Александр Трапезников - Оборотень

— Так, — профессионально сказал Олег, беря сумочку в руки. Наплечная, средних размеров, из кожзаменителя, производство воронежской фабрики, срок носкости лет десять. А ну-ка поглядим что внутри.

Он потянул молнию и вывалил содержимое на стол. Сигареты «ЛМ», зажигалка, связка ключей, еще один длинный массивный ключ, маленькая записная книжка, авторучка, скомканный листок календаря, пузырек с таблетками, две бумажки по пятьдесят долларов, половинка разорванной фотографии, две кассеты — для магнитофона и видео, губная помада, пудреница, серебряный перстень с печаткой и вензелем, очки… Но внимание всех сразу же привлек всего один предмет. Хирургический скальпель с запекшейся на лезвии кровью.

До того как девушка окончательно проснулась, а произошло это в десятом часу утра, Тим Тероян убрал из комнаты и спрятал все предметы, которые могли бы вызвать ее испуг: две маски африканских колдунов, подаренные ему Владом Шелешевым, еще когда тот плавал на торговом судне, валявшиеся на столе ножницы, журналы, статуэтку Будды… Беда в том, что он не знал, что может в очередной раз напугать ее? На всякий случай он снял со стены и картину, где застывшая в песках кобра изготовилась к броску — память о его службе в гарнизонах Таджикистана. В отличие от этой безобидной, нарисованной змеи, другая — невидимая, поразившая девушку в мозг, была куда страшней и скрывалась в чьем-то человеческом облике. В чьем, где, на кого еще нацелено ее жало? Что может противостоять ее смертельному яду? Тероян ощущал какую-то разливающуюся вокруг него опасность, затаившуюся угрозу, которая вошла в его жизнь вместе с появлением девушки. Но не она сама была тому причиной, виной. Она всего лишь жертва, случайная или выбранная нарочно, и ей теперь предстоит самая беспощадная война, которую только может вести человек — один против всего мира. За право возвращения в него.

Вчера они вчетвером засиделись допоздна, разбирая вещи из сумочки Глории Мирт. Впрочем, такие сумки носили и мужчины, и женщины, и сказать с полной уверенностью, что она принадлежит ей, — было нельзя. Конечно, помада и пудреница — атрибуты девушки, но они могли оказаться там и чисто случайно. Предметов было много, но точно столько же возникло и вопросов, которые сталкивались друг о друга, но не соединялись, подобно шарикам ртути. Для чего предназначался скальпель со следами крови? Вот главное, на что хотел бы получить ответ Тероян. Что означает половинка фотографии, где осталась лишь часть щеки, подбородка и обнаженный торс мужчины по пояс, причем под левым соском был обведенный красным фломастером круг и указывающая на него стрелка. Стрела била прямо в сердце. Что это? Символ любви, угроза мести? Перелистанная записная книжка мало что прояснила. Там вообще была какая-то абракадабра из цифр и отдельных букв, вроде биржевой летописи брокера. Без специального ключа здесь было не разобраться. По уверенному мелкому почерку можно было сказать, что записи делал мужчина, привыкший к аккуратности. Но на скомканном листке календаря — 13 июля почерк был совсем другой. Торопливый, размашистый. Несколько слов, часть из которых была сокращена: «После позв. ир. Пять, не мень.» «Позв.» — это, очевидно, позвонить. «Не мень.» — не меньше?

А что означает «ир.»? И после чего позвонить? Тринадцатое июля наступит через восемнадцать дней. Тот, кто оставил листок в сумке, сделал это специально, чтобы не забыть о дате. С этим еще предстоит разобраться. Как и с таблетками в пузырьке, одну из которых Карпатов взял с собой для химической экспертизы.

Какую-то ясность могли внести кассеты, но видеопленка оказалась пустой, а магнитофонную запись они прослушали до конца, морщась и вздрагивая от дикой какофонии звуков, которую трудно было назвать музыкой. Скорее скрежетом ножей по стеклу, взрывом петард и воем ошалевших мартовских котов на крыше. После такого прослушивания болела голова и хотелось выйти на свежий воздух. Так и не придя ни к каким определенным выводам, приятели расстались, а Тероян провел остаток ночи в кресле, напротив спящей девушки, держа под рукой шприц с реланиумом и изредка погружаясь в мутное, дремотное состояние.

Как врач, он представлял, что есть два пути для излечения Глории Мирт. Один из них длительный, постепенный, связанный с приемом специальных препаратов и лекарств, и тогда потребуется помещение ее в стационарную клинику, наблюдение специалистов-психологов, долгие месяцы, а может быть, и годы надежд и тревог. И в конце концов все может оказаться впустую. Часто люди после подобных травм так и не приходят в себя. Кроме того, будет упущено время, когда еще есть возможность использовать второй путь радикальный. Она находится сейчас в том состоянии, когда где-то в подкорке ее сознания дремлет оставившая ее память, готовая вырваться, если мозг также не будет спать, бездействовать. Если она вновь соприкоснется с тем же, что ввергло ее в шок. Это опасный путь, связанный с повторным испытанием, с помещением ее в ту же ситуацию, через которую она уже прошла.

Стресс стирается наложением нового стресса, дублирующего первый. Что грозит в этом случае? Мозг может просто не выдержать подобного напряжения, тогда разум окончательно оставит ее. Имеет ли он право подвергать ее жизнь такой опасности? Такому страшному эксперименту? Нет, разумеется, если речь идет о том, что весь путь назад, шаг за шагом, до того момента, когда в ее сознании вспыхнула молния и обожгла некоторые участки мозга, она проделает одна. Но ведь этого не будет. Она не останется в одиночестве. С ней вместе весь путь проделает и он, Тим Тероян. И, зная об этом, ощущая его поддержку, она будет уверена, что находится в безопасности, что прямого контакта с тем ужасом не произойдет. Получится «эффект зрительного зала», когда летящий на тебя поезд не страшен, как бы ни был искусен монтаж. Но вид этого поезда, надвигающейся катастрофы произведет определенные подвижки в коре головного мозга. Такие же невидимые, но ощущаемые, какие происходят и в земной коре каждое новолуние.

Да, так и будет, подумал он, устраиваясь поудобнее в кресле. Теперь он не может оставить ее одну в ставшем незнакомом и враждебном мире. Слишком уж его затянула вся эта история. Не может ни как врач, ни просто как человек. Но прежде всего надо выяснить истоки болезни, тот вирус, который ее поразил. Тим Тероян продремал до семи утра, потом принял душ, приготовил легкий завтрак и стал ожидать пробуждения девушки.

Он услышал, как в комнате скрипнули половицы и кашлянул пару раз, а затем начал беспечно насвистывать мелодию. Надо чтобы девушка не увидела его внезапно, а хотя бы вспомнила вчерашний день. Впрочем, Тероян не сомневался, что так и будет. Память девушки теперь делилась на две части: до шокового потрясения и после. И все что было до — представляло разорванную в некоторых местах цепочку, которую необходимо соединить вновь. В комнате на некоторое время наступила тишина. Она прислушивалась. Потом осторожно открыла дверь и вышла, одетая в то же голубое вечернее платье.

Тут только Тероян подумал о том, какой же он идиот — ведь у девушки ничего с собой нет: ни другой одежды, ни смены белья ни даже зубной щетки. Он взял ее, почти как библейскую Еву из рая — нагой. А это не кошка, которая может умываться язычком. Здесь нужны десятки разных вещей, чтобы Глория не чувствовала себя неуютно.

— Доброе утро! — сказал он приветливо, но и с некоторой тревогой, ожидая ее реакцию.

— Утро доброе! — отозвалась она, немного смущенно. Она улыбнулась, и в глазах ее был спокойный синий свет. У Терояна отлегло от души, и он вновь поразился ее красивому лицу, чуть припухшему со сна. В нем не было красоты рекламной, навязываемой вам, его не могла бы иметь женщина с характером пустым, капризным или вздорным, оно было создано из того благородного материала, который существовал во все эпохи и двигал лучших мужей на подвиги и безумства ради обладания им. Иметь такое лицо, внешность, плавные движения — тоже было даром от Бога, и растратить его впустую, разменять на пустяки, погубить — было бы преступлением против самого себя. Сложно было определить — какой национальности девушка. Если ее зовут действительно Глория Мирт, то… Прибалтика? Польша?.. Но речь ее была правильной, без намека на акцент, и если уж считать ее иностранкой, то Тероян почему-то решил, что ей больше бы подошла такая солнечная страна, как Италия, чье небо подарило свой цвет глазам девушки.

— Как вы себя чувствуете… Глория? — спросил он. Девушка некоторое время молчала, словно обкатывала это имя на языке.

— Значит… так меня зовут? — произнесла наконец она.

— Я не уверен. Но иного имени пока нет, — улыбнулся Тероян. Попробуйте примерить на себя пока это.

— Ну что же! — вздохнула девушка. — Пусть будет Глория.