Дарья Истомина - Леди-бомж (Леди-бомж - 1)

- Сидит... - сказала я, посмотрев на плечо. - Я могу у него спросить? Ну, так.. В порядке любопытства.

- Что именно?

- У нас что? Свадьба?

- А разве я тебе вчера не сказал? - изумился Туманский.

Я молча полезла в джип. В машине уже угнездилась сонная и сердитая Элга и развеселившийся Гришуня в алом комбинезоне и остроконечной шапочке. похожий на гномика. Сюда умудрились втиснуться, кроме водилы, еще два охранника и Чичерюкин. Сим-Симу помогли устроить свою тушу между остальными, и мы поехали.

На свадебный кортеж это походило, как похороны вождя на концерт Пугачевой - бульдозер впереди зарывался в сугробы и коптил, джип еле полз. К тому же, когда выбрались на трассу, свернули не к столице, а наоборот, к новому мосту через Волгу.

- Что за шуточки? - удивилась я. - Разве мы не в Москву?

- А разве я тебе не объяснял вчерась? - озадаченно пробормотал Туманский.

- Москва отпадает, - вдруг пришел ему на выручку, ухмыльнувшись, Чичерюкин. - В интересах безопасности!

- Чьей?

- Вашей, Лизавета Юрьевна... Вашей! - объяснил Чичерюкин. - Есть и еще ряд существенных соображений. В интересах дела. Как ни гляди, а Москва есть Москва... Там через три часа всем станет известно, что у вас новый статус...

- Так это что? Меня втихую окручивают? - холодно осведомилась я. Тогда почему не темной ночью? И чтобы все - в черных масках? И закусывать на кладбище с вампирами человечинкой.

Элга хихикнула, охранники заржали, а Туманский сказал, кряхтя и держась за голову:

- Не фордыбачь, Лизавета... Если тебя это не устраивает, можем и вернуться. Переиграем?

- Да чего уж там... - пробормотала я. - Мне ведь тоже немного интересно - без меня меня женили... А вообще-то, господин Туманский, я девушка честная Натворили дел - и выкручивайтесь!

- Так-то лучше... - фыркнул он.

Что там ни говори и как ни нелепо все поворачивалось, но для меня это был главный день, и я его запомнила до мелких подробностей.

В декабре светает поздно, и когда джип по новому мосту перекатился через Волгу в город, фонари на улицах еще горели желтовато, по-ночному. Громадная, плотно вставшая на зиму река выглядела как гладкое белое поле с натоптанными тропинками от берега до берега. Высоко в небе на маковке собора светилась белая электрическая рождественская звезда. До начала рабочего дня оставалось еще часа два, узкие улицы были совершенно безлюдны, и только два грузовика-снегоуборщика, взметая струи снега, ездили на площади вокруг каменного памятника Ленину. Сердце мое дрогнуло: возле этого памятника меня принимали в пионеры, стучал школьный барабан, крякал горн, а Панкратыч в числе других ветеранов повязывал мне галстук из красного сатина.

Я как-то сжалась, то, что мы зарулили именно сюда, меня почти напугало, на миг мне показалось, что вот-вот появится какой-нибудь местный мент и сурово спросит: "С повинной явились, Басаргина, или валять дурочку будем?" Это было явное вторжение на территорию Щеколдиных, но я все-таки поняла, что страхи мои - дурацкие и меня уже есть кому защитить. Начиная, конечно, с Сим-Сима.

Как я позже поняла, всю процедуру с распиской продумал, организовал и провел Чичерюкин, который и сказал мне: "Ты же здесь рожденная, оформленная, и паспорт здешний... Да и близко - мотаться никуда не надо!" Похоже, что его веселило то, что в разряд замужних леди я перехожу в двух шагах от здания суда. откуда меня не так уж давно отправляли в северным Тмутаракани. Может быть, он был абсолютно уверен, что здесь у него уже кое-что схвачено накрепко, но процедуру он провел безукоризненно.

Хотя, если честно, ничего, кроме злой печали, она у меня поначалу и не вызывала. Все было не так, как у всех. Все было не так, как я еще несколько часов назад представляла.

Мы подъехали к исполкому, ныне мэрии, с промерзшим триколором на крыше, и все окна здесь еще были темны. Джип обогнул здание и тормознул сзади, где был вход на второй этаж, в зал бракосочетаний при нашем загсе. Я здесь уже бывала, когда получала справку о смерти Панкратыча, но зал был отдельно от той комнатки, чтобы никто не путал свадьбу с поминками.

Окна и в бракосочеталище еще были темны и наморожены. Чичерюкин постучал в дверь торжественного входа, с крыльцом как у теремка, дверь со скрипом отомкнула и отворила какая-то тетка в дубленке и цыганской шали, курившая "беломор", и буркнула:

- Опаздываете!

Она открыла щиток на входе, щелкнула рубильником и включила освещение на крашенной белой масляной краской лестнице. Мы пошли вслед за нею на второй этаж В парадном зале она нырнула в боковую дверцу, Туманский помог мне снять шубу, разоблачился и сам, и мы огляделись. Мы - это Элга и Чичерюкин и, конечно, Гришуня, который тут же полез под дубовый стол, украшенный деревянным гербом с двухголовым ореликом. Охрана осталась внизу.

На окнах висели шторы малинового цвета, на затоптанном паркете лежал красный коврик, над столом висели портрет Президента, распятый триколор и вышитое разноцветное полотнище с гербом города двумя серебряными воблочками, якорем, алебардами и пищалями, которые намекали на то, что во все времена местные сапожных дел мастера вкалывали на армию.

В углу на треноге стоял фотоаппарат "Зенит" со вспышкой.

В другом углу был виден магнитофон с колонками.

- Ну и богадельня - проворчал Сим-Сим.

- Самое то! - возразил Чичерюкин - Шито-крыто, с полной гарантией!

- А что мне делать с обручалочными колечками? - спросила Элга, вынув из кармана две коробочки.

- Кольца давайте сюда! - сказала тетка, выходя из боковушки У нее были золотые зубы, крашенная перекисью до льняного цвета голова, на голубом костюме через плечо - трехцветная державная перевязь с золотыми кистями, отчего она стала похожа на боевое знамя какою-нибудь гвардейского полка.

Тетка встала за стол и скомандовала:

- Паспорта!

Чичерюкин положил перед нею оба паспорта. У Сим-Сима был затрепанный, а у меня новенький, персонально от Нефедова.

- Свидетели на месте?

- А как же, я и она, Эльвира Михайловна... - сказал Чичерюкин, кивнув на Элгу.

- О, да! Я имеюсь! - сказала та нехотя.

- Минуточку - сказала Эльвира (ну конечно, меня бракосочетать могла только персона с таким идиотским имечком!) - Я не понимаю...

Она пролистала какую-то папку.

- Невеста была заявлена совершенно под другой фамилией, именем и отчеством. Как вы это объясняете?

- Та передумала - добродушно сказал Сим-Сим - Вам-то не все равно?

- Не положено... - Тетка зыркнула глазками.

- Айн момент! - сказал Чичерюкин, ухватил ее под локоток и уволок в боковушку. Я не знаю, как эту даму уламывал наш безопасник и во сколько это ему обошлось, но вернулась она с ним совершенно невозмутимая и сказала.

- Только в порядке исключения и. уважения... Она уставилась на меня, как замороженная, совершенно рыбьими холодными глазами, и я поняла признала она некую Л. Басаргину наконец, и не только по паспорту. Но погнала процедуру бесстрастно и заученно. И похоже, слегка взбрыкнула лишь для того, чтобы выжать из нашего Чичерюкина еще кое-какой наварчик. Потому что все у нее было готово - и бланк свидетельства о браке, и печати, и даже штемпельная коробочка с черной краской, каковой она и тискала в наших ксивах.

Заминка вышла, только когда она спросила:

- Брачующаяся согласна взять фамилию мужа или сохраняет девичью?

- Я - Басаргина... - твердо сказала я.

- Бред собачий! - резко сказал Сим-Сим. - Туманская. Лизавета Юрьевна Туманская. От сего момента и до конца Разве ты забыла? Мы же договорились.

Ни о чем мы с ним не договаривались. Но устраивать базар по этому поводу было бы нелепо. Да и смешно.

Конечно, в этот миг я испытала, наверное, именно то, что испытывают тысячи влюбленных дур, которые наконец понимают, что их почему-то заставляют не только трахаться безоговорочно и рожать наследников, но и навсегда отбирают у них фамилии их родителей и прочих предков.

И наверное, я бы должна радоваться и гордиться сим фактом, поскольку это было лишь тавро, которым клеймят заарканенную кобылку, как бы взамен той узды и того хомута, в который охотно и добровольно сует свою голову и шею супруг, обязующийся отныне честно волочь свой воз, но никакой радости от того, что я уже не Басаргина и никогда ею больше не буду, я не испытала.

Больше того, я умудрилась уклониться от брачного поцелуйчика, и Сим-Сим ободрал своей щетиной мне ухо. И на меня накатило то самое какое-то отчаянно веселое бешенство, которого я всегда боялась в самой себе. Все было не то и не так. И дело было не только в Сим-Симе. Я совершенно не сомневалась в том, что он меня любит. Может быть, не так, как ту, первую. Но в этом я обмануться не могла. Какой то странный, непонятный мне расчет крылся за всем этим, каким-то судорожным, скоропалительным бракосочетанием, без которого я могла бы и обойтись еще долго, в том, как он рявкнул насчет фамилии, и в том, что это совершается втихую.