Марина Серова - Красиво жить не запретишь

Тут я посмотрела себе под ноги и обомлела: среди осколков банки и растекшегося по полу варенья поблескивали небольшие шарообразные контейнеры. Они выглядели совсем как куриные яйца. Я подняла один из них, повертела в руках — он состоял из двух половинок, скрепленных какой-то лентой, похожей на скотч, но гораздо прочнее. Я положила его на стол, взяла нож и с силой надавила на «яйцо» как раз между этими двумя половинками. Контейнер хрустнул и разломился. По столу рассыпался белый порошок. Я попробовала его на язык, так и есть — героин.

В коридоре послышался топот, смех и развеселые голоса — художников стали запускать обратно в вагоны. Ну, что же, Григорий Львович, подожду вас здесь. Я осторожно, чтобы не перепачкаться в варенье, пересела поближе к двери: вдруг товарищ Никуленко обладает способностью моментально оценивать ситуацию — как дунет отсюда, ищи его потом по всему поезду.

Заскрипела, отодвигаясь, дверь. Я затаила дыхание — не спугнуть бы. Вошел Никуленко. Я зря беспокоилась, он шел, опустив голову, сложив руки за спиной, как обычно ходят люди в тяжелом раздумье. Он даже не прикрыл за собой дверь. Григорий Львович не увидел меня, он и разбитую банку заметил, только когда под его ногами захрустели осколки. Он замычал и присел на корточки.

Я толкнула дверь ногой, она с грохотом захлопнулась. Никуленко вскрикнул, вскочил, увидев меня, со стоном опустился на койку. Конечно, можно было просто уйти, чтобы он меня в своем купе не видел, убрав предварительно безобразие, которое натворила; банку можно было заменить любой другой из ящиков, их там было довольно много. А потом на перроне Тарасовского вокзала тихонько указать на него, как говорил мне Благушин. Но Никуленко не выглядел опасным, к тому же мне хотелось выяснить: зачем ему, председателю Союза художников, перевозить героин, да еще в таких количествах? И врал ведь мне, подлец!

— Что же вы, Григорий Львович, — я подошла к столику и указала на разломленный контейнер с наркотиком, — обманули меня?

Никуленко молчал, закрыв руками лицо.

— Вы же уважаемый человек, председатель Союза художников…

Он вдруг поднял голову и посмотрел на меня.

— Вы можете думать что хотите, но я здесь совершенно не виноват.

Я несколько опешила. Поймала, так сказать, человека с поличным, а он пытается меня уверить, что его вины здесь нет! Здорово.

— Сейчас я все расскажу, — Никуленко снова затараторил, как при первом нашем разговоре. — Я действительно не знал, что в варенье наркотики, клянусь вам, я даже не знаю, как они называются…

— Героин, — подсказала я.

— У мужа моей сестры есть в Тарасове какой-то родственник. Живет он плохо, я сам бывал у него в квартире — перекати-поле, — пустые бутылки вместо мебели. А у Натальи, у сестры моей, дача под Киевом… сад большой… вишни там много. Они-то, Наталья с мужем, сами не ахти как живут, а вот вареньем родственничку тому помогают…

Я слушала его с каким-то странным чувством. Не похоже было, что он врет, хотя точно так же он разговаривал со мной и в прошлый раз. Он и тогда говорил правду?

— Ну откуда мне было знать, что в варенье наркотики? Я же только отдавал банки Валентину, он встречал меня на Тарасовском вокзале. И все. Мне даже денег за это не платили, я так, по-родственному…

— Допустим, Григорий Львович, я вам поверила, — задумчиво сказала я. Он сразу замолчал. — А в прошлый раз, когда мы с вами разговаривали, вы меня обманывали?

— Да что вы, что вы, нет! — он замахал на меня руками. — Я сказал вам все, что знал, ничего не скрыл. Я сам понимаю, в какую передрягу попал. Как… как мне теперь… не знаю… помогите…

Я с изумлением увидела, что он плачет. Честно говоря, я растерялась. Рыдающие женщины еще куда ни шло, но мужики, да еще председатели всяческих союзов, участники различных конференций… Это слишком. Я просто молча подождала, пока он успокоится.

Мне вдруг жутко захотелось курить — я вспомнила, что с того момента, как я проснулась, времени на сигареты у меня не было. Как, кстати, и на умывание, чистку зубов и прочий утренний туалет. Никуленко постепенно затихал. Дождавшись окончания его истерики, я изложила ему свои соображения по поводу дальнейшего хода действий:

— Григорий Львович, я постараюсь вам помочь, если вы поможете мне.

— Я слушаю вас, — проговорил он, не поднимая головы.

— Я надеюсь, вы понимаете, что совершали уголовно наказуемые действия — контрабанда наркотиков. Задержаны на месте преступления…

— Простите, — вдруг спросил он, выпрямившись, — кем задержан?

Вот новости. Он что, еще собирается права качать?

«Частным детективом», — чуть не сказала я, но вовремя осеклась. Несолидно как-то звучит в данной ситуации.

Я одарила председателя снисходительно-пренебрежительным взглядом и достала из заднего кармана джинсов все то же липовое эфэсбэшное удостоверение. Никуленко снова опустил лицо в ладони.

«Получил?» — злорадно подумала я.

— И это еще не считая убийства Нубина. И посему, Григорий Львович, такое у меня к вам предложение.

Он вздохнул и откинулся назад. Слушал.

— Вы даете мне адрес того самого родственника, — продолжала я, — полное его имя. Это на всякий случай. В остальном все пойдет как обычно — до определенного момента, конечно, — когда мы прибудем в Тарасов, вы встретитесь с ним, передадите ему ящики. Дальше о вас позаботятся.

— Не сомневаюсь, — снова вздохнул Никуленко. — Хорошо, я сделаю, как вы сказали, но обещайте, что поможете мне… Показания или еще что… Я в этом деле мало понимаю…

Я пообещала.

— Да, кстати, Григорий Львович, — вдруг вспомнила я, — у вас, я слышала, телефон есть. Не одолжите на пять минут?

— Сломался телефон, — угрюмо сказал Никуленко.

Он смотрел в стену. Председатель Киевского союза художников, видимо, наконец взял себя в руки, он больше не впадал в истерики, не тараторил, как испуганная баба, и собачьими глазами на меня не смотрел. Ну, так-то лучше.

— Значит, договорились, Григорий Львович?

— Договорились. Валентин Евсеевич его зовут, фамилия Чумак. Точного адреса не помню, я всего раз там был, но показать, наверное, смогу. Это в Ленинском районе, там еще ресторан есть, «Океан» называется; по-моему, пятиэтажка напротив.

— Понятно, — сказала я. Ленинский район я знала, в случае чего, человека там найти не так уж сложно. — Ну, я пойду. И примите к сведению, Григорий Львович, за вами буду следить не только я, но и еще несколько наших сотрудников, завербованных, кстати сказать, среди ваших подопечных.

Никуленко молчал.

Я попрощалась и вышла. Про «наших сотрудников» я сказала, чтобы ему и вправду в голову не пришла идея бежать на первой попавшейся станции. К тому же мысль попросить Диму помочь не казалась мне сейчас глупой, похоже, милицейская романтика его привлекала.

Когда я подходила к своему купе, я вдруг подумала: зачем Никуленко понадобилось доставать из ящика банку? Хотел уколоться или чайку попить? Вообще-то я не нашла у него ни шприцев, ни воды для инъекций — обычных атрибутов наркомана. Ничего не понятно. Боже, какой странный человек Никуленко!

В купе у меня опять сидел Дима. Когда я вошла, он встал почти по стойке смирно. Я устало опустилась на койку.

— Таня, где ты была?

Ну, слава богу, перешел на «ты».

— Выполняла спецзадание, где же еще.

— Слушай, — он присел рядом со мной, — ты нашла тех, кто подложил бомбы? Кто это? Что, так секретно, да?

Нет, ей-богу, смешно, взрослый, можно сказать, уже пожилой человек, а ведет себя, как ребенок.

— Пойдем, Дим, покурим. Курить хочется, сил нет, — с трудом выговорила я, — а потом в вагон-ресторан сгоняем, надеюсь, они кофе там варят…

В тамбуре, всласть наглотавшись табачного дыма, я рассказала Диме наконец, что вовсе я не из ФСБ, а сама по себе, частный детектив, что бомбы подложила именно я, и никто другой, что председатель Киевского союза художников Григорий Львович Никуленко… ну и, в общем, выложила все как есть. Выложила, наверное, потому, что нужно было разобраться в своих мыслях и догадках, разложить все по полочкам, еще раз проговорить каждый факт.

Надо сказать, слушатель Дима был благодарный. Внимал мне с открытым ртом, сигарета так и истлела в его пальцах — ни одной затяжки не сделал. Как я и предполагала, он предложил мне руку, сердце и тесное сотрудничество.

— Я нем как могила! Мне еще пятидесяти нет, я сильный! — надрывался он. — Помогать буду тебе, с Никуленко глаз не спущу!

— Ну, про твой возраст и силу мы знаем уже, — сказала я, обнимая его, — проверяли. Только не кричи так громко, а то всех преступников распугаешь. Пойдем лучше кофе выпьем.

Мы прошли в вагон-ресторан, выпили кофе, позавтракали. Дима все искал случая раскрыть в полной мере свой потенциал детектива — он надел темные очки, разговаривал исключительно шепотом, как шпион в американском боевике, то и дело оглядывался.