Александра Маринина - Реквием

- Степаныч у них главным был.

- В чем главным?

- Да в компре той, которую они лепили. У него прямо целое производство было вместе со сбытом, деньжищи такие делал - страшно представить. Несколько точек организовал таких, как у Немчиновых, потом у него еще были специальные люди, их "болталами" называли. Они знакомились с теми, кого им указывали, и провоцировали на всякие антисоветские высказывания, а сами записывали. Потом запись продавали. Мастера были - что ты! И не захочешь, а генсека мудаком назовешь и сам не заметишь. Левченко в таких делах спецом был, Слава рассказывал, что Степаныч с середины семидесятых компрой промышлял. Бардаки-то уже позже появились, когда видаки пошли.

- Понятно, - протянул Коротков. - Значит, Левченко был главным, а Зотов - старшим по бардакам?

- Не совсем так. Зотов только за Немчиновых отвечал, над другими борделями свои старшие были.

- Ну а вы? Тоже участвовали?

- Меня Слава малолеток подбирать поставил. Вы не думайте, я никого не запугивал и не принуждал, все по доброй воле было. Не нравится - уходи, никто не держит.

- Ну и как, многие уходили?

- Да прямо-таки, уйдут они! Радовались, что так легко можно подзаработать. Некоторые даже уходить не хотели, когда я их отпускал, просили, чтобы еще работу дали. Что с них взять, бродяжки бездомные.

- Игоря Вильданова тоже вы нашли?

- А то кто же? Я. Слава как увидел его у Немчиновых, так прямо весь затрясся. Мальчишка и правда забавный был, все время пел что-то. Слава сказал, что такие одаренные раз в сто лет рождаются. Велел предупредить его, когда буду эту партию отпускать.

- Предупредили? - спросил Юра.

- Конечно. За два дня. Слава специально приехал, караулил у платформы, смотрел, как ребятки разъезжаются. Не хотел он, чтобы Игорек знал, что он к бардаку причастен. У Немчиновых-то он во время этих... ну, мероприятий никогда не светился, в закутке сидел да в щелочку наблюдал, так что Игорь его там и не видел. Чистеньким в его глазах хотел быть, чтобы авторитет свой поддерживать. Потому сейчас так все и обернулось. Не мог Слава взять да и попросить Леру поговорить с дедушкой. Потому что Лера - она ж нормальная девчонка, она обязательно спросит, а откуда вы, дядя Слава, про кассеты знаете? Ниоткуда он знать этого не мог, потому и крутился как уж на сковородке, чтобы ему хоть кто-нибудь официально о них сказал. Уж не знаю, почему так вышло, а только звонил я Игорю, звонил, стращал, пугал, а он все таился от Славы.

- Что, Зотов сильно нервничал?

- Места себе не находил. Время идет, Левченко его дергает, а дело не двигается. Скажите, а вы правда Степаныча привлечете? Или так, впустую воздух сотрясаем?

- Не знаю, - честно признался Коротков. - Доказательства трудно будет собирать. Вот вы нам все рассказали, а Левченко от всего отопрется, и как быть? Вы хоть раз задумывались над тем, почему вам известно о Левченко, а вы до сих пор живы? Не задумывались? Да потому, что Левченко вас не боится, он знает, что доказать ничего невозможно, а то, что можно, - за то не сажают. Он не глупее нас с вами, а осторожнее раз в сто. Надо веские доказательства искать, а ведь столько лет прошло... Не знаю, Сергей Иванович, удастся ли, а врать не хочу.

- Я так и думал, - горько вздохнул Белозеров. - Что при советской власти, что при демократии - все одно, на стрелочниках отыгрываетесь. Меня посадить - много ума не надо, а у меня жена больная и двое детишек. Вы вот попробуйте такого, как Степаныч, посадить. Только вряд ли вы захотите. А если и захотите, так он откупится, у него денег столько, что можно все ваше министерство вместе с прокуратурой и судом с потрохами купить.

Коротков внезапно разозлился.

- Каким бы ни был Левченко, он никого не убил. А вы человека жизни лишили и, между прочим, не подумали ни о нем самом, ни о его семье. Почему же вы требуете, чтобы вас жалели? Давайте лучше вместе Сашу Барсукова пожалеем. Не хотите?

Лицо Белозерова стало замкнутым и отчужденным, и Юра пожалел, что сорвался на демагогию. Не надо было... Но он так устал.

Настя Каменская спала, обняв мужа за шею и уткнувшись лицом в его плечо. Ей снился странный и яркий сон. В этом сне с кинематографической точностью воплотилось все, что ей рассказал Василий Петрович Немчинов. Она видела, как он приехал на дачу, слышала, как он разговаривал с сыном и его женой. Сын пребывал в состоянии нетерпеливого ожидания очередной дозы и не мог ни о чем думать, кроме героина, поэтому легко впал в ярость и в запале выкрикивал в лицо отцу страшную правду.

Она видела, как Немчинов стрелял, как падали тела сына и невестки. Она видела, как он бродил по дому в поисках кассет. Он хотел найти их и уничтожить, чтобы никто больше не узнал о грехах его семьи. Он знал, что где-то вмонтирована записывающая аппаратура, но ничего в видеотехнике не понимал. Поэтому решил сжечь дом. Что сможет найти - то найдет, а что не сможет - пусть будет уничтожено огнем. Главное - спасти семью от позора, спасти Лерочку, внучку любимую, спасти ее будущее. Кто причастен, тот будет молчать, это Василий Петрович хорошо понимал. А больше никто не должен ничего узнать.

Он набрал полную сумку видеокассет, поджег дом и ушел в лес. Дошел до болота, сел на пень и стал методично разбивать камнем кассеты и бросать в трясину. Когда последняя кассета была уничтожена, он посмотрел в сторону своей дачи и увидел дым, который поднимался высоко над вековыми елями.

Настя видела во сне, как губы его прошептали:

"Requiem aeternam dona eis, Domine".

Даруй им. Господи, вечный покой.