Рекс Стаут - Лига запуганных мужчин

Итак, зазвонил телефон. Я снова сел в кресло и поднял трубку. Женский голос выразил желание поговорить с Ниро Вульфом. Я спросил, кто звонит, и она ответила: «Эвелин Хиббард». Я попросил ее подождать у аппарата и прикрыл трубку ладонью. Потом улыбнулся Вульфу:

— От Хиббарда. — Он поднял брови. — Женская разновидность Хиббардов по имени Эвелин. Голос молодой, наверное, дочь. Возьмите трубку.

Он поднял трубку, я приготовил блокнот и ручку, прижав плечом свою трубку к уху. Вульф спросил, что ей угодно, а я в который уже раз осознал, что он единственный из всех людей, с кем я когда-либо сталкивался, разговаривает с женщинами и мужчинами одинаковым тоном. Он умеет по-разному менять свой голос, однако эти различия никак не обусловлены полом собеседника. Тут я начал быстро стенографировать в блокноте, поскольку в трубке раздалось:

— У меня есть к вам рекомендательное письмо от моей подруги, мисс Сары Берстоу. По всей вероятности, вы ее помните, мистер Вульф, вы расследовали… смерть ее отца. Могу я зайти к вам? Если можно, сейчас же.

— Весьма сожалею, мисс Хиббард, сейчас я занят. Не могли бы вы прийти в четверть третьего?

— О! — Она слегка задохнулась. — Я надеялась, что… Я решилась всего десять минут назад. Это ужасно срочно, мистер Вульф. Может быть, вы могли бы…

— Не были бы вы так любезны пояснить мне, почему такая срочность?

— Мне не хотелось бы по телефону; но дело не в этом. Речь идет о моем дяде, Эндрью Хиббарде, он был у вас две недели назад, вы, несомненно, его помните. Так вот, он исчез.

— Вот как? Когда?

— Во вторник вечером, четыре дня назад.

— Он не оставил никакой весточки?

— Ничего, — женский голос в трубке прервался. — Вообще ничего.

— В самом деле. — Я заметил, что Вульф скосил глаза на часы — было четыре минуты второго, — а затем на дверь холла, где на пороге уже появился Фриц, готовый объявить ленч. — Коль скоро прошло уже девяносто часов, мы спокойно можем рискнуть потерять еще один. Итак, в четверть третьего? Вас это устраивает?

— Ну, раз уж вы сейчас не можете… Хорошо. Я приду.

Две трубки одновременно легли на вилки телефонов. Фриц, как обычно, провозгласил:

— Кушать подано, сэр.

С женщинами у меня довольно странные отношения. Есть не менее дюжины таких, на которых я с удовольствием бы женился, однако ни одной не удалось настолько заморочить мне голову, чтобы я потерял рассудок. Видимо, проблема в том, что я слишком добросовестный человек. Хорошую работу я ценю больше, чем все остальное, так что приходится отставить шутки в сторону. Как мне кажется, именно поэтому у меня никогда ничего не выходит. Взять хотя бы Эвелин Хиббард. Она оказалась маленькой, темноволосой и вообще то, что надо. Носик у нее был довольно остренький, к тому же она слишком много труда вложила в свои ресницы, однако ни один нормальный человек, хоть немного знающий толк в бизнесе, ни за что не причислил бы ее к уцененному товару. На ней был изящный костюмчик из серой жатой ткани с мехом и сидящая слегка набекрень небольшая красная шапочка. Держалась она прямо, не положив даже ногу на ногу, а ее точеным икрам и щиколоткам совершенно не грозила даже легкая полнота ни сейчас ни в будущем.

Разумеется, я сидел с блокнотом за своим письменным столом и в первые несколько минут едва успевал лишь изредка поглядывать на нее. Если ее и мучила тревога за своего дядю, а я думаю, что да, она явно придерживалась того, что Вульф называет «англосаксонским подходом к чувствам и десертам»: остудить и проглотить. Она спокойно сидела в кресле, которое я ей предложил, и, хотя ее прелестные темные глаза были устремлены на Вульфа, время от времени она взмахивала своими ресницами в моем направлении. Она принесла с собой пакет, завернутый в коричневую бумагу, и держала его на коленях.

Вульф покоился в своем кресле, опустив подбородок на грудь и уложив руки вдоль подлокотников кресла. Он уже привык к тому, что раньше чем через час после еды нет никакого смысла пытаться соединить пальцы на верхней точке своего жилета.

Мисс Хиббард поведала нам, что живет со своей младшей сестрой у дяди на Сто тринадцатой улице. Мать их умерла, когда они были еще маленькими. Отец снова женился и живет в Калифорнии. А дядя — холостяк. Во вторник около девяти часов вечера он вышел прогуляться и не вернулся. Не оставил никакой записки. Из дома он вышел один, лишь мимоходом сообщив Рут, младшей сестре, что идет немного проветриться.

— А были ли раньше подобные прецеденты? — поинтересовался Вульф.

— Прецеденты?

— Раньше он так не поступал? Представляете ли вы хоть в какой-то мере, где он может быть?

— Нет, но мне приходило в голову… мне кажется… что его убили.

— Понимаю. — Вульф чуть приоткрыл глаза. — Естественно, это могло прийти вам в голову. По телефону вы упоминали о его визите ко мне. Вы знаете, зачем он здесь был?

— Я все об этом знаю. Я узнала о вас от моей подруги Сары Берстоу. Это я убедила дядю обратиться к вам. Мне известно, что он говорил вам и что вы ему ответили. Я сказала дяде, что он сентиментальный романтик. Был. — Она замолчала и несколько мгновений крепко сжимала губы, чтобы они не дрожали. Я как раз смотрел на нее и заметил это. — Я не черствый человек, честное слово, нет. Я предполагаю, что моего дядю убили и что человек, который его убил, — это Пол Чейпин, писатель. Я пришла сюда, чтобы сообщить вам это.

Так вот каково было то предчувствие, которое появилось у Вульфа, а затем само пришло в его кабинет и село в кресло. Только не слишком ли поздно? Пятьсот долларов в неделю пошли немного проветриться.

— Это очень мило с вашей стороны, — ответил Вульф, — благодарю вас за ваш приход. Но ведь вы точно так же могли бы уведомить полицию и окружного прокурора. Это было бы более правильно.

Она кивнула:

— Вы в точности такой, как вас описывала Сара Берстоу. В полицию мы сообщили уже в среду утром. По требованию ректора университета они согласились не предавать дело огласке, чтобы никто ни о чем не узнал. Но привлечь полицию — это то же самое, что выставить меня играть против Капабланки[2]. Мистер Вульф! — Пальцы ее сложенных на коленях рук крепко сжали пакет, она продолжала более настойчиво. — Вы даже не знаете… Мистер Чейпин еще более хитер и коварен, чем все те животные, о которых он упоминает в своем первом угрожающем письме. В том, которое он разослал после того, как убил судью Гаррисона. Он просто воплощение зла, ненависти, опасности. Вы знаете, он не мужчина…

— Ну что вы, мисс Хиббард, ну что вы, — вздохнул Вульф. — Конечно, он мужчина, с формальной точки зрения, разумеется. А он действительно убил этого судью? Естественно, презумпция невиновности пока свидетельствует в его пользу. Но вы упомянули о первом письме с угрозами. У вас случайно нет его копии?

Она кивнула и указала на пакет:

— Есть. У меня есть все эти письма с угрозами, включая… — она глотнула, — включая последнее. Мне дал его доктор Бертон.

— То, что пришло после мнимого самоубийства?

— Нет. То… следующее, его получили сегодня утром. Думаю, что получили все; когда доктор Бертон сообщил мне о нем, я позвонила еще двоим-троим. Понимаете, мой дядя исчез… понимаете…

— Понимаю. Конечно. Это опасно. Я имею в виду — для мистера Чейпина. В такого рода начинаниях опасна каждая написанная строчка. Так у вас есть все эти угрозы. С собой? В этом пакете?

— Да. И еще у меня здесь есть связка писем, которые Пол Чейпин в разное время писал моему дяде, и какой-то дневник, который вел дядя, и конторская книга, где зафиксированы все суммы, какие дядя и другие присылали Полу Чейпину в тот период, когда он еще не начал писать, а также список фамилий и адресов членов… то есть тех людей, которые были там, когда это случилось.

— Безрассудство! И все это находится у вас? Почему не в полиции?

Эвелин Хиббард покачала головой:

— Я решила не отдавать им. Все эти вещи относятся к числу самых конфиденциальных, личных бумаг моего дяди. Они представляли для него большую ценность, а теперь стали такими же ценными и для меня. Конечно, по-другому. Для полиции они ничего не значат, но для вас — да. Вы же не будете ими злоупотреблять, правда?

В наступившей тишине я бросил взгляд на Вульфа и увидел, как он начал двигать губами… втягивать их, а затем вытягивать… Меня это взволновало. Эго всегда меня волнует, хотя я понятия не имел, что это должно означать. Я наблюдал за ним. Он проговорил:

— Мисс Хиббард, вы хотите сказать, что вы не передали в распоряжение полиции эту связку бумаг, скрыли их, а теперь принесли ее мне? Включая фамилии и адреса членов Лиги раскаивающихся? Потрясающе!

Она не сводила с него глаз.

— А почему бы и нет? Ведь подобную информацию они легко могут получить где-нибудь еще, скажем, у мистера Фаррела, или доктора Бертона, или мистера Драммонда — у любого из них…