Энн Грэнджер - Любопытство наказуемо

— Я вам не нужен, — заявил Стоунер, отдуваясь и с трудом вставая на ноги. — И потом, у меня дела. До свидания, джентльмены.

Выйдя на улицу, мы увидели, что возница, несмотря на наши просьбы, не стал нас дожидаться. Он потребовал платы, когда мы приехали в работный дом; мы не слишком удивились, что он нас бросил. Кебы редко останавливались здесь. Они неизменно оказывались в центре внимания уличных мальчишек. Как всем известно, мальчишки обожают швыряться камнями и кусками кирпича в кебы и возниц. Иногда они попадают в лошадей и перебивают им ноги. Словом, кебмена трудно было винить. Так как найти в тех краях другой кеб не представлялось возможным, мы пошли пешком, смешавшись с толпой.

Постепенно, впрочем, толпа рассеивалась. Видимо, по кварталу уже прошел слух, что сюда приехали стражи порядка. Жители Уайтчепела и ему подобных мест мгновенно узнают полицейских, пусть даже и в штатском. Перед нами почтительно расступались.

— Как Красное море, — заметил я, обращаясь к бедному мистеру Роучу, который одной рукой сжимал трость, а другой придерживал шляпу.

— Я бы не осмелился гулять здесь без сопровождения стражей порядка, — откровенно признался он.

— И все равно, сэр, следите за вашими ценными вещами, — посоветовал Моррис. — Здесь полным-полно карманников, так называемых щипачей. Вы и не представляете, до чего искусны некоторые из них. Их бы в мюзик-холле, на сцене показывать. Вытащит такой у вас часы или бумажник, а вы и знать не будете.

Наконец, Поттер привел нас на улицу Скаттл-Лейн, хотя это место едва ли можно было именовать «улицей» или даже «переулком». Мы с трудом протиснулись в узкий проход между зданиями. Дом слева оказался пивной, а от дома справа тянуло такой вонью, очевидно, там вываривали кости. Улица Скаттл-Лейн оказалась темной, вонючей дырой с открытой сточной канавой посередине. Канава была до краев заполнена зловонной жижей, происхождение которой сомнений не вызывало.

Наше прибытие не осталось незамеченным. Перед пивной на лавках сидели завсегдатаи с кружками в руках. Все они с интересом смотрели в нашу сторону.

— Сыщики… — заметил один из благородных господ.

— Да нет, это Поттер из прихода, — возразил другой. — Старый скупердяй!

— Поттера я знаю, сколько раз его видел. Но те двое, которые идут с ним, точно сыщики. Разоделись, будто клерки у поверенного, и думают, что никто их не узнает! — Говорящий сплюнул почти нам под ноги.

— Эй, мистер Поттер! — обратился кто-то к нашему провожатому. — Помните меня? Джонс моя фамилия. Вы отказались хоронить мою старую матушку! Жене пришлось продать зимнее пальто, чтобы оплатить похороны!

— Пойдемте скорее, — брюзгливо приказал нам Поттер.

— Точно, сыщики. Интересно, к кому они? — спросил завсегдатай пивной, первый признавший в нас полицейских. Он упорно гнул свое. — А что за франт с ними? Похож на благородного. Небось в деньгах купается?

— Вот и ходи после этого в штатском, — заметил я вполголоса, обращаясь к Моррису. — И зачем только мы тратимся?

— Я ведь предлагал, — самодовольно заметил Поттер, — лучше послать за миссис Доусон, чтобы она принесла нам младенца. Но вы пожелали сами идти к ней.

Он шагнул под арку. Мы последовали за ним и оказались во внутреннем дворе, заваленном мусором, забитом детьми и бродячими собаками. У двери своей квартиры сидела старуха и разбирала груду тряпья. Она на нас вроде бы и не взглянула, но явно заметила и словно невзначай ударила ногой в ведро. Гулкий звон призван был предупредить о нашем приходе тех, кто прятался в ужасной дыре за ее спиной. Детей как ветром сдуло — скорее всего, они поспешили предупредить родителей, что пришли стражи порядка… Поттер постучал в дверь.

Нам открыла мускулистая женщина в клетчатом платье и грязном фартуке; волосы ее были скручены в пучок на макушке. Такие пучки, по-моему, были в моде во времена старого короля Вильгельма IV; в наши дни их почти и не встретишь. Но Уайтчепел — такое место, где если что полюбят, то полюбят навсегда. Такая прическа больше всего напоминала выступ на бочонке с печеньем. Вначале хозяйка хмурилась, но, узнав Поттера, расплылась в улыбке:

— А, мистер Поттер! Я вас не ждала! — Она поднесла руку к своему пучку и жеманно улыбнулась.

— Здравствуйте, миссис Доусон, — ответил Поттер. — Извините за беспокойство. Вот эти джентльмены со мной. Можно нам войти?

Взгляд миссис Доусон переместился на нас.

— Полиция? — спросила она, тут же перестав улыбаться. — Мне неприятности ни к чему. — Она подбоченилась и перегородила собой проход.

Не дожидаясь, пока Поттер откроет рот, я пояснил:

— Мы сопровождаем этого джентльмена, мистера Роуча, у которого есть к вам дело.

Взгляд мегеры уперся в Чарлза Роуча. Тот снял цилиндр и поклонился, продемонстрировав великолепное самообладание.

— Человека благородного сразу видать. — Миссис Доусон снова заулыбалась и даже присела в подобии книксена. — Входите, джентльмены, входите… Эй, Дотти!!!

Хозяйка повернула голову, и мы невольно вздрогнули от ее внезапного пронзительного вопля.

— Дотти! Перестань мешать овсянку и поставь чайник! У нас гости!

Она зашагала вперед, снимая на ходу грязный фартук и швыряя его на шаткое кресло.

Комната, в которую мы вошли, служила одновременно гостиной и кухней. У стены напротив стояла маленькая кухонная плита, на которую ставила мятый чайник неряшливая девчонка лет четырнадцати — видимо, та самая Дотти. Брошенная каша булькала и пыхтела сама по себе; судя по запаху, она уже пригорела. Над плитой висела веревка, протянутая через всю комнату; на ней сушились тряпки, служившие, как я догадался, пеленками и подгузниками.

Я вспомнил маленького Питера Харриса, брошенного на вокзале Кингс-Кросс. Какое-то время он тоже находился в приходских яслях, а потом его передали в частный приют. Хотя обстановка там была спартанской, но, безусловно, лучше, чем здесь. Несчастным малышам, которые оказались в этой дыре, крупно не повезло в жизни.

— Садитесь, господа, — пригласила хозяйка.

Поттер уселся; мы же невольно застыли на месте, увидев остальных обитателей комнаты. На попечении миссис Доусон находилось не меньше дюжины разновозрастных малышей. Одни только ползали, другие умели ходить. Самые маленькие лежали в колыбельках, устроенных в ящиках из-под апельсинов. Нескольких малышей постарше приставили к работе: они мыли тарелки в тазу с грязной водой. Наверное, то была единственная вода, к которой за день прикасались их руки; мне показалось, что сегодня детей не купали. И они сами, и их одежда казались неимоверно грязными. Все питомцы миссис Доусон были худенькими, рахитичными и не по-детски молчаливыми. Они не сводили с нас огромных испуганных глаз. Нескольким малышам побрили головы, наверное, из-за вшей; на бритых головах выделялись ярко-фиолетовые пятна.

— Генцианвиолет, — заметил Моррис, обращаясь ко мне. — Моя жена всегда держит бутылочку в своей аптечке. Очень хорошо заживляет ранки на коже.

С трудом взяв себя в руки, я сел на предложенный мне стул. Роуч занял шаткое кресло. Моррис остался стоять у двери.

Поттер вкратце объяснил цель нашего прихода и показал миссис Доусон предписание. Она даже не попыталась его прочесть; я решил, что она, скорее всего, неграмотна.

— Значит, хотите кого-то из них забрать? — осведомилась она, сразу приступая к сути дела. — Выходит, мистер Поттер, мне вычет сделают, так, что ли?

— Несомненно, мадам, вскоре место этого ребенка займет другой, — заверил ее Поттер.

— Кого вы хотите забрать? — равнодушно спросила кормилица, обводя рукой комнату со своими питомцами.

Дотти протянула мне щербатую эмалированную кружку с черным чаем.

— Хотите подбавить туда капельку рома? — вежливо предложила миссис Доусон.

— Спасибо, не стоит, — ответил я.

— Ну да, вы ведь на службе, — кивнула она. — Может, джентльмен хочет? Или вы, мистер Поттер? Обычно-то вы не отказываетесь.

Поттер, которого ее замечание совсем не обрадовало, раздраженно сказал:

— Только когда у меня болит грудь из-за тумана.

— Номер двадцать седьмой! — громко сказал я. — Девочка по фамилии Флинн.

Миссис Доусон снова потрогала свой пучок и рассеянно оглядела малышей.

— Вспомнить надо… Которая тут двадцать седьмая?

— Вон она, мамаша, — сказала Дотти, указывая на один ящик из-под апельсинов.

Она проворно подбежала к колыбели. Мы следили за ней, почти не дыша. Дотти вытащила младенца и повернулась к нам с довольной улыбкой:

— Ну вот, так и есть! Номер двадцать семь.

Ребенок тихо лежал у нее на руках. О том, что девочка не спит, можно было понять только потому, что она пошевелилась и слабо взмахнула в воздухе крошечным кулачком, как будто желая что-то схватить.