Алексей Рыбин - Пуля для депутата

— Шурик погиб.

— Так… Лицо Лопаты окаменело. — Как? Где?

— Толя, расскажи, — еле вымолвил Максимов слабым голосом.

— Миша, у тебя есть валидол? — спросил Карпов.

Лопата, не задавая вопросов, полез в бардачок, вытащил пробирку.

— Держи.

Карпов передал таблетки Максимову, который полулежал на заднем сиденье.

— В общем, мы приехали домой… Где женщины наши… Там засада. Женщин нет, два киллера. Шурика сразу наповал… Он нас спас — толкнул на пол сзади. А сам подставился…

— Шурик, Шурик… — покачал головой Лопата. — Ладно, эмоции потом. Что делаем? Я думаю, теперь нам уже точно нужно только нападать. Другого выхода не вижу. Как стратег говорю. А что с ним? — Лопата повернулся к Максимову.

— Сердце. Отпускает уже.

— Соси колеса. Ничего другого пока нет, — отрезал Лопата.

— Они про больницу какую-то говорили. В Коломне. Сказали, что женщины там, — продолжал Карпов.

— Больница? В Коломне… «Дурка» там…

— Точно. «Дурка».

— Интересно…

— Николаич, ты как? — Карпов посмотрел на заднее сиденье.

Максимов показал ему кулак:

— Нормально.

— Что-то голос мне твой не нравится, шеф, — процедил Лопата. — Ладно. Едем сперва в «Штаб».

— А Боец? — спросил Максимов. — Бойца с собой возьмем?

— Боец сейчас занят. Он поехал к Анисимову. И сейчас его мурыжит… Ленчику надо через полчаса позвонить.

— Я, признаться не думал, что он окажется таким лохом. — Комаров широко улыбнулся. — Развели его — как пацана. Просто смешно! И такие люди считаются какими-то там лидерами…

— Да брось ты! — Ипатьева сунула в рот огромную, больше похожую размером на мандарин, виноградину. — Какой он лидер? Ты же видел — пьянь пролетарская!

— Ой-ой-ой! Можно подумать, мадам… сама-то — царских кровей?

— Царских или не царских, а кое-что понимаю. В отличие от этого придурка…

— Это точно, понимаешь. Ты, в общем, и должна понимать… Ты же теперь — генеральный продюсер!

— Продюсер… Мне хоть нужно съездить туда, посмотреть на людей, с кем работать придется.

— Съездим. Это не горит.

— Теперь — уже ничего. Главное было, чтобы он договор подписал. А то — полный бардак…

— Ты объясни толком. В чем суть, так сказать, проблемы?

— Суть в том, что порядок в стране наводится. Наконец-то…

— Это что значит?

— Какие вы, москвичи, темные в массе своей! Я же тебе объяснял.

Гена встал из-за стола… Ресторан в подвале больницы, к которому Галина уже успела привыкнуть, был, по обыкновению, пуст. Только за стойкой бара торчала высокая фигура тощего парня в белой рубашке: парень смотрел телевизор с выключенным звуком и как бы не замечал кушающего хозяина с его гостей. В том, что Гена являлся здесь полноправным и единственным хозяином, Ипатьева уже успела убедиться.

— Объяснял, да я не все поняла. Расскажи еще. И вообще — расскажи о себе.

— Зачем это?

— Интересно мне.

— Интересно? Да мало ли, что тебе интересно!

— А может, я в тебя влюбилась? Что скажешь. Ты вот обо мне все знаешь, хотя лично я тебе ничего не рассказывала. А я о тебе — ничего. Так не честно!

Комаров внимательно посмотрел на журналистку:

— Влюбилась, говоришь? Любопытно… Очень любопытно.

— А что такого странного? — спросила Галина. — У меня, может быть, первый раз в жизни интересный мужчина появился! Отчего же не влюбиться? Совсем дурой надо быть…

— А что же, в Москве-то, не найти, что ли, любовника? — спросил Комаров, продолжая смотреть Ипатьевой прямо в глаза.

— Почему же? Любовников-то — навалом. А так, чтобы чу-у-увство… Этого нет.

— Хм… И что же ты предлагаешь?

— Я ничего не предлагаю. Я тебя прошу рассказать мне о себе… О работе твоей. Ты, Гена, не похож на других. И поэтому мне особенно интересен… Одни слюнтяи вокруг! Размазня сплошная, а не «сильная половина»! Вот хотя бы взять этого — героя пролетариата, гения новой русской революции… Не мужик, а какая-то медуза! Такой вроде бы брутальный тип: как на экране увидишь — просто кончаешь сразу. А в жизни — полное дерьмо!.. И в Москве — то же самое, — продолжила она после короткой паузы. — Сплошные импотенты! Причем все — с претензиями. У них там едва ли не мода пошла на импотенцию. Друг с другом общаются, консультируются: кто к какому сексопатологу ходит на лечение, где какой курс, где цены выше, где ниже… Мы, говорят, понимаете ли, работаем очень много, поэтому и страдаем. Чуть ли не кичатся своей импотенцией! И голубых стало — как собак нерезаных. Куда ни повернись — везде педерасты…

— Ну, у нас их тоже хватает… Петушиное племя…

— Ты, Генуля, сидел, что ли?

— Нет. С чего ты взяла?

— Как ты сказал про петушиное-то племя… Как урка заправский!

— С кем поведешься…

— С кем же это ты так насобачился? Я от тебя феню не в первый раз слышу.

— Ох, Галечка! Это ведь только рыба ищет, где глубже, а человек… Он непонятно чего, на самом деле, ищет.

— Ну-ну. Я вижу, лед тронулся. Продолжай. Излей душу.

— Излей… Что ты хочешь узнать, милая?

— Все.

— Все — это не на один час… Тебе, скажем, интересно, что за операция нами была проведена сейчас? С этим Кульковым несчастным?

— Конечно. Мне, как генеральному продюсеру…

— Изволь. Все дело в том, что в городе бардак. Страшный бардак! А при бардаке можно деньги зарабатывать… И очень немалые. Да что тебе объяснять! В Москве это началось раньше, чем здесь. В общем, трудился я, трудился…

— Кем?

— Это не имеет отношения к нашей с тобой истории. Кем я только не трудился!.. — Комаров потянулся к бутылке виски «Белая лошадь», налил себе в стакан, спросил глазами у Ипатьевой — будет ли она?

— Лей, лей. Чего спрашиваешь? Знаешь же, что я всегда готова… Мы, журналисты, это дело любим…

Комаров плеснул виски в стакан Галины и поставил бутылку на стол. Тут же, словно каким-то шестым чувством угадав намерения хозяина, неслышно подошедший бармен аккуратно опустил в оба стакана по два больших кубика льда.

— Кем я только не трудился! — Повторил Комаров. — Всегда хотел от совка дистанцироваться. А этого можно добиться только одним способом…

— Деньгами?

— Не просто деньгами — нужны очень большие деньги! Я не сразу это понял. Покрутился, знакомства завел нужные. Ну, квартира, машина, все дела… А потом смотрю на себя: Комаров, Комаров, хоть ты и крутой, а все равно насквозь совок! Решил глобально подойти: сделал ремонт не только в квартире, но и на лестнице — кафель, мрамор… Ну, понятно, искусственный, однако смотрится неплохо. Точнее, смотрелся, — поправился Гена.

— Почему в прошедшем времени? — спросила Ипатьева.

— Не подгоняй меня! У нас же легкая светская беседа. — Комаров взглянул на часы. — Полчаса у нас еще есть. Свободного времени. Для того чтобы потрахаться, нам этих тридцати минут не хватит, так что давай уж беседовать, раз начали. Мне, кстати, в последнее время это редко удавалось.

— Ну-ну… Мне тоже, между прочим, не часто. Все больше — обязательный треп. По работе. Все время думаешь: как бы лишнего не сболтнуть, не напугать клиента!

— Какого еще клиента?

— Да, Господи, это не то, что ты думаешь, в конце концов… Интервьюируемого! Слово-то какое — не выговоришь! Вот и говорю: клиент.

— А-а… — Тогда ладно.

— Ну, давай дальше про свой мрамор.

— Что — мрамор? Мрамор — это частности. Деньги вбил «немеряно» в этот ремонт. По тем временам для меня это была очень ощутимая сумма. А результата — ноль! Все равно все загадили — и соседи, и гости их, и бомжи… Потом переехал в другой дом, с охраной внизу. Там почище стало. Но дорого все. Пришлось раскручиваться. Показал себя, поработал в городе…

— Что значит — показал?

Комаров сузил глаза:

— Выполнял всякие щекотливые просьбы. Разных состоятельных людей.

— Комаров! Ты киллер, что ли?!

— А что — похож?

— Похож… Если честно.

— Это плохо. — Гена вздохнул и глотнул еще виски. — В общем, зарекомендовал себя в определенных кругах с хорошей стороны. Тогда меня Гриб на работу взял.

— Гриб?

— Боровиков. Не слышала?

— Что-то такое было…

— Это у вас в Москве — «что-то». А у нас — «ого-го»! Ну, работа стала почище, сам руководитель уже почти ничего не делал… Пошли мы в легальный, так сказать, бизнес. Ну, это условность такая, для газет. Этот легальный бизнес…

— Я знаю. Не совсем дурочка. Все я знаю про этот легальный бизнес — и как он делается, и какими средствами… И какой кровью. Нахлебалась!

— Вот-вот! Работали, работали, а потом смотрю: все трещать по швам начинает. Это ведь питерская старая школа… Я Боровикова имею в виду. А я у него был уже вроде первого лица. Главный такой администратор, что ли. То, что он задумал, я в жизнь проводил. Иногда — я сам задумывал и сам проводил. И чем дальше, тем больше.