Андрей Анисимов - Спаситель мира

Он встал, подошел к зеркалу, долго и внимательно разглядывал отражение. Но особых перемен в своей внешности не отметил. Глаза не бегали, глюки, если не считать странного появления седого мужчины в кабинете, его не беспокоили.

Молодой человек выглядел лишь несколько бледнее обычного. Но недавнее ранение, размолвка с Леной и работа эту бледность объясняли.

Тревогу у старшего лейтенанта вызывали чудеса, происходившие с ним в последнее время. В романе Каребина описывались мистические вещи. Хоть книга Олега Ивановича и называлась историческим романом, все же это была художественная литература, а значит, авторская фантазия имела право на существование. Все места, в которых Каребин описывал необъяснимые таинственные явления, старший лейтенант к ней и относил. Но приход седого мужчины и его слова, что имя убийцы надо искать в романе, ему не приснились. "Меня здесь нет.

Только мой образ", — вспомнил он заявление этого типа. Синицын видел седого уже в третий раз. Первый в дверном глазке квартиры вдовы, второй — в окне пельменной, и вот сегодня. Если первую встречу еще можно с натяжкой назвать случайной, то две других никак.

После пельменной Седой загнал его в театр. Слава в этот день туда не собирался. В театре от бухгалтерши он узнал о сборище стерновцев пятого июня.

Застрелили писателя через неделю после него. А сборище происходило по случаю приезда внука Стерна Сергея Юльевича. Уж не он ли заказал Каребина и Рачевскую?

Если предположить, что пьесу прикарманил в театре Абакин, как скорее всего и было, то он вполне мог поделиться с почетным председателем своими опасениями.

Да, в театр Слава попал не по своей воле. Седой человек явно шел с ним на контакт. Но чего он добивается и какую роль играет в деле, Синицын пока уяснить не смог. Устав от умозаключений, к четырем ночи молодой человек наконец уснул.

В девять утра его разбудила мама.

— Пусик, у нас опять Маша, — сказала Вера Сергеевна каким-то обреченным тоном. Так говорят, когда соседи с верхнего этажа заливают квартиру в очередной раз.

Слава тер глаза и ничего не понимал. Посмотрев на часы, он только сообразил, что опаздывает на работу.

— У нас опять Маша, — повторила Вера Сергеевна.

Первое чувство, которое охватило Синицына спросонья, была ярость.

— Я не хочу ее видеть, мам, — застонал он.

— Она принесла сыр, сливки, кекс и собирается с нами завтракать, — вздохнула Вера Сергеевна.

— Гони ее в шею.

— Ну Пусик, как можно прогнать человека? Ведь у нее убили мужа, — развела руками мама. — И потом, ты же с ней провел ночь…

— Ладно, я пошел умываться.

Маша Баранова в легком ситцевом платьице ценой не меньше двухсот долларов, с новой короткой стрижкой и при жемчужных бусиках выглядела «простенько, но со вкусом». При виде Славы она виновато улыбнулась:

— Очень не люблю завтракать одна… А у вас так уютно.

— Я уже знаю, что ты не любишь одна спать, теперь выясняется, что и завтракать тоже, что еще ты не любишь делать одна? — мрачно поинтересовался Слава, усаживаясь за стол.

— Ты сердишься? Ну прости. Я знаю, что тебя ранили, и очень переживала. Не пришла в больницу потому, что Вера Сергеевна мне сказала про Лену. Я тебе даже пирог испекла… Пришлось съесть самой.

— Маша, объясни, что происходит? Мы знакомы по делу убийства твоего мужа.

Частным образом видеться с тобой до конца следствия я не имею права. Что тебе от меня надо? — не выдержал Синицын.

— Слава, но я же осталась одна…

— Может, мне лучше уйти? Вы сами объяснитесь? — Вера Сергеевна почувствовала себя лишней при этом разговоре.

— Ну что ты, мам? И не о чем нам объясняться. Я сказал тебе, что провел ночь с этой девушкой, но ты меня не так поняла. Между нами ничего не было. Маша попросила, чтобы я посидел рядом на постели, потому что ей страшно. Я и посидел. Вот и все дела.

— Господи, старая я дура! — всплеснула руками Вера Сергеевна. — Вот беда!

Машенька, у нас горе. Лена из-за тебя оставила Славу, — и женщина рассказала Маше о размолвке сына с невестой.

— Я лучше уйду. — Маша отодвинула чашку и собралась подняться.

— Нет уж, пришла завтракать, ешь свой сыр. Нечего тут обиды разводить, — приказным тоном остановил Слава гостью.

Маша послушно подвинула чашку назад.

— Хорошо, если ты просишь…

— Прошу, прошу, — пробурчал Синицын, быстро разделался с кофе, оставил дам и побежал на работу.

Проходя в свою комнату, он заметил сидящего в коридоре мужчину. Старшего лейтенанта поразила нездоровая бледность этого человека и его полный тоски взгляд. «Странный субъект», — подумал он и поспешил к себе. Слава боялся, что коллеги разойдутся, и он не сможет с ними посоветоваться. Но Лебедев с Геной ждали его и тоже пили кофе.

— Помирился? — вместо приветствия спросил Саша. Синицын промолчал. — Значит, нет, — заключил капитан.

— Давайте о деле, — попросил Слава.

— О деле потом. Там в коридоре тебя ждет отец Соболева. Придется его принять. На мужике лица нет. Мы пока погуляем, а ты уж поговори с ним. — И Лебедев с Конюховым быстро ретировались.

— Вы слишком молоды и, наверное, меня не поймете, — начал отец обвиняемого с порога.

— Вы присаживайтесь. Из дела я знаю отчество сына, вас зовут Алексеем, а вот вашего отчества я не имею. Давайте знакомиться.

— Алексей Владимирович Соболев, протянул руку отец Павла.

— Вячеслав Валерьевич Синицын, следователь райотдела. — Слава пожал протянутую руку и подумал, что дежурная фраза «очень приятно» сейчас вряд ли уместна. Очевидно, Соболев подумал о том же, и мужчины, поняв друг друга, переглянулись.

Эта мелочь сразу сняла служебную броню с Синицына и подала посетителю надежду на человеческое отношение следователя.

— Я вчера вернулся из командировки и узнал эту страшную новость от сестры.

— Вам же дали телеграмму. Почему вы не приехали раньше? — спросил Слава, скорее чтобы не молчать. Боль этого человека словно передавалась ему, и начинать разговор с ним ему было тягостно.

— Телеграмму я получил только на материке. Я вулканолог. На острове, где мы работаем, со связью постоянные проблемы. На день залетел попутным вертолетом во Владивосток и там нашел телеграмму. Это было позавчера. Теперь — не старая добрая империя, добраться до столицы не так-то просто. Мне еще повезло… — Соболев говорил глухо, и при слове «повезло» краешками губ виновато улыбнулся.

— Честно говоря, не поверил…

— Я вас понимаю. В такое поверить трудно. Но улик очень много. Ваш сын наследил пальчиками и в «Издательском доме», где застрелили Светлану Михайловну Рачевскую, и на квартире писателя. В том, что Павел был там, он и не отрицает.

И был не в качестве добропорядочного посетителя или гостя, а как взломщик. Эти эпизоды доказаны, и по ним ему все равно придется отвечать. А что касается его причастности к убийству — будем работать. Но повторяю, улик слишком много.

— Да-да, улик… — думая о чем-то своем, эхом отозвался Алексей Владимирович. — Как их застрелили?

— Обоих выстрелом в затылок.

— Не верю…

Слава искренне сочувствовал посетителю. Перед ним сидел настоящий серьезный человек, который примером своей жизни не мог подтолкнуть сына к преступлению. Но сочувствовать отцу потенциального убийцы следователю не полагалось, и Синицын решил спросить то, что его интересовало:

— Скажите, откуда взялся у Павла слепой фанатизм к этому деятелю? Судя по роману Каребина, Стерн пакостная личность, желавшая поклонения масс. Теперь выясняется, что его раскрутили на деньги ОГПУ. Это, конечно, не был рядовой агент, Стерна вывели на мировой масштаб, но по сути, он все равно платная шестерка органов.

Соболев поморщился.

— Стерн — это наше несчастье. Вы говорите верные вещи, но не все так просто с этой личностью. Святослав Альфредович отчасти был ученым, был он и неплохим художником. Царская академия бездарей не держала. И второй диплом юриста он, естественно, получил заслуженно. Поэтому считать его простым стукачом большевистских спецслужб смешно. Еще в добольшевистской России Стерн проявился как ловкий делец. Он умел крутить делишки и лихо продавал картины.

Художники его не любили, называя «обмылком», но все же с ним общались. У меня есть подозрение, что он связался с разведкой еще в царской России…

— Я вижу, для вас причастность Стерна к ОГПУ не новость? Но писателю Каребину удалось познакомиться с фактами в архивах ФСБ, а вам откуда это известно? — удивился Слава.

— Надо немного пошевелить извилинами. Картины Стерна до сих пор сотнями находятся в собрании музеев, куда их дарила вдова, а потом и дети Святослава Альфредовича. Их и сейчас во владении семьи пропасть. Значит, художник при жизни продать полотна не мог. А на какие деньги нищий живописец может организовать экспедицию из шестисот вооруженных людей, с автомобилями, конями и пулеметами? Если бы тибетскую акцию оплатили американские богачи, о чем имеется официальная версия, англичане не чинили бы ей препятствий. Вот и вся логика.