Алан Брэдли - Сорняк, обвивший сумку палача

Мои колени сильно задрожали, угрожая вот-вот подкоситься и швырнуть меня в каменную бездну.

— Помогите, — сказала я, слова выскочили внезапно, необъяснимо и удивительно, из какой-то древней пресмыкающейся части моего мозга.

Вытянулась рука, белые пальцы схватили меня и с удивительной силой втащили в безопасность. Через миг я скорчилась на полу, спасенная, но дрожащая, лицом к лицу с призраком.

Хотя матросский костюмчик с изображением короны и якоря и сапожки-«данлопы» несомненно принадлежали покойному Робину Ингльби, напряженное измученное лицо, уставившееся на меня из-под бескозырки с ленточкой, было лицом его миниатюрной матери Грейс.

— Вы, — сказала я, не в состоянии сдержаться. — Это были вы.

Ее печальное лицо внезапно стало очень, очень старым. Трудно поверить, что в этой женщине остался хотя бы один атом от Грейс Теннисон, веселой, жизнерадостной девушки, которая когда-то так радостно управлялась с внутренностями Петра Великого, серебряного самовара из чайной Святого Николая.

— Робина нет, — сказала она, кашляя. — Дьявол унес его.

Дьявол унес его! Почти те же слова, которые сказала Безумная Мэг в лесу Джиббет.

— Кто был дьяволом, миссис Ингльби? Какое-то время я думала, что это Руперт, но нет. Значит, это были вы?

— Руперт теперь мертв, — сказала она, прикасаясь кончиками пальцев к вискам, как будто в ошеломлении.

— Да, — ответила я. — Руперт мертв. Это он ставил спектакль «Панч и Джуди» на берегу моря, не так ли? Вы договорились встретиться с ним там, и Робин увидел вас вместе. Вы побоялись, что он скажет Гордону.

Она одарила меня осторожной полуулыбкой.

— На берегу моря? — переспросила она с кашляющим смешком. — Нет-нет, не на берегу. Здесь… в голубятне.

Некоторое время назад я заподозрила, что единственные следы — те, что нашли пять лет назад по пути через поле Джубили в лес Джиббет, — принадлежали Грейс Ингльби, несущей мертвого Робина на руках. Чтобы оставить только его отпечатки ног, она надела его детские резиновые сапожки. Они, в конце концов, были того же размера, что ее обувь. В доказательство она сейчас была обута в них.

Пять лет спустя после его гибели она все еще надевала одежду Робина, отчаянно пытаясь выколдовать своего сына из мертвых. Или искупить то, что натворила.

— Вы отнесли его в лес и повесили на виселице. Но Робин погиб здесь, не так ли? Вот почему вы сделали его святилище тут, а не в его спальне.

Как прозаично это звучало, этот кошмарный разговор с обезумевшей женщиной! Я знала, что, если когда-нибудь вернусь домой в Букшоу, мне понадобится долгая, горячая, дымящаяся ванна.

— Я велела ему оставаться внизу, — произнесла она довольно раздраженно. — «Иди в дом, Робин, — сказала я. — Ты не должен подниматься сюда». Но он не послушался. Маленькие мальчики иногда бывают такими. Непослушными.

Она снова закашлялась и с сожалением покачала головой.

— «Я умею делать фокус с веревкой!» — крикнул он. Он весь день играл в ковбоя с веревкой, которую нашел в гараже.

В точности как рассказывала Салли. Грейс, должно быть, говорит правду.

— Он забрался сюда, не успели мы его остановить. Руперт был в ярости. Он попытался схватить его и встряхнуть, но его железная подпорка поскользнулась на кирпичах. Робин…

По ее лицу катились тихие слезы.

— Упал, — сказала я. Не было смысла уточнять.

— Упал, — повторила она, и то, как она вытолкнула из себя это слово, заставило его отразиться от кирпичей, гротескно повиснув в круглой комнате: никогда я не забуду этот звук.

С ним пришла мысль.

— Это Руперт придумал историю с Панчем и Джуди? Что Робин изображал сцену с Панчем и палачом?

— Где ты это услышала? — требовательно спросила она, вдруг вразумительно и проницательно. Я вспомнила улыбку Безумной Мэг в лесу Джиббет: у этих двух женщин так много общего.

— Ваши показания присяжным на допросе, — ответила я, — это общеизвестная информация.

Я не посчитала нужным добавить, что услышала это от Салли.

— Он заставил меня, — сказала она, утирая глаза рукавом матроски, и в первый раз я поняла, как же она похожа на Робина. Теперь, когда я это заметила, сходство показалось сверхъестественным.

— Руперт сказал мне, что никто никогда не узнает. Робин сломал шею, когда упал, и если мы… если я…

По всему ее телу пробежала дрожь.

— Если бы я не сделала, как он велел, он бы рассказал о нас Гордону. И я была бы наказана. Гордон скор на кулаки, знаешь ли.

Как и Руперт. Я видела синяки, которые он оставил на руке Ниаллы. Двое вспыльчивых мужчин. И вместо того, чтобы драться друг с другом, они оба сделали боксерские груши из своих женщин.

— И вы ни с кем не могли поговорить? Например, с викарием?

Эти слова, казалось, выбили ее из колеи, и она снова зашлась мучительным кашлем. Я ждала, пока она придет в норму.

— Викарий, — сказала она, задыхаясь, — единственный, благодаря кому я смогла вынести последние пять лет.

— Он знал о Робине? — Я не могла поверить своим ушам!

— Губы священника запечатаны, — сказала она. — Он никогда и словом не обмолвился. Он старался приходить на ферму «Голубятня» раз в неделю, просто чтобы дать мне возможность выговориться. Этот человек — святой. Его жена думала, что…

— …что у него роман с вами.

Она кивнула, сильно зажмурив глаза, как будто ей было мучительно больно.

— Вы в порядке? — спросила я.

— Подожди пару минут, — ответила она, — и я буду в порядке.

Ее тело начало оседать у меня на глазах, грозя рухнуть вниз.

Я схватила ее за руку, и на камни вывалился стеклянный пузырек, который она сжимала в кулаке, и позвякивая, укатился в угол, спугнув голубя, выпорхнувшего в отверстие. Я оттащила Грейс в центр комнаты и бросилась за пузырьком, остановившимся у кучи старого помета.

Надпись сказала мне все, что я хотела знать. «Цианистый кальций, — гласила она. — Яд».

Крысиный яд! Его часто использовали на фермах, особенно на тех, где курятники привлекали паразитов. На дне оставалась еще одна таблетка. Я вытащила пробку и понюхала. Ничего.

Грейс распростерлась по полу, извиваясь и молотя руками-ногами.

Таблетки цианистого кальция, насколько я знала, соприкасаясь с влагой рта, горла и желудка, выделяют цианид водорода, токсичный газ, убивающий за пять мнут.

Времени не было. Ее жизнь в моих руках. Я чуть не запаниковала при этой мысли, но сдержалась.

Я внимательно осмотрелась, отмечая каждую деталь. Помимо свечи, фотографии Робина и его игрушечной лодочки, в комнате ничего не было.

Ну почти ничего. На стене висела древняя поилка для птиц — опрокинутый стеклянный шар с трубкой, который благодаря силе тяжести постоянно наполнял емкость, чтобы голуби могли окунать туда свои клювы. Судя по чистоте воды, похоже, Грейс наливала ее недавно.

Стеклянный кран давал возможность перекрыть подачу воды. Я закрутила его и осторожно вынула стеклянную емкость из пружинного держателя.

Грейс ужасно стонала на полу, по-видимому, больше не замечая моего присутствия.

Осторожно ступая, я передвинулась туда, откуда взлетел голубь. Аккуратно порывшись в соломе кончиками пальцев, я была быстро вознаграждена. Яйцо. Нет, два маленьких яйца!

Бережно положив их рядом с емкостью, я подняла лодочку. На ее крошечном киле был свинцовый балласт. Черт!

Я вбила игрушку клином между двумя кирпичами в подоконнике и изо всех сил дернула, потом опять. На третий раз балласт отломался.

Пользуясь острым краем киля как импровизированным карманным ножом, я высунулась из отверстия над широким уступом, который столетиями служил насестом.

Двор фермы подо мной пустовал. Нет смысла терять время криками о помощи.

Я терла уступ тонким килем, пока не собрала то, что мне нужно, затем брезгливо счистила это пальцем в емкость с водой.

Остался один шаг.

Хотя маленький размер яиц делал это довольно сложной задачей, я разбила их по очереди, как меня научила миссис Мюллет: сначала резкий удар по середине, затем, с помощью двух половинок скорлупы, словно подставок для яиц, переливать желток из одной половинки в другую и обратно, пока последняя капля белка не вытечет в подставленную емкость.

Подобрав стеклянную пробирку, я использовала ее вместо пестика, перемалывая, растирая и помешивая, пока у меня не получилось примерно с полчашки сероватой взвеси с легчайшим оттенком желтого.

Чтобы никто из нас не мог опрокинуть емкость — Грейс теперь слабо лягалась, и лицо ее побелело от нехватки кислорода, — я села позади нее, скрестив ноги, и положила ее голову себе на колени лицом вверх. Она была слишком слаба, чтобы сопротивляться.

Затем, зажав ее нос большим и указательным пальцами, я открыла ей рот, надеясь, что в приступе спазма она меня не укусит.