Ирина Градова - Пациент скорее жив

Павел посмотрел на меня. Он напомнил мне сейчас большого бассет-хаунда: лицо психиатра было понимающим и печальным.

– Нет, но меня все-таки интересует, куда сорвался майор! – воскликнула Вика. – Мог бы хоть намекнуть нам, что ли…

Мы решили, что не имеет смысла смысла торчать в кабинете человека, который неизвестно когда вернется. Дежурный на вопрос Лицкявичуса о Карпухине лаконично ответил: «На выезде».

Только в машине Вики, вызвавшейся подбросить меня до дома, я вспомнила о предложении, полученном от Олега. Причем не сама, а из-за удивленного вопроса девушки о «невероятной красоте» на моем пальце. Оказывается, я бессознательно вращала кольцо. Я отговорилась шуткой, но сама подумала о том, что в следующую нашу встречу мне придется дать ответ Шилову.

Между тем пора было возвращаться в больницу. За день до начала рабочих будней с раннего утра я лихорадочно приводила в порядок свои вещи. Телефонный звонок застал меня как раз между стиральной машиной и гладильной доской. Это оказался Лицкявичус.

– Можете выйти сейчас? – спросил он, как всегда, без предисловий.

Я немедленно сорвалась, даже ничего не объяснив маме. Глава ОМР ждал меня в кафе напротив, расположенном в недавно построенном доме. Кафе называлось «Оазис».

– Карпухин взял Урманчеева! – выпалил Лицкявичус, едва я приблизилась. Глаза его горели: пожалуй, я еще не видела его в таком возбуждении.

– Да ну?! Где? Как?

– В Московской области при попытке сесть в рейсовый автобус. Не представлял, что у майора такие обширные связи: по его ориентировке работали люди во многих регионах. Едва Урманчеева сцапали, Карпухину сообщили. Он не стал дожидаться доставки «клиента» и сам поехал забирать его.

– Урманчеев заговорил? – нетерпеливо спросила я.

– Вообще-то это уже не имеет значения.

– Вот как? Почему же?

– Потому что перед отъездом за Урманчеевым майор не преминул заглянуть к Власовой и сообщить ей «приятную» новость. Та немедленно вызвала адвоката и заявила, что все расскажет.

– С чего вдруг? – удивилась я.

– Не понимаете? Она же, в попытке отмазаться, с Урманчеевым станет соревноваться, кто больше грязи на другого выльет!

– А получится?

– Теперь – ни за что! – уверенно ответил Лицкявичус.

Я почувствовала облегчение, которое невозможно описать словами. А ведь еще вчера мне казалось, что моя работа в Светлогорской больнице ничего не изменила, никому не помогла.

– Думаю, – продолжал между тем глава ОМР, – вам приятно будет узнать, что двое спасенных с «дачи» идут на поправку. К счастью, они оказались еще крепкими старушками и не оправдали надежд Урманчеева и Власовой на скорый уход из жизни естественным образом.

– А Орбах?

– Все еще в коме, – покачал головой Лицкявичус. – Нельзя спасти всех, Агния, просто надо принять то, что есть, и не переживать по поводу того, что не сбылось. Хорошо, хоть двое выжили, и больше никто не пострадает от рук Урманчеева и Власовой. В Светлогорку направлена комиссия – не такая, в которую в свое время входил я. Кстати, этому немало поспособствовал ваш приятель Евгений Окунев. Надо надеяться, что больницу как следует «вычистят», раз и навсегда. Одновременно с этим к ответственности привлекут и заказчиков преступлений. Карпухин уверен, что судебное разбирательство наделает немало шума!

– А как же медсестра Наташа?

– Урманчеев утверждает, что имел место несчастный случай. Наташа, по его словам, совершенно зарвалась. С самого начала у них существовала договоренность – работать только с наличностью, никаких банковских операций, которые можно отследить, и уж тем более никаких документов. Однако Наташа планировала уехать за границу, и деньги, получаемые от Урманчеева, ее больше не устраивали. Ей требовалась одна большая сделка, и медсестра, не посоветовавшись с подельниками, выбрала для достижения цели одинокую, как ей казалось, старушку…

– Полину Игнатьевну!

– Совершенно верно. Гаврилина уже начала потихоньку приводить в действие свой план и поставила Урманчеева перед фактом: либо тот помогает Наташе заполучить дарственную на квартиру пациентки, либо она отнесет в милицию записи, украденные из кабинета психоаналитика. Тогда-то Урманчеев и понял, насколько опасна девушка, ведь ее жадность могла подвести их с Власовой под монастырь. Кроме того, психоаналитик не из тех, кто стерпит шантаж. Он разозлился особенно потому, что вы поняли: с инсулиновыми шприцами что-то не так и поставили в известность Марину. Видимо, Урманчеев почувствовал, что события выходят из-под контроля, и решил разобраться с нахальной сестричкой. По его словам, он просто пригласил Наташу поговорить. Та отказывалась внять голосу разума, требовала сразу и много, грозилась выдать и его, и Власову. Завязалась потасовка, в результате которой девушка выпала в окно.

– Вы верите, что Урманчеев непреднамеренно это сделал? – недоверчиво спросила я.

– Возможно, и так: все-таки он не убийца, потому что не приложил руку к смерти ни одного из пациентов, старики умерли сами, так как им не была своевременно оказана надлежащая врачебная помощь. Надо сказать, у мужика мораль развита на уровне неандертальца, несмотря на все его таланты: он считает, что всего лишь «ускоряет» события, которые неизбежно случились бы в ближайшем будущем, но только никто от этого не выиграл бы.

– Вы о чем? – переспросила я.

– Помните, гипнотизируя вас, он рассказывал притчу о лекаре, пытавшемся обмануть смерть?

Я покраснела, как мне показалось, до корней волос. Надо же, а я уже почти забыла о позорном сеансе гипноза и о записи, которую так мечтала заполучить, чтобы о нем не узнали другие!

– Так вот, – словно не замечая моего смущения, продолжал Лицкявичус, – Урманчеев жил именно этими принципами. У него была своя логика: те, кого он использует в своих целях, все равно долго не протянут, поэтому надо успеть получить с них хоть что-то, пока есть такая возможность.

– Он пытался как-то воздействовать на меня при помощи притчи?

– Не думаю. Павел говорит, что у всех психиатров существуют свои методы введения людей в транс: некоторые ставят расслабляющую музыку, другие придумывают какие-то присловья. У Урманчеева имелось несколько таких «сказочек», и он чередовал их, работая с пациентами – со всеми, а не только с теми, за которых ему платили заказчики преступлений. По иронии судьбы вам, Агния, досталась именно притча про лекаря. Да, кстати, пока не забыл…

Лицкявичус принялся шарить в карманах своего пиджака. Через минуту он извлек маленькую кассету и положил передо мной на стол.

– Это… то, что я думаю? – спросила я.

– Ну, если вы думаете, что здесь содержится запись вашего с Урманчеевым сеанса, то да. Можете ее забрать: она не понадобится прокурору, потому что доказательств по делу и так более чем достаточно.

Я схватила кассету, словно от нее зависела моя жизнь.

– Вы слушали запись?

Лицкявичус покачал головой и слегка улыбнулся:

– Не потребовалось, ведь Павел вкратце пересказал мне все, о чем узнал, загипнотизировав вас. Не волнуйтесь, Агния, эту запись никто не слышал. Вы можете уничтожить ее или оставить как напоминание… Так я, получается, должен вас поздравить?

Способность Лицкявичуса неожиданно менять тему всегда ставила меня в тупик. Вот и сейчас я не сразу поняла, о чем идет речь.

– Когда состоится знаменательное событие? – Он указал на мой палец, на котором посверкивал подарок Олега.

– Я… еще не знаю, – заикаясь, пробормотала я. – Мы пока не обсуждали. Я, вообще-то, еще не…

– Послушайте меня, Агния, – прервал мой лепет глава ОМР, не отрываясь глядя мне прямо в глаза. Его зрачки расширились, почти перекрыв радужную оболочку. – Выходите замуж. Человек не должен жить без пары – это тяжело и плохо для здоровья, я вам как врач говорю. Даст бог, еще детей нарожаете!

– Да вы что, Андрей Эдуардович, какие дети?!

– Никто не знает, как дело повернется. Шилов – хороший человек, и вы друг другу подходите. Он ведь не возражает, что вы вступите в наши ряды? Я так и думал. Шилов даст вам свободу, о которой мало кто из замужних женщин может мечтать. А вы, Агния, насколько я могу судить, натура свободолюбивая, не выносящая запретов и ограничений в отношении собственной личности. Шилов, по-моему, это понимает.

– Но я еще даже не знаю, стану ли членом ОМР! – возразила я.

– А по-моему, уже знаете, – спокойно парировал Лицкявичус. – Вика перешлет вам бланк заявления по электронной почте.

Он поднялся со своего места, прихватив пиджак и кладя на стол деньги за выпитый нами кофе.

– И еще раз – примите мои поздравления!

Через стекло я наблюдала за тем, как глава ОМР вышел на залитый солнцем тротуар, как переходил на противоположную сторону улицы, где припарковал свой автомобиль. По дороге он смешался с толпой вьетнамцев, двигавшихся к расположенному неподалеку общежитию. Его высокая фигура резко контрастировала с приземистыми, похожими на детские, фигурками восточных гостей города, а седая шевелюра – с их черными и блестящими в солнечных лучах волосами. Но вот Лицкявичус сел в машину, завел мотор и – сорвался с места, словно пилот «Формулы-1».