Анна и Сергей Литвиновы - Золотая дева

…Парня всерьез подозревали в убийстве. Однако тому удалось оправдаться: подружка, мол, давно о красивом самоубийстве поговаривала… а что отпечатки на ноже его – так схватил неосознанно…

Однако, если няня в доме, где нынче служит охранник Климов, будет убита точно таким же способом, вопросов, кто убийца, у следствия не возникнет. Особенно если самого подозреваемого допросить не удастся – замучили того угрызения совести, с собой покончил…

Оставалась единственная задача: найти человека, кто сможет исполнить – за Костика! – эту роль.

Ну а такого, решил Кривцов, ему найдет верный адвокат. Нурлан.

Тот, правда, план хозяина не одобрил. И вообще кобениться пытался. Зачем, мол, убивать няньку, если кассета уже записана? Ну и пусть та все его жене расскажет – поздно, признание-то уже есть!

Однако Макар Миронович его и слушать не стал, сразу голос повысил: мол, приказ есть, изволь выполнять.

И Нурланчик все сделал – как ему велели.

Только в последние дни хмурый ходил. А сейчас вообще трубку не снимает.

Кривцов вышел на палубу. Вдохнул сырой осенний воздух. Вокруг расстилалось водохранилище. Совсем стемнело. Давно пора возвращаться в яхт-клуб.

Макар Миронович в очередной безнадежной попытке набрал знакомый номер. Гудки, гудки…

– Нурик, черт, где тебя носит?! – раздраженно пробормотал он.

А через секунду яхта содрогнулась от страшного удара.

После часа изнурительной борьбы с мешком Маша совершенно успокоилась. Приняла душ, кое-как высушила под маломощным феном в раздевалке волосы. Взглянула на часы: только девять. Родители ужинать сели… А ей, хоть и соскучилась она по ним ужасно, по-прежнему совсем не хочется присоединяться к семейной трапезе. Лучше пройтись. Спокойно отдышаться, прийти в себя. Еще раз все обдумать. Тем более что и дождь кончился, и фонари на городских улицах светят празднично – не то что в поместье Кривцова с его одиноким прожектором. Соскучилась она по Москве, по ее шуму, по толчее…

Маша с наслаждением вышла в холодный осенний вечер. По контрасту ли с подмосковными ветрами или просто после нагрузки ей показалось: на улице совсем тепло. Гуляй да размышляй. Вот и побрела медленно в сторону дома, четыре с хвостиком километра.

И занимал ее мысли опять Кривцов. Один и исключительно он. Заботливый отец. Удачливый бизнесмен. Лояльный к своим преданным вассалам – и безжалостный к тем, кто ему неугоден.

И разрозненные кусочки мозаики, подобранные случайно, без всякой системы, сами собою собирались в логичную, стройную картину.

Она теперь точно знала, кто убил и няню Анастасию, и охранника Костю.

Но единственная беда: никаких доказательств у нее не было.

Маша пришла домой в одиннадцать вечера.

Родители ложились спать. Она заглянула в их комнату, улыбнулась, расцеловала, протараторила:

– Мам, пап, я вернулась! Все нормально, только устала дико. Пойду лягу. Завтра поговорим, ладно?..

С удовольствием плюхнулась в собственную постель, забилась под одеяло. И почти мгновенно провалилась в сон.

А проснулась от того, что дико болело горло. В голове – словно молоточки стучат. И по телу пробегает то волна жара, то ледяной холод.

Маша с трудом приподнялась в кровати. Блин, этого и следовало ожидать. Сначала на яхте промерзла, потом, после тренировки и душа, распаренная бродила по городу. Вот и догулялась. Температура явно за тридцать восемь. Прямо скажем: некстати.

И еще пить очень хочется, а идти на кухню за водой нет сил.

Всегда с вечера оставляла на тумбочке бутылку с минералкой, но вчера, конечно, забыла.

Однако питье у кровати оказалось – целый термос. И апельсин, заботливо нарезанный на дольки и укрытый целлофаном. И аспирин… А еще мамина записка:

Машенька! Я утром заглянула к тебе и поняла, что ты заболела. В термосе чай с лимоном и медом, на тумбочке градусник и телефон. Сразу, как проснешься, обязательно измерь температуру и вызови врача. Целую, мама.

Маша благодарно улыбнулась. Открыла термос, пока чай остывал, жадно набросилась на прохладный, освежающий апельсин. Какого ж черта она все это затеяла?! Зачем ей вообще было нужно искать биологическую мать? Причинять боль пусть приемным, но таким замечательным родителям?! Ведь только они ее и любят. По-настоящему любят…

Мысли путались – у нее действительно был жар.

Маша отхлебнула чая, устало откинулась на подушки.

И в этот миг зазвонил телефон. Родители, кто-то из них. Волнуются. Хотят спросить, как она себя чувствует.

– Да… – прохрипела в трубку Маша.

Но, вместо маминого родного, услышала веселый голос подружки. Миленка. Ох, до чего же некстати…

– Машка, ты дома?! Ну, наконец-то! А то мобильник у тебя не отвечает, я совсем с ума схожу!..

– Милен, извини, – пробормотала Мария. – Я заболела, говорить вообще не могу, горло дерет.

Однако ни слова сочувствия в ответ – Миленка лишь затараторила еще громче:

– Слушай, мне твоя мама сказала: ты у Кривцовых няней работаешь? Это что, правда?..

– Уже не работаю, – Маша изо всех сил старалась не сглотнуть, но не вышло, и горло опять обдало волной боли.

– Но работала? – продолжала пытать подруга.

– Да.

– И вчера тоже работала?..

Мария насторожилась.

– Тоже. А что?

– И про Кривцова знаешь?! – триумфально выкрикнула подруга.

– А что с ним?..

– Так нету больше Кривцова! Погиб!

– Как погиб? – растерянно пробормотала Маша.

– На яхте своей взорвался! Взрывное устройство мощнейшее!

Голова совсем пошла кругом.

А Миленка продолжала верещать:

– Слушай, болеешь ты, не болеешь – я к тебе приеду! Прямо сейчас. Будешь мне рассказывать. Все – про него и про его семейку! А то ж отписываться надо, тема ведь моя!

– Подожди, Милен, – Маша тщетно пыталась собраться с мыслями.

И в этот момент услышала, как звонят в дверь. Требовательно. Так звонит тот, кто имеет на это право.

В голове сразу же выстроилась цепочка. Вчерашний день. Яхта. Кривцов – и она. А потом взрыв…

Похоже, ей не придется идти в милицию – за нею уже пришли.

Не открывать?

А звонок разливается все увереннее и громче.

– Извини, Милена, мне надо дверь открыть, – твердо произнесла Мария.

Нажала на «отбой».

Встала с постели, накинула халат. Скрываться и прятаться бессмысленно. Ее все равно достанут. И лучше уж сразу все рассказать. Но поверят ли ей, что она не ведала ни о каком взрывном устройстве?.. И на яхту явилась с одной крошечной дамской сумочкой? Туда одна губная помада с расческой и помещались. Только подтвердит ли это Володин?!

Маша тяжело прошлепала к двери. Распахнула ее. И сделала шаг назад.

Потому что на пороге стояла Елена Анатольевна Кривцова.

Одна.

…Они стояли в коридоре, перед большим зеркалом. Самые близкие друг другу люди. Мать и дочь. Одна – в халате, с распухшим носом, неприбранными волосами. И вторая – безупречно одетая и причесанная, с холодным, тщательно выхоленным лицом. Первой из них было двадцать пять. Второй – сорок три. И виделись они (за вычетом мимолетных встреч в особняке) второй раз в жизни.

В коридоре горела единственная тусклая лампочка, и в полусумраке казалось, что они не похожи. Никаких фамильных черт. Похожих носов или разреза глаз. Объединял женщин лишь одинаково решительный взгляд. И упрямо поджатые губы.

«Мама… – пронеслось у Марии. – И это – моя мать?!»

Елена Анатольевна тоже смотрела на нее, будто не веря.

«Неужели она сейчас скажет что-нибудь, как из сериала: дорогая моя доченька, наконец я тебя нашла! Тогда я просто рассмеюсь…»

Однако Кривцова лишь сухо произнесла:

– Я могу войти?

– Да. Чувствуйте себя как дома, – усмехнулась Мария.

Елена Анатольевна вдруг произнесла совсем неожиданное:

– Мария, скажите, в ваших документах на удочерение, конечно, есть медицинское заключение?

– Что-что?

– Заключение о состоянии вашего здоровья, – терпеливо повторила Кривцова. – Оно обязательно должно предоставляться в суд…

– Что-то такое было, – вспомнила Маша. – Но зачем вам?

– Я могу на него взглянуть? – требовательно произнесла Елена Анатольевна.

– Да, пожалуйста, – пожала плечами девушка.

Дерматиновую папку с документами больше не прятали – она лежала в серванте. Вместе с загранпаспортами и гарантийными талонами на домашнюю технику.

Маша быстро пролистала бумаги. Нашла нужную. Протянула Кривцовой.

Та пробежала глазами короткий, в два абзаца, текст. Задумчиво процитировала:

– Диагноз – практически здорова…

Вернула документ Марии.

Ее глаза мстительно сверкнули.

И она с удовольствием произнесла:

– Значит, есть бог на свете.

А потом улыбнулась:

– В этом доме мне дадут чаю? Я хочу тебе кое-что рассказать.

…Молодость, красота и свобода. Что еще надо в жизни? Мамаша, правда, про ум вещает, но кто б квакал! Сама-то свою жизнь построила курам на смех. Сначала папаню, алкаша и дебошира, терпела. Что ни творил, сносила покорно, словно овца. Только голову руками прикрывает да умоляет: «Пожалуйста, не надо!» И дочку все наставляла: «Не зли его, Леночка!»