Дар царицы Савской - Наталья Николаевна Александрова

— Была, — протянула Ксения, — и сейчас есть. Живет где-то далеко…

— Только не такая красивая! — закончил он, так же улыбаясь.

Но тут же стал серьезным.

— Послушайте, я же все-таки не слепой и не глухой, я знаю, что творится что-то странное вокруг. Михаил пропал, Эльвира сунулась в полицию — так ее просто выгнали, ничего, мол, не знаем, и велели сидеть тихо, если еще больших неприятностей не хочет.

— Боюсь, что придется ей теперь без мужа жить, — хмыкнула Ксения, — но она и раньше не слишком им дорожила. Ладно, хватит о нем. Поговорим о вас. Значит, обратитесь к адвокату Лозовскому…

— Да спрашивал уже, — Григорий поморщился, — скользкий он какой-то, глаза отводит, от ответов увиливает…

— Нажмите посильнее, он точно знает, что было в том, настоящем завещании. Последнее поддельное, я точно знаю, но доказать это будет трудно. Ну, это уж вам решать, будете что-то делать или нет.

— Вот, значит, как… — Он смотрел серьезно, и Ксения хотела сказать, чтобы не пытался ничего понять и разобраться, не его ума это дело, и вообще, чем меньше он будет знать, тем лучше для всех.

Но ничего не сказала. Они помолчали, потом Ксения подняла на руки Гастона.

— Григорий… Гриша, у меня к вам личная просьба.

— Вот это вот? — Он склонил голову набок и заглянул таксе в глаза. — Симпатичная такая просьба!

— Это Гастон. Позаботьтесь о нем пару недель. За ним обязательно придут, я точно знаю!

— Ну… раз вы просите… Гастон, пойдешь ко мне жить?

Гастон равнодушно посмотрел в сторону — а что мне еще остается?

Ксения передала таксу с рук на руки Григорию, поцеловала Гастона в клеенчатый черный нос и ушла, не оглянувшись.

Долго добиралась юная женщина обратно, в страну савеев.

Сперва она присоединилась к купеческому каравану, который шел в нужную ей сторону, на юг, но на полпути на этот караван напали разбойники пустыни. Купцов они перебили, товары поделили между собой. Красивую невольницу взял себе главарь разбойников.

Кольцо она сумела спрятать.

Какое-то время разбойники двигались на юг, и женщина оставалась с ними. Но потом они свернули, и тогда безлунной ночью она зарезала главаря и бежала в пустыню.

Несколько дней она шла по безжизненным пескам. Вода у нее кончилась, и она уже почти потеряла рассудок от жажды, когда встретила маленькое нищее племя кочевников.

Кочевники напоили ее и выходили.

Какое-то время женщина кочевала с ними, но потом уловила в воздухе знакомый запах, запах мирта и миндаля, — и поняла, что приблизилась к земле савеев.

Снова она сбежала ночью и шла еще несколько дней — и дошла до края пустыни, дошла до знакомых мест.

Однако трудно было узнать страну савеев!

Да, в воздухе еще можно было уловить слабый запах миндаля и мирта — но куда сильнее были другие запахи, запах смерти и страха, запах дыма и крови.

Дома были сожжены, сады и виноградники вырублены, селения обезлюдели.

Среди развалин скиталица встретила старую, изможденную женщину, которая пряталась днем под землей и выходила на поверхность только по ночам, чтобы найти немного воды и какой-нибудь пищи. Эта женщина рассказала ей, что на землю савеев напали жестокие кочевники из черных земель Нубии, и разграбили города и селения, и убили мужчин, а женщин увели в рабство, в далекие и страшные черные земли, где по ночам рычат дикие звери, а днем солнце сжигает все живое.

— Они убили моего мужа и моего сына, а дочь мою увели. Не знаю, зачем они оставили мне жизнь.

— А что случилось с молодым царем?

— Он убит.

— Ты лжешь, старуха!

— Я не старуха! — обиделась женщина. — Мне еще нет сорока лет!

Скиталица пошла дальше и дошла до главного города савеев — и нашла там одни развалины.

Она пришла на то место, где некогда возвышался царский дворец, но на месте дворца были только обломки стен, и обгорелые балки, и кровь, и пепел былого величия.

Женщина обходила развалины и узнавала их.

Вот здесь был пиршественный зал, где за столом собирались сотни людей — сотни знатных вельмож, и храбрых воинов, и мудрых советников. И во главе стола восседал молодой царь, и она сама иногда сидела рядом с ним.

Среди обломков тут и там валялись полуразложившиеся трупы. Их невозможно было узнать, но женщине показалось, что она все же узнала дородного вельможу, царского родича, и смуглого военачальника. Она обошла всю трапезную, но среди трупов не было того единственного, кто был ей дорог.

И она пошла дальше.

Вот здесь был мраморный бассейн, в котором плавали золотые рыбы. Они с царем не раз стояли на краю бассейна и кормили этих рыб остатками пиршества.

Бассейн высох, мрамор расколот, мертвые рыбы валялись тут и там, и голодные кошки обгладывали их хребты.

Дальше, дальше…

Вот здесь была опочивальня…

Палисандровая кровать была расколота в щепки, а справа от нее…

Справа от нее лежал ничком раздувшийся, почерневший труп.

Женщина вскрикнула и зажала рот ладонью.

На спине мертвеца, под лопаткой, было родимое пятно в форме розового бутона.

Родимое пятно, которое она столько раз целовала, которое она ласково обводила пальцем…

Нет, это не может быть он, ее царь, ее возлюбленный! Он был прекрасен, как майский день, а этот раздувшийся труп страшен и отвратителен!

Разум оставил женщину.

Она металась среди развалин и хохотала, как гиена.

Потом она вообразила, что и впрямь превратилась в гиену, рыщущую среди развалин в поисках поживы.

А потом… потом она ничего не помнила и очнулась только через несколько дней, а может быть, через несколько недель, в ночной пустыне, совсем одна. Но на пальце у нее было кольцо из серебристого металла, кольцо с надписью на неизвестном языке.

И она пошла куда глаза глядят, и шла долго, шла многие годы.

Она проходила по пустыням и степям, по лесам и горам, по большим городам и маленьким селениям. Шла, как будто кто-то гнал ее. Шла, как будто все еще надеялась встретить своего царственного, своего мертвого возлюбленного.

Рано утром Ксения спустилась к рецепции, чтобы закрыть свой счет. Портье услужливо спросил, не нужно ли ей вызвать такси.

— Нет, спасибо. Здесь совсем близко, вещей у меня мало, так что я лучше немного прогуляюсь, благо погода хорошая.

Она вышла на улицу, дошла до вокзальной площади.

По раннему времени газетный киоск был закрыт, да и вообще