Татьяна Луганцева - Наследство

— И я? — уточнила Яна Цветкова.

— Конечно! Сейчас ты — главный повод!

Яну так же под руки отволокли на кухню, правда, шла она уже порезвее, и усадили во главе стола.

У Яны даже слезы навернулись на глаза от обилия вкусностей, и все было приготовлено с такой душой, теплотой и вниманием. Селедка под шубой, салат оливье, домашние разносолы, фаршированные яйца и обжаренная курочка. И конечно же испеченный своими руками тортик, украшенный какими-то разноцветными цветами.

«Интересно, из чего они сделаны? Из какой-то мастики?» — подумала Цветкова, восседая за столом, как принцесса на троне.

Степан Сергеевич вцепился в бутылку шампанского и принялся ее открывать, направив в лицо Яны.

— Да что же происходит! — схватила бутылку Люся и повернула горлышко вверх, в потолок.

— Извините, — снова сконфузился ведущий артист ТЮЗа.

— Если бы я тебя не знала, то подумала бы, что ты переквалифицировался в киллера, — хохотнула Люся.

— Ага! А первый заказ — это я? Я не согласна! — возмутилась Яна.

— Я бы никогда… — снова начал Степан Сергеевич.

— Я шучу! — прервала его Яна. Бутылка была откупорена, а за ней и вторая! Настроение Яны улучшалось с каждой секундой.

Она весело хрустела огурцом, находясь в очень хорошей для себя компании.

«Как же они все постарели, — невольно подумала Яна, — эти люди всю жизнь дарят другим радость, они работают с моей мамой всю жизнь, и сейчас им нужна помощь. Ах да! Помощь, и в основном материальная!»

— Друзья мои! Я же забыла! Сегодня у меня заказ Снегурочкой в одно место! Там очень хорошо заплатят! — сказала Цветкова, отставляя бокал с шампанским.

— Господи, Яночка! Не успела приехать, как уже на работу? Валентина Петровна говорила, что ты трудоголик, но я не думала, что до такой степени, — всплеснула руками Люся.

— Нам же деньги нужны? — уточнила Яна.

— Нужны, — вздохнула Лариса Ивановна.

— Ну вот… началось уже — зарабатывание-то. Пригласили вот Снегурочкой.

— Заодно и в роль вживешься сразу же! — вдруг разулыбалась Люся.

— Только костюма-то нет, — вдруг вспомнила Цветкова.

— Так не беда! Театр-то рядом, зайдем и возьмем любой на выбор, — ответила Люся.

— Ребята, не забывайте! Завтра в одиннадцать утра пробы! — налил себе водочки после двух бокалов шампанского Степан Сергеевич.

— К-как завтра? — поперхнулась Яна. — Уже?

— А чего тянуть-то? А потом, это не мы решаем! Так назначено. У них все быстро, актрису одну знаменитую ждали. Как ее величество вернулось, сразу же и назначили. Время — деньги! Скорее к съемкам хотят приступать! — ответила Лариса Ивановна. — Поэтому лучше сегодня лечь поспать пораньше, отоспаться.

— Какое отоспаться?! Я теперь месяц спать не буду! — воскликнула Яна.

— Наоборот, ей лучше порепетировать! И вот если сегодня поймает кураж, то и завтра все пройдет на «ура», — высказал совершенно диаметрально противоположную точку зрения Степан Сергеевич и внезапно предложил Яне: — А поехали вместе? Я Дедом Морозом, ты Снегурочкой? А то куда тебе одной в ночь-то? Да и сподручнее со мной будет! Покажу класс, так и быть! Покажу, как на сцене работать! — блеснул он глазами.

— Еще пару стаканов, и ты покажешь класс засыпания лицом в салате, — с сомнением посмотрела на него Лариса Ивановна.

— Да разве это доза для Илюшина? Только для расслабления!

— Вы бы не сильно расслаблялись с сердцем-то больным, — отметила Яна.

— Валентина Петровна тебе уже напела? Эти слухи сильно преувеличены! — отмахнулся Степан Сергеевич, расплескивая спиртное. — Я еще молод, и здоров, и полон творческих сил!

— А что мы там будем делать? — спросила Яна.

— Доверься мне! В моей жизни было столько этих детских представлений, утренников, новогодних вечеров, что любого стошнит. Я понял одно: если нет никакого предварительного сценария, то в работе с детьми просто необходима импровизация. Вот и будем импровизировать! Люди богатые, есть караоке, будем петь, водить хороводы, читать стихи и играть.

Яна слушала его, открыв рот, и понимала, что теперь, что бы ни случилось, она поедет на заказ только с Степаном Сергеевичем. Они еще выпили за удачную операцию, потом за здоровье Яны в целом, конкретно за то, что она осталась со зрением, за удачные завтрашние пробы и еще за что-то.

Потом к Яне вернулись силы и они всей нетрезвой группой двинулись к ТЮЗу.

Всю дорогу Люся болтала в оглохшее ухо Яны без умолку:

— В главной роли сниматься будет звезда! Русского происхождения, но живет во Франции! Петр Ньиман. Слышала о таком? У него мама была известной балериной, ее приглашали в годы дружбы между народами сняться в Голливуд, там-то она и закрутила любовь со звездой индийского кино, да так, что назад в Россию ее определенные службы не пустили. Точнее, аккуратно намекнули, что ее присутствие в Советском Союзе будет нежелательным. Из труппы Большого ее сразу же исключили. А все из-за того, что ее избранник в прессе имел неосторожность высказаться против социалистической угрозы и отдать предпочтение Америке. Дело в том, что он очень хотел переехать в Америку, грезил Голливудом.

— У меня голова сейчас лопнет, — тихо сказала Цветкова, не понимая, зачем ей столько ненужной информации.

— Так подожди! Интересно же! Красавец-богач, такой индус, прямо как с картинки! И наша хрупкая балерина сугубо славянской внешности. Пара была потрясающая, они в своей страсти и зачали чудо-ребенка! — закатила глаза Люся.

Яна с интересом смотрела на нее и думала только об одном. Откуда Люся могла знать о страсти и любви? Она ни разу не была замужем, не имела детей, и мама даже поговаривала, что у нее вообще мужчин не было. А тут такое упоение о «зачатии чудо-ребенка», словно она лично присутствовала со свечкой.

— И в чем чудо? — не поняла Цветкова.

— А ты что, не слышала, что в межнациональных браках часто рождаются безумно красивые дети, и еще очень талантливые! Вот это как раз тот случай! Только воспитывался мальчик уже без отца, вместе эта пара продержалась очень недолго. Да оно и понятно — разность культур! У него еще и индийская жена оказалась, к несказанному удивлению балерины. В общем, в Голливуд он полетел один, а она осталась на чужбине с годовалым сыном на руках — это очень распространенная история для многих русских женщин. Но нашлись добрые люди, помогли матери Петра перебраться в Европу, в более привычные для нее условия, потому что этот индийский миллионер бросил их совсем без средств к существованию. А в итоге облил свою русскую любовь грязью и не признал сына, заявил, что что ему полукровка не нужен, что у него есть и сын, и дочь от его первой жены. Поначалу маме Петра, а звали ее Анастасия, пришлось совсем тяжело, они перебивались с хлеба на воду. Ребенок, росший в таких условиях, часто болел, пока иммунитет совсем не дал трещину и Петр очень тяжело заболел. Его положили в больницу для бедных, но там Анастасии честно сказали, что без дорогостоящего лечения ее сын не проживет и пары месяцев. Анастасия в то время уже устроилась санитаркой в эту больницу. Но сутки пребывания в больнице стоили Анастасии ее месячного заработка. Тогда она впервые попыталась выйти на отца Пети и в отчаянии попросить помощи — спасти их ребенка. Но ей сухо ответили, что их проблемы господина не волнуют, и даже если кто-то умрет, ему все равно, потому что для него они давно умерли. Анастасия не понимала такой жестокости к ни в чем не повинному ребенку, но сделать ничего не могла. Тогда она решилась на последний, отчаянный шаг. Она накрасилась, нарядилась и направилась прямиком к директору больницы. Невзирая на все препоны, ворвалась к нему в кабинет и открыто предложила себя, расстегнув платье: «На любых ваших условиях! Я буду вашей любовницей, я буду у вас мыть, убирать, готовить, только спасите мне сына!» Балерины тяжело рожают, и роды Анастасии не стали исключением. Она больше не могла иметь детей. А Анастасия была очень красивой. Белая, фарфоровая кожа, белокурые длинные волосы, завивающиеся на концах, светлые глаза и, естественно, стройная фигура. Она продавала себя фактически в рабство. И пусть жизнь уже немного потрепала ее красоту, руки огрубели, появились легкие тени усталости под глазами, но она все равно была еще молода и отчаянно красива. Директор клиники побагровел и приказал охране вывести ее. А те еще и переусердствовали и сдали Анастасию в полицию за аморальное поведение. Она не поняла, почему он так жестоко ей отказал, потому не заметила неказистого мужчину невысокого роста, сидевшего в углу кабинета и ставшего невольным свидетелем этой неприглядной сцены. «Извините, месье Филипп, — обратился к нему директор, когда Анастасию, бледную, обмякшую, в слезах вывели из кабинета, — ходят всякие сумасшедшие… Да еще и иностранцы! Русская!» — с долей пренебрежения сказал директор, вытирая пот с разгоряченного лба. «А у меня дед русский, — вдруг ответил месье Филипп. — Он бежал во Францию в Гражданскую войну, а в нашей семье всегда помнят свои корни и бережно относятся ко всему, что связано с Россией». — «Ой, извините! Я не то имел в виду! Просто люди разные! Вы — человек такого уровня, а среди этих приезжих столько разложившихся личностей! Вот и эта особа легкого поведения — тому живой пример!» — разгорячился директор. «Интересно вы о людях судите, совсем не зная их, — прищурился Филипп, — и ни капли сожаления. Вы разглядели в этой девушке проститутку? А я увидел горе отчаявшейся матери». — «Хорошо, пусть будет так, — вздохнул директор, — но мы не можем помогать всем отчаявшимся матерям! Ваши же деньги и пострадают!» — «А вы, оказывается, бережете мои деньги? Боюсь, что у нас очень разный подход к деньгам и отношение к людям! А это означает, что нам не по пути. Я увольняю вас с должности директора клиники, и это вопрос решенный». Дело в том, что Филипп был не последний человек во Франции — крупный бизнесмен, аристократ, политик, который очень активно занимался благотворительностью и меценатством. Он столько денег зарабатывал! Но и раздавал их легко. Строительство социальных объектов тоже входило в зону его интересов. В этой больнице, полностью построенной и оборудованной по последнему слову техники на его деньги, Филипп был единственным акционером и вполне мог устанавливать свои порядки, в законных пределах, конечно. Это включало и кадровые перестановки.