Константиновна выгуливала перед сном своего мопса, он и выволок из кустов за детской песочницей человеческий труп…