Филлис Джеймс - Взгляд на убийство

Кот посмотрел на него большими янтарными глазами и, казалось, задумался, без эмоций и без торопливости. Затем медленно пошел к двери. Нагль подхватил его левой ногой под мягкий живот и быстрым движением перебросил через порог.

— Мчись отсюда, кровожадный дурак. Или ты хочешь лишиться жизни? Этот корм смертельный.

Он закрыл дверь, и кот, внезапно проявив активность, бросился прочь, в темноту.

Нагль, не зажигая света, направился к задней двери, нащупал засов, отодвинул его и вышел. За дверью на мгновение помедлил, проверяя, пуст ли двор. Теперь он ощутил громадное напряжение. Лоб и руки взмокли от пота, трудно было дышать, Он втянул в себя сырой и благословенно прохладный ночной воздух. Туман не был густым, так, просто дымка, сквозь которую уличный фонарь в конце двора мерцал в темноте, словно желтый костер. Это мерцание, только на сорок ярдов вокруг, символизировало безопасность. Похожий на животное в своем логове, Нагль пристально вглядывался в ужасающее очарование опасного маяка и заставлял передвигаться ноги. Но их сила исчезла. Притаившись в темноте дверного пролета и прижавшись спиной к косяку, он боролся с паникой. После всего, что произошло, не требовалось большой спешки. Несколько минут он еще останется в своем призрачном убежище, затем покинет двор. Необходимо только выйти на площадь по другую сторону здания и подождать, пока случайный прохожий не станет свидетелем того, как он тщетно колотит в дверь парадного входа. Все слова, которые он собирался сказать, были уже подготовлены.

«Там моя девушка. Я думаю, она находится внутри, но не хочет открыть дверь. Она была со мной в начале вечера, и когда ушла, я обнаружил, что нет ключей. Она была в странном состоянии. Лучше позвать полицейского. Я пошел бы и разбил это окно…»

Затем раздастся звон разбитого стекла, можно будет проникнуть в подвал и получить шанс снова задвинуть засов на задней двери, прежде чем обнаружится, что она открыта. Самое худшее уже произошло. С этого времени все становилось таким легким. Около десяти часов тело унесут, клиника опустеет. Он моментально осуществит завершающий акт. Но пока еще не все. Пока еще не все.

На набережной движение транспорта оставалось почти неизменным. Казалось, это была одна из достопримечательностей Савойи.

— Клиника, конечно, в эту пору охраняется? — внезапно спросил Далглиш.

Нет, сэр. Вы помните? Утром я спросил вас, не нужно ли выставить сюда сотрудника, и вы сказали, что нет.

— Помню.

— В конце концов, сэр, это казалось едва ли необходимым. Мы тщательно обыскали здание и не пропустили ни одного человека.

Я знаю, Мартин, — раздраженно ответил Далглиш. — Неожиданно большое количество людей стало причиной моего решения.

Машина остановилась еще раз. Далглиш высунул голову из окна.

— Что за чертовщину он думает устроить?

— Думаю, сэр, он постарается нас перехитрить.

— Это меня и тревожит. Вы делаете успехи, сержант. Вылезайте. Остаток пути проделаем пешком. Я, вероятно, круглый дурак, но когда мы доберемся до клиники, перекроем оба выхода. Вы пойдете с тыльной стороны.

Если Мартин и удивлялся чему-либо, не в его характере было показывать это. Кое-что в нем уже говорило о стареющем человеке. Но хотите или нет, Нагль не вернулся в свою квартиру, а клинику запер и покинул. А они, двое дураков, будут таращить глаза, подкрадываясь к пустому зданию. Успокойся, сказал он себе, все выяснится. Надо приложить много энергии, чтобы держаться наравне со старшим инспектором.

Нагль, конечно, не знал, как долго он ожидал в дверном пролете, сгибаясь почти вдвое и пыхтя, как животное. Но время прошло, и вернулось спокойствие, а вместе с ним и способность передвигаться. Он пошел крадучись вперед вдоль тыльной стороны забора по направлению к нижней части двора. Шел автоматически, руки одеревенели, глаза полузакрыты. Вдруг он услышал звук шагов. Открыв глаза, он увидел силуэт в свете уличного фонаря и узнал знакомую грузную фигуру. Медленно, неотвратимо человек приближался к нему сквозь легкий туман. Его сердце подскочило в груди, возбужденно заколотилось так, что сотрясалось все тело. Ноги стали тяжелыми и холодными, как смерть, они сдерживали первое роковое побуждение к бегству. Но мозг продолжал работать. Несмотря ни на что, думал Нагль, оставалась надежда. Он был более ловким, чем они. К счастью, они не помышляют о том, чтобы войти в клинику. Почему же они оказались здесь? А Дженни, наверное, к этому времени уже должна умереть. В связи с ее смертью они могут заподозрить, что случаи слишком похожи один на другой. Но они никогда не докажут сходство.

Фонарь осветил его лицо.

— Добрый вечер, парень, — произнес тихий, флегматичный голос. — Мы надеялись встретить вас.

Нагль не ответил и изобразил подобие улыбки. Он только мог предполагать, как выглядит в этом сильном свете: безжизненное лицо, испуганно разинутый рот, широко раскрытые глаза.

Полицейский нагнулся и поднял кота, держа его так, что он разделял их. Кот начал мурлыкать, довольный пульсирующим теплом громадной руки.

— Так здесь Тигр!. Вы выпустили его, да? Вы и кот вышли вместе?

Затем оба мгновенно отдали себе полный отчет о том, что происходит, их взгляды встретились. От тепла кошачьей шерсти поднялся вверх слабый, но легко уловимый запах газа.

Следующие полчаса прошли для Нагля в беспорядочной суматохе, сплетении шума и слепящего света, несколько живописных картин бросились в глаза несоответственно ярко и остались запечатленными в мозгу на всю оставшуюся жизнь. В памяти не сохранилось, как сержант тащил его назад вдоль железной изгороди, запомнилась только хватка, крепкая, словно жгут, онемение своей руки и горячий резкий звук дыхания Мартина. Затем внезапное падение и уныние, затяжной звон разбитого стекла, кем-то выбитого окна в комнате портье, резкий звук бегущих по лестницам клиники ног, вспышки света, больно режущие глаза. В одной из неожиданно ярких сцен Далглиш склонялся над телом девушки, его широко раскрытый рот прижимался к ее рту, когда он нагнетал свое дыхание в ее легкие. Два тела, казалось, дрались друг с другом, сжимали друг друга в бесстыдном объятии, казалось, насиловали мертвую. Нагль ничего не говорил. Он почти не мог думать, но инстинкт предостерегал его, что он должен молчать. Прижатый к стене сильными руками, зачарованно ожидая очередного лихорадочного подъема плеч Далглиша, он чувствовал, как слезы начинают выступать на глазах. Энид Болам мертва, и Дженни была мертва, а он теперь уставший, безнадежно уставший. Он не хотел убивать Дженни. Это все Болам, которая завлекла его во все беды и опасности убийства. Она и Дженни не оставили ему другого выбора. И он потерял Дженни. Дженни мертва. Он столкнулся с чудовищным преступлением, несправедливостью, которую причиняли ему, он чувствовал без удивления слезы жалости к себе, слезы, которые стекали теплыми струями вниз по щекам.

Комната неожиданно заполнилась людьми. Большинство из них были в форме, один сильно смахивал на Холбейна — такой же дородный, со свиными глазками, медлительный в движениях. Слышался свист кислорода и бормотанье советующихся голосов. Осторожными, опытными руками положили на носилки что-то завернутое в красное одеяло, которое свисало между ручками, когда носилки подняли.

Почему они несли их так бережно? Ведь труп не ощущает тряски.

Пока Дженни не унесли, Далглиш хранил молчание. Затем, не глядя на Нагля, сказал:

— Слушайте, сержант. Отправьте его в управление. Мы сможем выслушать его рассказ там.

Нагль пошевелил губами. Они были так сухи, что он слышал их шуршание. Через несколько секунд безостановочно полились слова. Тщательно отрепетированный рассказ он выплеснул в неожиданном порыве, бесцветно и неубедительно.

— Мне нечего рассказывать. Дженни пришла ко мне домой повидаться, и мы провели вечер вместе. Я сказал ей, что уезжаю без нее. Она восприняла это очень болезненно. После того как она ушла, я обнаружил, что пропали ключи от клиники. Я знал, что она вне себя, и подумал, что будет лучше последовать за ней. Здесь на столе записка. Записку оставила она. Я увидел, что она мертва, что помочь ей я не могу, поэтому и ушел. Я не хотел быть замешанным в эту историю. Мне надо подумать о Боллинджере. Быть замешанным в самоубийстве, только этого не хватало в моем положении!

— Вам было бы лучше ничего больше сейчас не объяснять, — сказал Далглиш. — Но вы поступили неблагоразумно. То, что вы рассказали, не совсем сходится с тем, что она сообщила нам. Записка на столе не единственная, оставленная ею.

Нарочито медленно он вынул из своего нагрудного кармана маленький сложенный листок бумаги и, развернув его, держал в дюйме от завороженных, испуганных глаз Нагля.

— Если вы были вместе вечером у вас в квартире, как объясните появление этой записки, которую мы обнаружили под дверным молотком?