Елена Котова - Третье яблоко Ньютона

Впервые в жизни он не знал, что делать. Вид Вари, плачущей теперь уже без всхлипов, а тихонько и безутешно, приводил его в смятение, вызывал щемящую, тонкую, как жало, жалость. Вот как, оказывается, плачут женщины… Мэгги так никогда не плакала. Грейс вообще никогда не плакала, они всегда спокойно обо всем говорили. Мэтт никогда не видел такого… горя? Да, горя. Перед ним горько плакала женщина. Красивая, неглупая, в общем, достаточно сильная. Он не видел причин для ее горя, для таких безутешных слез. Все живы… о, господи, и это тоже словесный оборотень! О’кей, по крайней мере, все, о ком идет речь сейчас, живы. А о ком сейчас речь? Это вопрос. Мэтью терялся, он не находил слов. В этой стране все слова обретали много смыслов. Его мысли как шестеренки, прокручивались в голове вхолостую, им не за что было зацепиться, реальность была вязкой и иллюзорной, все в ней имело какой-то двойной смысл. Мэтью хотел сейчас только одного — успокоить Варю, любым образом облегчить ее горе. Ему одинаково необходимо было и чтобы к ней вернулся разум, и чтобы она перестала так убиваться. Он был в смятении, потому что впервые не понимал горя другого, но, также впервые, чувствовал его. Ее горе было вызвано чем-то придуманным, наваждением этой страны чудес, где красивые женщины спят со своими адвокатами, делая вид, что им все нипочем, что они умеют плевать на эти условности, а потом это оказывается обманом, и они плачут, горько плачут. О чем? Вот он стоит перед нею и не может помочь им обоим выйти из этого проклятого круга, потому что каждое новое его слово порождает только новый виток искажений смысла сказанного и новый приступ ее горя. Но горе так неподдельно велико, так щедро, так искренне и даже… Красиво… черт возьми!

Его захватывала эстетика невиданной раньше мизансцены. Впервые он ощущал чужую боль как свою собственную. Если бы он еще понимал, из-за чего она так убивается… Но еще сильнее изводило его жгучее любопытство. Это, самое глубокое, самое непреодолимое из всех плотских желаний не позволяло ему дать Варе пару шлепков по щекам и вернуть в условность реальности. Варя теперь ходила по комнате то к окну, то от окна, хватала бумажные салфетки из коробки, хлюпала носом, сморкалась, швыряла салфетки на пол, потом опять бросилась в кресло и закрыла лицо руками. В дверь постучали. Загородив от официанта Варю, плачущую в красном бархатном кресле, Мэтью принял у него поднос с напитками. «Thank you. This will be all».[59] Подошел к Варе с подносом в руках, сел на корточки, поставив поднос на пол, заглянул снизу ей в лицо.

— Дьевушка, не плакать, — сказал он по-русски. — Your drink’s here. — Он протянул Варе бокал с водкой, она взяла, всхлипывая, он осторожно налил в него клюквенного сока, положил щипцами пару кусочков льда. — Please, be a good reasonable girl. You’re breaking my heart,[60] — он произнес это, опять совершенно для себя неожиданно, опять как будто со стороны глядя на себя в этой странно-красивой мизансцене, где именно такие слова, ему совсем не свойственные, были единственно уместными. Женщина, охваченная горем, в джинсах и белой рубашке, пьет из его рук водку с клюквенным соком, который так удивительно сочетается с обивкой кресел псевдоампира. А он, Мэтью, ничего не понимает, только чувствует и сострадает.

Варя отхлебнула напиток.

— Вот, так-то лучше. Chin-chin. Выше голову.

— Мэтт, — прошептала Варя, — ты меня скоро бросишь…

— Варя, я прошу тебя… Я просто требую, подумай, что ты говоришь. Что ты теперь-то имеешь в виду?

— У меня… — Варя опять всхлипнула, — у меня… Мэтт… у меня совсем кончились деньги. Я чувствую, что потеряю тебя… И тогда… я тогда просто погибну… тут. И мне уже никто… никто и никогда… вообще… никогда никто не поможет, — Варя снова заплакала, еще горше.

«Господи… Что на это-то полагается говорить?» Опять слова-оборотни. Он ее бросит, и она погибнет. Плохой театр, если бы не ее искреннее смятение. И его собственное.

— Are you silly? We’re not going to fall out.[61]

Боже, опять двойной смысл. Не в его принципах было сразу бросать кейс из-за отсутствия денег у клиента. Он всегда каким-то образом умел находить и этой проблеме решение. Конечно, партнеры снова будут ворчать, но бросить человека посередине уголовного процесса — это просто unhuman. У него всегда были высокие стандарты этики. Всегда были стандарты этики? Это он себе сейчас говорит о своей этике?

— Варя, так ты из-за денег так горюешь?

— Нет, не из-за этого… совсем не из-за этого, не думай даже. Ну это тоже, конечно, но это не самое страшное. Ужасно другое, ты просто не хочешь меня понять… Это из-за того, что ты… что я… я одна, и мне одиноко и страшно… а ты, ты единственный человек, который должен… может меня понять и помочь мне… ты… вот.

— Если у тебя трудности с деньгами, зачем мы приехали сюда, зачем этот роскошный отель?

— Как зачем? У меня же должен быть хоть какой-то праздник, — Варя даже плакать перестала и с удивлением, что он не понимает таких простых вещей, уставилась на Мэтью. Шмыгнула носом пару раз, глянула жалобно на Мэтью и заплакала опять. — У меня и так ничего не-е-ет. А сейчас я еще и тебя потеряю… У меня ничего не осталось…

— Ты сейчас о деньгах говоришь или о чем-то другом?

— Нет, не о деньгах. При чем тут деньги.

— Как это при чем тут деньги? Деньги тут… А в сущности, ты права. Деньги тут особо и ни при чем. Ты успокоишься, если я скажу тебе, что и без денег я доведу дело до конца? Ну? Успокоишься?

— Не-е-ет… Потому что это не про де-еньги-и-и… Ты меня не бросишь?

— Stop it, please. Can we talk like grown-ups? Как взрослые разумные люди?

— Я не могу тебе больше платить, Мэтт. Я не могу больше за все это платить… Мне страшно. И ведь я все сама натворила, своими собственными руками…

— Так, а это теперь о чем?

— Обо все-ее-м… Как я могла…

— Как ты могла, что именно? Ты хочешь мне рассказать что-то? Что ты теперь по-другому видишь в своем кейсе? Когда это случилось? После смерти Серикова?

— Я все сейчас по-другому вижу. Мне не надо было… сюда… не надо было приезжать. Я такая дура, Мэтью, я не знаю, зачем я это сделала… Ты теперь думаешь… а я… нет, я не хотела… а теперь мне страшно…

— Куда сюда, в Россию? Что ты сделала? Я очень прошу тебя, очень прошу, Варя, расскажи мне все, пожалуйста. Нет, не трогай больше водку. Вот, воды выпей. Рассказывай… — к Мэтью вернулся его обычный тон. Он был собран и очень зол на Варю.

Варя испуганно посмотрела на него, снова шмыгнула носом, вытерла его салфеткой и проглотила слезы.

— Мэтт, — внезапно сказала она почти спокойно. — Прости меня, пожалуйста. Я совсем запуталась, запутала все, я во всем виновата. — Она замолчала, вздохнула тяжело, посмотрела в окно.

— Говори, — произнес Мэтью Дарси.

— Это все как-то само получилось, — Варя тяжело вздохнула. — Я не понимала сначала, что делаю, правда не понимала. Теперь все выглядит так нелепо. Мы с тобой, когда были в Большом… ты, — она опять вздохнула, — ты так говорил о «Лебедином озере». Я подумала… я подумала, что, пойми, мне правда было очень тяжело. Мне очень надо было почувствовать, что меня кто-то защищает. Нет, не кто-то, мне надо было чувствовать, что ты, ты меня защищаешь. Мне от тебя нужна защита, нужна поддержка. Мне нужен был праздник, поэтому я подумала, как это будет хорошо, что мы сюда приедем, вместе посмотрим «Лебединое озеро». Это меня так поддержит, мы снова… вместе… порадуемся… Но сейчас я вот сказала про деньги и сама поняла, какая я дура, зачем я все это сделала. Своими собственными руками. Действительно, все как-то очень нелепо. Этот отель, эта красота кругом, балет. Ты сидишь сейчас, смотришь на меня и думаешь: нет денег, а устроила пир во время чумы. Ты ведь так и думаешь, я знаю. Ты сердишься на меня?

— Очень. — Мэтью повернулся и подошел к окну. Он стоял, смотрел на Невский и вспоминал, как Варя однажды пыталась объяснить ему какой-то смешной русский фильм. «Особенности национальной охоты», кажется. Там грация дворянской русской костюмированной охоты, похожей, кстати, по ее рассказу, на английскую, внезапно сменялась фарсом попойки на охоте современной. Сейчас на уме у Мэтью вертелись слова «особенности национального идиотизма». Он успокоился. Ему стало почти весело. Отойдя от окна, он подошел к Варе, поднял ее за руку с кресла и, взяв ее лицо двумя руками, скрывая улыбку, посмотрел ей в глаза.

— Девочка, никого не бойся. Я буду тебя защищать, сколько потребуется. В крайнем случае, сам буду оплачивать моим партнерам стоимость твоей защиты. Я должен как можно скорее закрыть твой кейс и отправить тебя в Англию. Там ты успокоишься и к тебе вернется разум. — Мэтью целовал ее лицо и радовался, видя, как с глаз Вари потихоньку сходит пелена, они оживают и наполняются светом…