Инна Бачинская - Голос ангельских труб

Глава 27. Развязка

Они проехали громадный зеленый щит с названием «Доунингвуд» – так назывался кооператив, где жил Прахов. Грег, наклонившись к рулю, присматривался к названиям боковых улочек.

– Приехали! – объявил он наконец. – Вон, номер четыреста девять. Ни фига себе домина! Тут где-то рядом поместье Клинтона, в газетах было, купил за полтора миллиона. И Рокфеллеры рядом. Я читал, они в прошлом веке закупили землю сразу на обоих берегах Гудзона – на восточной стороне под дома, а на противоположной – чтобы сохранить вид на реку. Там до сих пор никто не строится. Вид там – фантастика! Дома с видом на реку стоят на сорок процентов дороже. Вот где пожить бы! – Грег был возбужден, почесывался под париком и говорил без остановки. – А ничего себе Прах устроился, нам с тобой на такое не заработать. На такое только украсть можно! Район для миддл-аппер[33] класса. А мы с тобой, Сашок, пролетарии умственного труда, как говаривал классик. А наш соотечественник Прах теперь американский миддл-аппер класс, и никто никогда не спросит, где он взял бабки.

Трехэтажный дом Кости Праха стоял на просторной зеленой лужайке. То ли обилие окон и света сказывалось, то ли мастерство архитектора – дом поражал легкостью и, казалось, парил в воздухе. Был он окружен вечнозелеными кустами и клумбами роз. Розовые кусты почти облетели, но цветы еще ярко выделялись среди зелени – белые, желтые, красные. По периметру лужайки размером с футбольное поле тянулась символическая ограда – на невысоких столбиках помещались грубо обструганные некрашеные тонкие бревна. Прекрасный светлый дом, розы и нарочито простая, деревенская – такими в наших деревнях отделяют пастбища, – потемневшая от дождей и снега ограда – все здесь кричало о деньгах, комфорте и другой жизни.

– Я тебя прикрою, – сказал Грег. – Ты вперед, я за тобой. Машину поставим у того дома, вон видишь, окна заклеены? Только построили, еще пустой. Возьми ствол, – он раскрыл «бардачок», откуда посыпались какие-то разноцветные бумажки. Достал кожаные перчатки и пистолет, уже знакомый Шибаеву. – Жаль, бинокля нет.

– Грег, – перебил его Александр, – не надо меня прикрывать. Я пойду один, а ты уедешь. Вокзал я найду сам, доберусь электричкой.

– Как это? – не понял Грег. – А я?

– А ты уедешь, – повторил Шибаев. – И чем раньше, тем лучше. Здесь полно полиции.

– А если тебе понадобится помощь? – настаивал заигравшийся Грег, не желая сдаваться.

– Грег, – произнес с нажимом Шибаев, – мне будет спокойнее, если ты уедешь. Это мои дела. Ты и так сделал почти всю работу, – добавил он великодушно.

– Саша, ты не прав, – сказал Грег. – Если мы уже здесь… А вдруг тебе придется делать ноги? Вдруг ты его попрессуешь сильнее, чем собирался? И что тогда? Смываться у всех на виду?

– Грег, остынь, – с досадой произнес Шибаев. – Не буду я никого прессовать. Просто…

Он замолчал, не зная, что еще сказать Грегу, чтобы тот понял. Он устал и был недоволен собой. Уж очень бурной выдалась ночь. Он действительно не знал, что собирается делать с Прахом. Он убедил себя, вернее, позволил Грегу убедить себя, что хочет проверить адрес. Не было в нем сейчас ни азарта, ни яростного предчувствия схватки, ни священного трепета мести, переворачивающего душу. Ничего не было. Даже сил не осталось. Одно лишь чувство порядка и долга, диктовавшее ему сделать ответный ход. Оставить за собой последнее слово. Он не думал о том, что Прах настороже, что он не один в доме и, скорее всего, вооружен. Возможно, им двигало любопытство увидеть существо живучей, непотопляемой породы, обрубившее концы, тщательно укрывшееся и продолжающее жить по тем же законам, что и там, в стране, которую он оставил. «Значит, я имею право по тем же законам… – невнятно думал Шибаев. – Имею право…»

– Ага, просто постучишь и спросишь, как пройти в библиотеку, – саркастически заметил Грег.

– Ладно, – сдался Шибаев. – Ждешь меня десять минут. И ни минутой дольше, понял?

Он подержал пистолет в руке и положил на сиденье рядом с собой. Потом сунул в карман куртки, так и не решив, правильно ли поступает.

Он неторопливо шел к дому, который становился все больше по мере приближения к нему. На открытом пространстве лужайки Шибаеву было неуютно, он чувствовал себя мишенью. Соседние дома прятались в деревьях и легкой туманной дымке. Это было и хорошо и плохо. Хорошо то, что они достаточно далеко, плохо – если его заметят, то запомнят. Здесь нет толпы, и всякий прохожий бросается в глаза. Он напрягся, ожидая окрика или хоть какого-то противодействия среды. Но все вокруг дышало миром и покоем. Светлели серые утренние сумерки, здесь было холоднее, чем в Нью-Йорке, и пахло мокрой травой. Небо было пасмурное, в воздухе висела холодная водяная взвесь. Туман был ему на руку. Шибаев шел по темным блестящим от влаги плитам дорожки, неслышно ступая, настороженный, держа под прицелом взгляда дом Праха, даже не представляя себе, что может ожидать его внутри.

Он поднялся на каменное мозаичное крыльцо. За стеклянной дверью оказалась другая – черная в виде арки, с золотой массивной ручкой. Львиная морда-звонок помещалась в центре. Тоже золотая. Шибаев потянул на себя первую прозрачную дверь. Она подалась, и он нажал на ручку второй двери. На всякий случай, перед тем, как позвонить. Дверь с львиной мордой подалась – она была не заперта. Шибаев застыл на пороге, ожидая ловушки. Звенящая тишина давила. Ему казалось, он слышит обостренным слухом шорох водяной пыли за спиной.

Внутри дома было полутемно. Слабый зеленовато-красный свет падал через витражную арку двери, освещая большую прихожую, выстланную темно-зелеными и бордовыми шершавыми каменными плитами. Не горел ни один светильник. Углы тонули в темноте. Смутно угадывалось несколько высоких черных дверей. Справа возвышалась деревянная винтовая лестница, тоже черная, с резными перилами. Сочетание белых стен и черного дерева придавало дому монастырскую строгость.

Он переступил порог, осторожно прикрыл за собой дверь. Прислушался, привыкая к атмосфере дома. Тишина и ощущение опасности. Ощущение десятков наблюдающих глаз. Пульс молотил в висках, желудок скорчился, протестуя. Он сунул руку в карман куртки, почувствовал холод металла, тот словно отрезвил его.

Он уже был готов открыть ближайшую к себе дверь, но вдруг услышал звук. Как будто вскрикнул человек или животное. Где-то наверху. Он замер и прислушался. Теперь ему показалось, что сверху доносятся голоса. Он осторожно ступил на лестницу, ожидая, что ступенька скрипнет под его ногой. Голоса затихли. Прижимаясь спиной к стене, он боком, медленно, поднимался по лестнице, замирая после каждого шага. Снова голоса – мужские, кажется, но слов не разобрать. Неясный шум… возня…

Он поднялся на второй этаж и попал в широкий темный коридор.

– Сука! – услышал явственно и отшатнулся, вдавливаясь в стену. Человек находился рядом, в ближайшей комнате, видимо, спальне. Дверь была распахнута, но угол стены мешал Шибаеву рассмотреть, что там происходит.

– Сука! – снова повторил голос. – Ты… ты… ах ты, сука рваная! – Слова извергались фонтаном, и «сука» было самым приличным.

Шибаев осторожно выглянул и застыл на месте. Это действительно была спальня, полутемная из-за задернутых наглухо темно-красных штор. Сцена, развернувшаяся перед его глазами, была неожиданной и страшной. Полуголый мужчина, маленький и проворный, молча душил женщину, которая извивалась всем телом, вцепившись в его руки в попытке вырваться. Он захватил ее сзади, видимо, врасплох, и теперь оба неуклюже топтались на месте. Персона Ирина хрипела, пытаясь оторвать руки мужчины от своего горла. Другой мужик, громадный, жирный, покрытый шерстью как орангутанг, сидел на кровати, изрыгая сочный мат. Красный свет ночника придавал сцене трагизм.

Шибаев, прийдя наконец в себя, рванулся к дерущимся. Маленький человек рухнул от его удара, как подкошенный, не издав ни звука. Женщина метнулась в сторону и упала на пол. Второй мужчина, нагой, путаясь в простынях, потянулся к тумбочке – сверкала, как полированная, его плешь в красном свете ночника. И тут вдруг раздался выстрел. За ним другой, третий. Шибаев резко обернулся и обалдел. Персона Ирина, истерзанная, всклокоченная, в разорванной на груди одежде, стояла посреди спальни, держа в вытянутых руках пистолет, и в упор расстреливала голого мужчину. С каждым выстрелом тот дергался всем телом, заваливаясь набок, продолжая упорно тянуться к ночному столику, – видимо, там хранилось оружие. После пятого выстрела он, наконец, упал навзничь, разбросав руки, на красную от крови постель. Голова, неестественно вывернутая, запрокинулась назад. Из открытого хрипящего рта вытекала, пузырясь, струйка крови. Скрюченные пальцы царапали простыню…

Все произошло так быстро, что Шибаев не смог ничего предпринять. Он был даже не уверен, что Ирина заметила его. Шевельнулся, приходя в себя, мужчина на полу. Ирина резко обернулась, почувствовав движение, – на лице смесь ярости, бешенства и испуга, и, не раздумывая, выстрелила. Голова мужчины дернулась, кровь и бело-розовые ошметки ударили в стену.