Анатолий Галкин - Небо в алмазах

Он всегда удивлялся людской жадности. Зачем богатый олигарх стремится из своего миллиарда сделать два? А из двух – три? Зачем эта гонка за призраком? Много ли надо для счастья?

Нет, конечно, жить в нищете – грустно. Он купит себе добротный дом на берегу моря. С баней, с каменным забором, с двумя десятками деревьев. Ну и пару машин. Не шикарных, но чтоб ездили и не ломались… Что еще нужно? Мебель, телевизоры, всякая бытовая мелочь? Все это вместе с домом тянет не больше, чем на миллион зеленых… Пять тысяч баксов в месяц – предел желаний для еды, одежды и всяких развлечений. Значит до конца жизни надо четыре миллиона. А у него в воротнике не меньше пяти!

Иногда Ромашкин вспоминал, что для счастья нужна семья… Жену он найдет там же, где купит дом. Возьмет молодуху из местных, из деревенских. И чтоб не худышка, не Барби, а дородная, добрая и работящая… И не очень активная! Если попадется, как та Ольга, что приходила к нему и украла тетрадь – пиши пропало! Всю душу вытрясет, и погибнешь с ней на сексуальном фронте…

Арсений заходил в подвал редко. Скинет у порога пакеты с едой, поговорит для приличия и назад. Только и слышно, как хлопает дверь и скрипят три замка в стальной двери… И приходил он всегда неожиданно. Когда утром, а когда вечером… Сегодня он пришел днем.

– Скоро все изменится, Ромашкин. Найду я твою тетрадь. Я уже понял, кто ее прячет.

– Кто?

– Некто Алексей Сытин, муж той Ольги.

– А почему не она сама?

– Понимаешь, Ромашкин – она погибла.

– Как?

– Шла-шла и под пулю попала… При ней той тетрадки точно не было. Отсюда простой вывод – твои записи у Сытина.

Непонятно – зачем Арсений начал рассказывать все это своему пленнику. Человеку всегда хочется общения, но с кем он еще мог поговорить об алмазах, о Викторе, об Ольге Сытиной?

Говоря обо всем этом, Хреков начал ходить по подвалу, размахивать руками, сверкать глазами. В какой-то момент он оказался у маленького зарешеченного окошка. Прислонился спиной к стене и замер… Арсений не смотрел на Ромашкина. Он устремил глаза в потолок и прислушивался.

Вот он удобный момент! Илья Ильич метнулся к кровати, схватил куртку, сунул руку за тумбочку и нажал кнопку.

Но прежде чем выбежать из подвала, он машинально посмотрел в окошко. Посмотрел и замер – там за решеткой торчало лицо старика, который представился ювелиром из Амстердама.

– Где вы, Ромашкин? Я принес вам все, что обещал… Это я, Пауль Ван Гольд из Голландии.

Арсений метнулся к окошку, двинул в него кулаком, пытаясь попасть в центр наглой морды, но промахнулся и тотчас рванулся к двери. С реакцией у него было хорошо – он выбежал из подвала гораздо раньше Ромашкина, который продолжал смотреть на дедушку в окошке и на кусочек неба синего… Вот Пауль закричал что-то на чистом французском, вскочил и бросился к забору.

Ромашкин пожалел, что не увидит результатов забега… Он взглянул на часы – они тикали. До взрыва оставалось целых три минуты.

Он встал на колени, открыл тумбочку и вырвал основной провод… Теперь придется все восстанавливать и ждать следующего удобного момента.

Дачный участок был огромный. Не шесть соток, не десять, а все сорок. И только с одной стороны, где росли вековые сосны, дача Другова граничила с соседом. Там же у леса – дорога, а большая часть забора смыкалась с перелеском, который плавно спускался к реке… Именно там, у воды Оксана и влюбилась.

Река была не очень широкая, с тихим плавным течением. По берегам совсем не было мусора и кособоких сарайчиков. Как будто это не Подмосковье, а затерянные места Алтая или Карелии… Все такое чистое, девственное, что сами собой уходили дурные мысли и хотелось нежной любви. Особенно, когда тебе тридцать, и ты давно уже ничем таким не занималась.

В Москве Оксана сразу бы поняла, что Егор Зубков не есть герой её романа. И не в том дело, что у него семья. И не в том дело, что ему за сорок. Просто он был слишком рассудителен, молчалив и скромен. Не было в нем какой-то изюминки… Но это было бы там, в шумной суетливой Москве, где только в метро можно встретить десятки тысяч самых разнообразных мужчин. Пусть они не твои, но они мелькают перед глазами, создавая иллюзию выбора.

Здесь у реки, где столетние ивы по берегам, где тишина и покой – всё смотрится по-другому… Егор умный и нежный. Не трепач, не балаболка, а романтический герой. И не нужны ему никакие изюминки.

Вчера они в первый раз поцеловались… Это хорошо, что Егор не потребовал продолжения. Она, конечно, была готова на всё, но он встал, дрожащими руками взял сигарету и закурил. Это правильно – он показывал, что для него духовное единство важнее телесной близости… Правильно, что он вчера удержался… А как хорошо, что он не удержался сегодня!

Они возвращались домой, взявшись за руки. Как на прогулке в старшей группе детского сада… Периодически Егор останавливался, брал ее за плечи, прижимал к себе и молчал.

За калиткой не было никого из своих – ни Кости, ни Ани. За калиткой их встретили трое суровых мужчин. Один встал напротив, произнеся стандартную фразу: «Поговорить надо». Еще один пристроился к Оксане, а тот, который с дубинкой, встал сзади.

Егор готов был поговорить. Он даже начал готовить убедительные слова, но не успел ничего сказать. Он только услышал страшный крик Оксаны. Глупышка подумала, что его убили. А он просто красиво упал после крепкого, но совсем не смертельного удара… Он даже сознания не потерял, а лишь убедительно зажмурился.

Он чувствовал, как его связывают по рукам и ногам. Потом он ощутил на своих губах липкий лоскут лейкопластыря. Затем его поволокли к забору и усадили на куст пиона… Очень, кстати, удобно – чуть разомкнув глаза, Егор мог видеть все, что происходило на площадке, где стояли две машины налетчиков. И почти все слышал.

Связанная Оксана лежала у колес, а они спорили, куда её везти… Спорили, собственно говоря, двое, а тот, который с дубинкой, стоял в сторонке и молчал.

Вскоре Егор разобрал, что одного из спорщиков зовут Виктор, а другого – Арсений.

Зубков, хоть и архивист, но сразу догадался, что Виктор – это и есть тот самый Виктор, который угрожал Милану Другову. Тот самый, из-за которого охранная фирма Егора уже больше месяца имеет постоянную работу.

Спорщики не ругались и не матерились, понимая, что у их ног лежит связанная женщина… Арсений убеждал, что его коттедж не засвечен, и там пленницу искать не будут. А еще он говорил, что ему, как интеллигентному человеку будет удобней давить на Сытина. Но последняя фраза оказалась самой убедительной:

– Я же знаю, Виктор, что у вас с Федором по две судимости. Зачем вам вешать на себя еще и похищение человека?

Это очень приятно, когда о тебе заботятся, и Виктор согласился. Они затащили Оксану в машину Арсения, выехали, закрыли ворота, и звук моторов стал удаляться.

Егор открыл глаза и попробовал ослабить путы – бесполезно. Придется лежать и ждать, когда приедет Милан или еще кто-нибудь… Они обязательно приедут. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра.

Он попытался думать о чем-то приятном. О том, что было час назад у реки. А еще о том, что по договору Другов должен доплачивать за производственную травму… Шишка на темечке – это физическая травма. А лежание на кусте пиона – явная моральная травма. За неё надо запросить в тройном размере.

Она не спала уже третью ночь… Спала, конечно, но периодически просыпалась и ругала свою дурость.

Мария Ивановна чувствовала, что деньги почти были в ее руках. Пусть не двадцать тысяч, пусть не пять, но уж штуку баксов она вполне могла слупить с соседа Чуркина. Надо было хитрее вести разговор и не выкладывать все сразу… Но теперь у неё есть опыт. Нет только никакой новой информации.

Старые сведения Чуркин, очевидно, ловко реализовал. Вчера через глазок хорошо было видно, как он провожает Верочку до лифта, как машет ей рукой… Уже сговорились, а она, Марья, осталась с носом.

Собираясь прогуляться по Арбату, Мария Ивановна случайно у подъезда столкнулась с Чуркиным, который вернулся домой неожиданно рано.

– Как дела, Василий Иванович? Как жизнь молодая?

– Нормально.

– Как с артисткой Заботиной дела?

– Нормально… Найду – убью!

– А вы с ней еще не встречались?

– Нет, но руки чешутся.

– А вы Верочку в лицо-то знаете? Не перепутаете, если встретите?

– Не знаю я её, но и не перепутаю. Эта гадина давно мне поперек горла стоит.

Все это Чуркин говорил скороговоркой, явно торопясь и пытаясь отделаться от назойливой соседки.

Мария вышла на Арбат и тут вдруг поняла – вот оно! Новая и очень важная для Чуркина информация сама в руки приплыла. На блюдечке с голубой каемочкой.

Она развернулась и бросилась к своему дому, к Чуркину, к его квартире, где деньги лежат… Но теперь она будет хитрее. Мудрее, как тот пьяный рабочий, продававший стулья из театра «Колумб». Сперва деньги, а уж потом сведения!