Анатолий Безуглов - Следователь по особо важным делам

— У нас утро…

— Да, да… А я вас разыскиваю, Игорь Андреевич, звонила в Москву. В отношении вашего задания. Кое-что выяснилось. Во-первых, на почту от Залесского никому никакой корреспонденции после вашего отъезда не поступало.

Во-вторых, восьмого июля, в день убийства, из знакомых Залесских в совхоз приезжали два человека. Корреспондент районной газеты Шапошников. Он пробыл в Крылатом два дня.

— У кого он останавливался?

— Где и вы, в совхозной гостинице… Второй — Генрих…

— Пожалуйста, подробнее об этом.

— Генриха в день гибели Залесской подвёз в Крылатое водитель Североозерского молокозавода Улзытуев. Он узнал Генриха по фотороботу… Подвёз часов в десять вечера.

Говорит, «коробейник» дал ему за это зажигалку и три рубля.

— Специально попросил поехать в совхоз «Маяк»?

— Нет. Ему было по пути.

— А обратно?

— Когда и с кем Генрих уехал из Крылатого, установить пока не удалось.

Я поблагодарил Ищенко за важные сведения. Она записала мой гостиничный телефон и телефон Одесской прокуратуры.

Минут через двадцать после разговора с Серафимой Карловной появился Залесский в сопровождении старшины милиции.

Высокий, средней длины волосы, модные усы-кончики опущены чуть ниже уголков губ, короткая дублёнка, джинсы.

— Следователь по особо важным делам при прокуратуре РСФСР Чикуров, — представился я. — Игорь Андреевич.

— Очень приятно. — Залесский огляделся, на какой стул сесть. Он старался держаться с достоинством.

— Вы разденьтесь…

Я давал понять, что разговор будет долгим. Не знаю, понял ли он меня должным образом, однако нашёлся, что ответить:

— Топят у вас хорошо.

Залесский повесил дублёнку на нелепую круглую деревянную вешалку в углу кабинета, которая тут же скособочилась.

Проведя обеими руками по волосам, сел на стул напротив меня.

— Паспорт, пожалуйста, — попросил я.

— Вот. — Он достал паспорт из заднего кармана джинсов. Тонкой вязки свитер с воротником под шею облегал его стройный торс.

Вообще-то внешне он был симпатичен. Внимательные темно-серые глаза, правильные черты. Правда, мне показалось, что рот у него чуть-чуть несимметричен. А может, просто неправильно подстрижены усы.

Пока я заполнял бланк протокола допроса, Залесскии рассматривал свои руки.

— Ну, Валерий Георгиевич, давайте побеседуем, — сказал я, закончив писать.

— Я готов, — откликнулся он спокойно.

— Вы уже давали показания. И не раз. Я их читал.

Не будем перемалывать известное. — Залесскии согласно кивнул. — Вот что я хочу спросить. Как вы с Аней писали так называемое предсмертное письмо?

— То есть… Простите, я не понял… — вскинул он на меня удивлённый взгляд.

— Что тут непонятного: я спрашиваю, как вы писали с Аней так называемое предсмертное письмо: сначала сами набросали и она переписала или диктовали?

— Ну… Что… что вы такое? Я не… — от неожиданности он чуть ли не заикался. — Это же её письмо перед смертью!

При чем здесь я? Потому и предсмертное, что пишет человек, который объясняет причину и так далее-.

Я молчал. Ждал, пока он выговорится. Залесскии остановился. И, видя, что я продолжаю молчать, добавил:

— Товарищ следователь, вы говорите такое, простите, что в голове не укладывается,

— Вы хорошо помните это письмо?

— В общих чертах. Его взял следователь, чтобы приобщить к делу…

— Это был второй вариант?

Залесекий посмотрел на меня с испугом, и, приложив красивую кисть руки к груди, страдальчески произнёс:

— Товарищ следователь, ну откуда мне знать, сколько вариантов написала Аня?

— Хотите, я вам напомню начало первого варианта?

— Может, вы действительно обнаружили что-нибудь… Но когда я утром, придя от Коломойцева, застал дома эту страшную картину, на столе было одно письма… — Он дрожащей рукой провёл по лбу.

— Я вам все-таки прочту. Слушайте. «Мой любимый!

Я любила тебя так, как никого никогда не любила. Полюбила со дня нашей первой встречи. Но ты раскрылся не сразу. Тогда я не понимала, что тебе для этого нужно время, и сомневалась в тебе, потому что ты говорил, правда шутя, что не женишься на мне…» Этот вариант вам не понравился…

— Почему мне?! —воскликнул он.

Мне показалось, Залесскии сразу же понял: у. меня есть какая-то важная улика и последним восклицанием он себя выдал.

— Возможно, вам обоим, — произнёс я миролюбиво. — Но по-моему, вам. Литературой занимаетесь вы…

— Не знаю, не знаю, о чем вы… — Залесскии не мог справиться со своими руками, со своими глазами.

Он был ошеломлён. Конечно, для него это — мистика.

Потому что набросок первого варианта, разумеется, уничтожили. Я был почти наверняка уверен, что мысли Залесского заняты тем, как я узнал о первом варианте. Он мучительно вспоминал, что с ним сделал…

— Так ответьте все-таки на мой вопрос, — настаивал я.

— То, что вы прочли, филькина грамота… — Залесскии начинал кипятиться. — Откуда вы это взяли, неизвестно. Так можно придумать бог знает что…

— Я вам потом скажу, откуда мне стал известен этот текст, — сдержанно остановил я его тираду.

— Где и что вы нашли, меня не касается, — сказал он, все более смелея.

— Так вы будете отвечать или нет?

— Не буду… Абсурд!

— Хорошо. А для чего писалось это письмо?

Залесскии возмущённо произнёс:

— Я же вам русским языком…

— Ладно, — оборвал я его, — Не будем тратить время попусту. Ознакомьтесь, пожалуйста…

Я протянул ему заключение Тихомировой. Залесскии, положив руку с документом на колено, углубился в чтение.

Листы мелко дрожали. Было видно, что он возвращается к прочитанному, читает и снова возвращается. Тянул время? Не знаю. В его состоянии трудно сразу воспринять такой сложный текст с научными выкладками. Лицо Залесского покрылось красными пятнами. На последней странице он остановил своё внимание надолго. Думает. Лихорадочно ищет, что ответить.

— Что скажете? — спросил я, не дожидаясь, когда он отдаст мне заключение.

Залесскии положил бумаги на стол, закрыл лицо рукой.

— Валерий Георгиевич, — сказал я доверительным тоном, — вы человек здравомыслящий. Сопоставьте два факта:

вы вместе с Аней пишете это письмо, потом вашей жены не стало. Какой напрашивается вывод?

Он встрепенулся и, отодвигая от себя воздух обеими руками с растопыренными пальцами, испуганно проговорил:

— Нет, нет… Это трагическое стечение обстоятельств…

Прошу вас, поверьте…

По-моему, он был сломлен.

— Хорошо. Объясните мне все. Заключение филологов для меня убедительно. Я верю в их вывод…

— Я объясню, объясню, — торопливо перебил он. — Составителем я не был… Неправильный термин. Редактором — это вернее. Нет, как бы это выразиться, литературная запись… Я хочу сказать, мысль, идею письма мы обсуждали вместе. А уж как написать, это я…

Я не стал спорить. Главное-он признавался.

— Для чего все это понадобилось?

— Я расскажу. Как было, так и расскажу. Воды можно?

— Конечно.

Если дошло до воды, значит, дело двинулось. Я весь напрягся. Сейчас Залесский скажет (или попытается скрыть) основное.

— Вы знаете, конечно, Аня и Ильин… Короче, в двух словах. Письмо было написано, чтобы Ильин наконец оставил в покое её и вообще нашу семью… Он преследовал Аню везде, в Вышегодске, в Крылатом… Я не буду говорить, хорошо или плохо я вёл себя по отношению к Ане. Эго наше семенное дело. Я к ней вернулся… Для Серёжки стал настоящим отцом. Наладилось у нас. Уехали от сплетён из Вышегодска. Так за каким чёртом он помчался вслед за нами в Крылатое? Лезет куда не надо… Почему, видите ли, она пошла работать в садик, а не работает в поле агрономом! Какое его дело? Аня была в положении, я заботился о её здоровье. В конце концов, о своём будущем ребёнке тоже… Он не давал Ане покоя… В совхозе смеялись. А мне каково? Драться с ним? Варварский способ решать взаимоотношения… Ну, прав я или нет?

Он ждал, видимо, сочувственного ответа.

— Продолжайте, — кивнул я.

— Мне передавали, что нц. видели вместе в ресторане в Североозерске.Вино заказывали. Я спросил у Ани, так ли это. Она ответила, что да. Только вино она не пила.

И якобы Ильин опять за своё принялся: почему не занимается общественной работой… В общем, при каждом случае, под видом этакого идейного деятеля все пытался с ней…

Л, — Залесский махнул рукой, — кто же вытерпит, Игорь Андреевич? Не скажу, чтобы я был очень ревнивый, но ведь любого можно донять… И вот как-то мы сидели, думали, что бы такое предпринять, чтобы Ильин убрался из Крылатого. Не знаю, у кого из нас первого возникла мысль о письме. Якобы он довёл Аню до того, что она решила покончить с собой. А я будто бы в последний момент спас её…